Заметив двух мальчишек с красными галстуками, очкарик подошел к ним и спросил:

— Где ваш вожатый?

— Еще не приходил, — ответил Ромка.

— А кто газету вывесил?

— Мы, — гордо признался Гурко. — Раньше всех встали и принесли.

— А почему же вы ее на улице повесили?

— А клуб еще закрыт.

— И предварительно ее никто не читал? — продолжал допытываться очкарик.

— Нет.

— Раз это ваша инициатива, то сейчас же снимите стенгазету и принесите в уком партии.

Сказав это, он зашагал дальше, а мальчишки кинулись выполнять приказание, — но женщины удержали их:

— Да погодите вы, дайте дочитать!

Только минут через пятнадцать Ромке и Гурко удалось снять стенгазету и свернуть в рулон. И вот тут появился Геня Тубин.

— Покажите: чего вы настряпали? — потребовал он.

Открыв ключом дверь, Тубин прошел в клуб и там, расстелив газету на столе, принялся читать ее. Мальчишки молча следили за вожатым. Тот старался быть серьезным и сосредоточенным, но, добравшись до происшествий, не смог скрыть улыбку. Кончив читать, Геннадий схватился за голову.

— Ну и намылят же мне за вас шею! Наверное, на бюро вызовут. Чего вам взбрело все сплетни городские собрать? Разве это пионерское дело?

— В каждой газете происшествия печатают, — ответил Ромка.

Вожатый ушел, а мальчишки остались убирать клуб: подметать пол, обтирать пыль.

Тубин вернулся из укома расстроенным, но не унывающим.

— Выговор схлопотал, — сказал он. — Придется редколлегию создавать… Сам в нее войду… еще нам дают сотрудника местной газеты…

— А нас что — прогонят, да? — спросил Ромка.

— Да нет, вроде даже похвалили. Говорят, ребята способные, пишут смешно и рисуют здорово, только их учить надо. Так что собирайте материал для следующего номера.

Юных корреспондентов в ту пору выбирали на пионерском слете. Ромка и Гурко после первого номера стенгазеты стали знаменитостями. Их имена выкрикнули первыми и дружно проголосовали.

Став корреспондентами, мальчишки решили писать по очереди. Первую заметку, изорвав половину тетради на черновики, написал Ромка. Он расхвалил своих пионеров за то, что те залатали маленьким детдомовцам прохудившуюся одежду и починили игрушки.

Эта заметка была напечатана в местной газете. Гордясь своей первой корреспонденцией, Ромка купил три номера газеты и, подарив один из них Гурко, сказал:

— А тебе надо продернуть «Ржавую сметану». Он ведь эксплуататор, наживается на труде мальчишек.

В тот же день, как заправский репортер, Зарухно узнал у мальчишек, что на свалках цветных металлов больше не осталось, что Антас стал подбивать храбрецов добывать их на артиллерийском полигоне. Там на стрельбище и вокруг воронок в лесу можно было найти свинцовые колпачки, позеленевшие гильзы, картечь, медные пояски и белый металл.

В изломанный лес полигона лишь раз в неделю пропускали грибников. Вместе с ватагой женщин, приспособив на плечи кузовки, ходили и мальчишки. Но они мало набирали рыжиков и волнушек, потому что ползали вокруг воронок и процеживали меж пальцев землю.

Иногда они натыкались на неразорвавшиеся снаряды. Хотя артиллеристы предупреждали, что их трогать нельзя, храбрецы все же пытались отвинчивать боеголовки. Из обезвреженного стакана можно было добыть картечь и медь.

Об опасном промысле Гурко написал в газету. Но его заметку почему-то не напечатали, а отослали в отдел народного образования. Там время было отпускное, и расследованием никто не занялся.

Почти в конце августа трое мальчишек нашли в лесу неразорвавшийся старый снаряд и стали его развинчивать…

Взрыв был неожиданным. Прибежавшие к курившейся воронке грибники нашли бившихся на земле окровавленных подростков.

Грибники принесли покалеченных мальчишек на пост артиллеристов. Пока запрягали лошадь в двуколку, от потери крови двое ребят скончались. Лишь третьего удалось доставить в госпиталь живым.

Слух о случившемся мгновенно разнесся по городу. Возбужденный Гурко вместе с Ромкой нобежали к Тубину и рассказали все, что знали об Антасе.

— Что же вы прежде молчали? — укорил их вожатый.

— Мы не молчали… Я в газету написал, но там мою статью куда-то дели, — пожаловался Гурко.

— Этого я так не оставлю, — пообещал Тубин. — Покажите: где плавильные печи?

Мальчишки повели его в Глинковские заросли, но там кто-то успел разрушить плавилки и остатки их столкнуть в пруд. В прозрачной воде нетрудно было разглядеть закопченные кирпичи и прогоревшую жесть.

— Заметает следы, — определил Тубин. — Его надо дома накрыть.

Дома они Антаса не застали. Перепуганные родители альбиноса клялись, что не знают, где сейчас находится их сын.

— Он с шестого класса живет самостоятельно, — уверяли они. — С нами не считается. Собрал чемодан и уехал.

Розыски ничего не дали. «Ржавая сметана» исчез из города и больше в нем не показывался.

Наступил новый учебный год. В школе, как всегда, пахло мелом, чернилами, карболовкой и… скукой.

Хуторяне к первому сентября не приехали. Они еще занимались уборкой урожая. Интернатская половина школы пустовала. Директор не позволял учителям двигаться вперед по программе, занимались повторением.

Мальчишки и девчонки седьмого класса уныло сидели за партами и с тоской смотрели в окна, за которыми сиял под голубым небом огромный мир с его лугами и речками, с лесами и болотами, наполненными таинственными шорохами и всякими неожиданностями. Там были купанье, грибы и ягоды, а здесь — повторение того, что уже осточертело.

Все меньше и меньше по утрам собиралось учеников в классах. Не решались нарушить дисциплину только пионеры. Братья Зарухно и Громачевы приходили в школу в красных галстуках и стойко высиживали все уроки.

Заниматься в пустых классах и учителям было неинтересно. Одни из них, дав задание, занимались рукоделием, другие, обложившись бумагами, что-то писали, не обращая внимания на учеников.

Ребята тем временем играли в перышки, в крестики, обстреливали девчонок жеваными шариками, читали книжки о похождениях знаменитых сыщиков Ника Картера, Шерлока Холмса, Ната Пинкертона. Ромке было тошно от пустой траты времени, и он написал о порядках в школе в газету. Заметку напечатали и поставили подпись «Деткор Р. Гром.».

В день выхода газеты директор школы по каким-то делам оказался в уездном отделе народного образования. Там, видно, взяли его в оборот, потому что вернулся он в школу отнюдь не в благодушном настроении.

Вызвав к себе Громачева, Щуп а к некоторое время с интересом разглядывал его через пенсне, затем, указав на газету, спросил:

— Ты писал эту кляузу про нашу школу?

Ромка не спешил с ответом.

— Дайте посмотреть, — попросил он.

Внимательно прочитав заметку и убедившись, что в ней нет искажений, Громачев гордо выпятил грудь и сознался:

— Да, я писал, но не кляузу, а правду.

— Какая же у тебя, сопляка, может быть правда, если ты еще ни в чем не разбираешься…

Щупарик был разъярен. Стуча пальцем по столу, он принялся объяснять, как должен вести себя ученик, любящий свою школу и преподавателей. Он говорил пространно и занудливо. Ромка смотрел на него чистыми глазами и не улавливал ни слова из того, что вдалбливал ему директор. Он умел выключаться, и Щупак, заметив это, пришел в бешенство. Затопав ногами, он стал выкрикивать, что наказывает ученика пятичасовой отсидкой в «голодальнике».

— Юных корреспондентов за правду нельзя преследовать, — с достоинством напомнил ему Громачев.

— Я тебя, подлец, наказываю не за статью, а за нахальное и неуважительное отношение к старшим, персонально — ко мне, к директору.

— В чем же выразилось мое неуважение?

— Ты не думай, что я слепец. Даже когда ты молчишь, тебя выдает наглый взгляд. Я все вижу. А сейчас — марш класс. После уроков явишься для извинений и отбывания наказания. Иначе — за поведение двойка.