— Молодец, почти новые купил, — сказал Лапышев. — Жаль, на всех не хватает, по очереди придется кататься.

— Давайте жребий бросим, кто первым на каток пойдет, — предложил Громачев.

Он свернул пять бумажек, бросил в кепку и дал каждому вытащить жребий. Бумажки со словами «каток» достались Домбову, Ходырю и Шмоту.

Добыв у «ярунков» шило и две отвертки, трое счастливых принялись прикреплять коньки к бутсам. Раздался робкий стук в дверь.

— Кто там такой вежливый? — окликнул Лапышев. — Входи!

В дверях появилась смущенная «Слоник».

— Ребята, помогите к восьми часам собрать мальчишек в Красный уголок, — попросила она.

— А что там будет — танцы?

— Нет, из комсомола придут. Меня попросили оповестить. Девчатам я сказала, а вы теперь — мальчишкам.

— Ладно, я тебе помогу, — согласился Лапышев.

Он ушел со «Слоником», а Шмот, Ходырь и Домбов, боясь, что их задержат, быстро закончили возню с коньками, вмиг оделись и по одному выскользнули на улицу.

В Красный уголок пришло больше всего девчат. Парнишки остались на лестничной площадке, чтобы взглянуть: кто явится? Стоит ли терять вечер?

Вскоре на лестнице показался тощий парень в больших роговых очках, с потрепанным портфельчиком.

— Ребята, как пройти в Красный уголок? — спросил он.

— Вот сюда… прямо, — показал ему Лапышев.

— Среди вас комсомольцы есть? — поинтересовался очкарик.

— Будущие, — ответил ему Громачев. — Сейчас еще октябрята.

— С этим не шутят, — строго заметил ему комсомолец и прошел в Красный уголок.

— Зануда, — определил один из «ярунков». — Лучше в кино пойти, чем такого слушать. Сегодня «Красные дьяволята». Пошли, хлопцы.

Многие из парнишек исчезли с площадки. Видя это, Лапышев сказал Громачеву:

— Мне перед «Слоником» неудобно. Других собирал, а сам не покажусь. Пойдем вместе, а?

Ромке не хотелось терять вечер, но чего не сделаешь по дружбе. Вздохнув, он пошел с Юрой.

В Красном уголке, невдалеке от двери, сидела Нина Шумова. Около нее пустовало место. Ромка взглядом спросил: «Свободно?» И, сев рядом, шепотом сказал:

— Для чего нас тут собрали?

— Точно не знаю, — ответила девушка. — Говорят, что хотят в фабзавуче комсомольскую ячейку создать. Сегодня организационное собрание. Ты вступишь?

— Да не повредило бы, — отозвался Ромка. — Только мне этот очкарик не нравится. Хмырь какой-то.

Очкарик достал из портфеля тезисы и, глядя в них, заговорил:

— Товарищи фабзавучники! Сегодня вы по доброй своей воле пришли сюда на первое организационное, так сказать, собрание. А еще недавно молодежь пробиралась на свои революционные сходки тайком. Молодых рабочих ловили, так сказать, жандармы. Лучшие представители рабочего класса, так сказать, шли в тюрьмы и на каторгу…

Все это очкарик говорил каким-то унылым, замогильным голосом. Он поносил организацию «Труд и свет». Ругань у него была вялой, бесцветной, от скуки тянуло в сон. Фабзавучники сперва резвились: загибали пальцы, подсчитывая, сколько раз очкарик скажет «и вот, что ли» и «так сказать». Через полчаса они сбились со счета.

Когда оратор подробнейшим образом перечислил множество различных конференций и съездов, многие уже откровенно позевывали. А те, кто посмелей, — выскальзывали за дверь.

«Как бы и мне смотаться, — изнывая от скуки, думал Громачев. — Лучше бы книжку почитал. Неужто в комсомоле придется высиживать на таких же скучных собраниях? Нет, на второе такое меня не затянут». Случайно он взглянул в щель приоткрывшейся двери и увидел Шмота, показывающего освободившиеся коньки. Ну, разве тут усидишь?

— С меня хватит, — шепнул Ромка Нине и, коротким движением пожав ей руку, выскользнул за дверь.

В коридоре стоял взмокший Шмот.

— Ты что так быстро? — спросил Громачев.

— Ноги дрожат… на сегодня хватит. Скоро и Ходырь придет.

— Вызволяйте Юрку, — велел Ромка. — А то он уже носом клюет.

Громачев сбегал к себе в комнату, натянул на рубашку свитер, нахлобучил шапку и помчался на каток.

С катка он вернулся, когда ребята укладывались спать.

— Чего ж ты, Юра, не удрал? — спросил Ромка. — Я же за тобой послал.

— Пришлось за всех отдуваться, — ответил Лапышев. — К концу в Красном уголке ни одного парня не осталось. И девчонки посмывались. Семь человек застряло. Вот тебе анкета, заполняй.

Он протянул Громачеву устав комсомола и анкету, отпечатанную в типографии.

— А может, мне не хочется ко всяким хмырям, которые речами кишки выматывают, — возразил Ромка. — Я от скуки подохну.

— Выживешь, — уверил Лапышев, но тут же поправился:

— Впрочем, неволить не стану, если до комсомола не дорос, — походи в пионерах. Я ведь слышал, как ты октябренком отрекомендовался.

Он хотел было забрать анкету, но Громачев не отдал ее.

— Не дергайся, когда рвешься в вожди! Запасайся терпением.

Лапышев, словно играючи, сумел не только раздать анкеты, но и собрать их. У Юры был врожденный талант организатора.

«Слоник», собрав у ребят сорок восемь заявлений о приеме в комсомол, повезла их в райком. На заседании бюро удивились:

— Вот так заворг наш! А говорили: скучный парень, бесполезно посылать. А он ключик нашел к сердцам фабзавучников. Ай да Сусляков! Хотите, мы вам его в освобожденные секретари дадим?

— Какой Сусляков? Тот, что в общежитие приходил агитировать? — не без испуга спросила «Слоник», а узнав, что это он и есть, стала отбиваться:

— Нет, оставьте его себе. Нам нужен парень повеселей, а Сусляков ваш — зануда, все мальчишки разбежались.

— Кто же их агитировал?

— Юра Лапышев! — с жаром сказала «Слоник», словно в райкоме знали столь знаменитого организатора.

— Так давай его и выдвинем.

— К сожалению, он еще не в комсомоле.

— А может, сама выдюжишь?

— Я же без году неделя в организации. Весной в Опочке приняли, в ноябре здесь на учет стала. Не осилить мне… опыта нет.

— Кого же вам дать? — вслух размышлял секретарь райкома, пытливо поглядывая на членов бюро.

— А знаешь, Гоша, я бы не прочь пойти, — вдруг предложил себя белобрысый с очень бледным лицом парень. — Экспонатом сделался вроде мумии, в музее комсомола торчу. А хочется чего-то живого. Скажу по правде: не без корысти иду, надеюсь подучиться. Я ведь с пятнадцати лет мечтаю в машинисты пробиться. Во сне другой раз вижу, как веду среди леса длинный поезд и дым стелется по зеленым верхушкам. Может, вместе с ребятами экзамен сдам. Довольно в инвалидах ходить.

— Какой же из тебя машинист? И пристраиваться к юнцам поздновато, — стал урезонивать секретарь райкома. — Ты им больше в партпапаши или наставники годишься.

А «Слоник» не без тревоги подумала: «Достанется мне от девчат, что от такого старого не отбилась».

— Почему в партпапаши? — не соглашался белобрысый. — Я не переросток. Мне только двадцать пятый пошел. Впрочем, называйте как хотите, только пошлите в этот фабзавуч. Не подкачаю, ребята, поверьте. Рано меня в старые большевики сплавлять…

В общем, Иван Калитич — один из первых комсомольцев района — сумел убедить членов бюро рекомендовать его в отсекры фабзавуча.

Видя, что девушка из фабзавуча не очень обрадована решением бюро, секретарь райкома ей шепнул:

— Не хмурься, благодарить будешь. Ваня Калитич только на вид блеклый. Это ему в гражданскую войну досталось: на бронепоезде паром обварило. А по характеру он парень веселый и заводной, с ним не соскучитесь, ручаюсь.

Иван Калитич действительно оказался человеком общительным. Он не кичился своими заслугами, умел выслушивать младших и держался с фабзавучниками так, чтобы они не чувствовали его возраста. Интересовался он всем и сразу же вмешивался, если видел несправедливость.

«Футболезцам» Калитич пришелся по душе, потому что легко подхватывал шутку, хлестко отвечал и смеялся заразительно. Узнав о дуэлянтах на футбольном поле, он сказал: