– Женечка… я аккуратно.
Его руки массируют моё бедро. Я пытаюсь перехватить их.
Не выношу чужих рук. Особенно рук врачей. Их было много, очень много в моей жизни. И всё внутри меня застывает от его прикосновений. Он тоже врач. Но он же не чужой... И его руки ни разу не обижали меня… Я понимаю, что он хочет помочь…
И я делаю усилие над собой, отпуская его руки.
Но почему-то начинаю тихо плакать.
Я чувствую, как ему плохо от этого.
Он больше не уговаривает.
Слышу щелчок колпачка шприца.
Меня сводит от этого звука.
– Расслабь, – сжимает он моё бедро, но оно почему-то напрягается ещё сильнее, это невозможно контролировать.
– Блять…
Игла протыкает.
– Тихо! Не дёргайся. Женя!!
Лекарство жгучее… И мои руки опять тянутся к бедру.
– Я привяжу их, Женя, – предупреждающе. – Всё…
Накрывает одеялом.
Я вырубаюсь.
Но он будит меня сразу. А может, и не сразу. Я не понимаю.
Жалюзи опущены, тяжёлые шторы закрыты… Я уже давным-давно потеряла ориентацию в днях, сутках…
– Женечка… нужно покушать и выпить таблетки.
Отрицательно качаю головой, натягивая одеяло повыше.
– Нет, – отбирает одеяло. – Открывай глаза…
И ещё минут тридцать он уговаривает впихнуть что-то несъедобное.
– Женя… Я сейчас растворю их в воде и залью в тебя силой. Открой глаза…
Открываю. Веки такие тяжелые…
– Женечка… нужно… пожалуйста…
От одной мысли я чувствую спазм тошноты.
– Я не смогу…
– Так.
Через некоторое время он появляется со стаканом воды.
– Это горько и неприятно. Но ты выпьешь.
Я просто смотрю на него. Он расстроен. Мне не хочется расстраивать его…
Киваю.
Он поднимает меня. Подложив подушки под спину, подносит стакан.
Я делаю глоток. Горло закрывается. Напрочь. Закрывается, и всё! И я держу во рту эту горечь, не в силах сглотнуть, и жалобно глядя на него.
– Глотай!
Отрицательно мотаю головой.
Со злостью ставит стакан на тумбочку и, обняв меня, закрывает мой рот ладонью.
– Глотай!
Давлюсь и закашливаюсь, и вся эта гадость начинает выливаться у меня через нос и…
Я не могу… физически не могу…
Со стоном отпускает, вытирает меня полотенцем.
– Детка… – отчаянно. – Если ты не начнешь это пить и кушать, придётся поставить капельницу.
У меня снова начинается истерика, я прячусь от него под одеялом.
И через некоторое время засыпаю.
Но он снова будит…
– Женечка… надо покушать… Давай… Что ты любишь?
– Не помню...
В голове ни одной картинки с едой.
Его равномерные поглаживания усыпляют.
– Вспоминай. Обещаю достать всё, что захочется.
– Томаты, – почему-то всплывает картинка. – Томаты в собственном соку. Домашние.
– С чем?
– Просто томаты.
– Хорошо.
Он делает несколько звонков.
И я слышу, что он говорит с моей мамой…
В краевой больнице, да…
Он – лечащий врач…
Мне уже лучше…
Завтра я перезвоню сама…
Нет, приезжать пока не надо…
У меня всё хорошо…
Кто-то звонит ему. Я не понимаю, с кем именно он говорит, но я слышу, что он отказывает в визите сюда.
Мне плохо...
– А можно мне в ванну?
– Нет, пока нельзя.
– А душ?..
Мне хочется просто посидеть под водой и смыть с себя остатки больницы.
– Завтра. Если будешь слушаться.
Засыпаю.
Через некоторое время появляются томаты в собственном соку.
И рис.
Засовывает в меня ложку риса. Я не чувствую вкуса, это похоже на… не знаю… моё горло не хочет глотать. Но я очень стараюсь не расстраивать его ещё сильнее. И через некоторое время вялого жевания глотательный рефлекс срабатывает. А потом томатный сок, через трубочку. Я осиливаю несколько глотков.
Спать…
Но меня снова будят.
– Нужно колоть, детка…
Он же говорил: раз в сутки. Уже следующие сутки?!
Я уже не сопротивляюсь его рукам. И сжимаю губы, чтобы не хныкать. Но горло не слушается…
– Женя… Прекрати… Десять секунд потерпеть.
Нет, меня не пугают ощущения. Это что-то другое. Это, скорее, от беспомощности истерика… Пережитой в больнице беспомощности… Эти ощущения возвращают меня туда…
Он вытаскивает иглу.
Сжимает мою кисть. Садится у кровати рядом.
– Оживай, моя девочка… Уже пора…
Это уже четвёртый… четыре дня, значит…
Мне так жаль, Зверь, расстраивать тебя… прости…
Как только смогу, я поеду домой, обещаю!
– Нужно покушать.
– Мхм…
Я постараюсь.
Мне легче. Уже значительно легче, и я стараюсь есть всё, что он готовит, но вкуса у еды так и не появляется. Она вся на вкус как мой антибиотик. Но я ем…
И уже даже могу вставать без его помощи.
А он теперь оставляет меня одну, уезжая на работу. Пару раз я говорила с мамой. Пару раз приезжала Крис.
Он не хочет, чтобы кто-нибудь приезжал…
Под его глазами синяки.
Он не улыбается.
Но часто сидит у моей кровати молча, глядя прямо перед собой. Наши пальцы сплетаются…
Между нами случилось что-то очень личное. Это не имеет никакого отношения к сексу. И такой связи у меня не было ни с кем и никогда. Даже с мамой, которая всегда отдавала меня врачам в таких ситуациях.
А он не отдал. И что-то произошло. Что-то, во что Крис уже не вхожа. Он не просто «доктор».
Я не могу понять, как мне относиться к этому факту.
Но иногда я целую его пальцы… Это очень правильное ощущение.
А ещё мне иногда снится... что мы занимаемся сексом... Там нет деталей... Там просто первое ощущение... когда он входит... Ощущение, растянутое на весь сон... Это очень пронзительно...
Теперь я знаю, что это обязательно будет.
Но я чувствую, что он очень устал и эмоционально вымотан. И это нечестно.
Завтра последний укол.
Надеюсь, его дверь захлопывается...
Я ухожу, пока Олег на работе. Есть ощущение, что попытается оставить. Отказывать ему мне не хочется, но и соглашаться нельзя.
Пусть выспится. Нормально отдохнёт и приготовит что-нибудь для себя. А не в угоду мне. В конце концов, пусть проведёт время с кем-то ещё, кроме меня. Я знаю, что он совсем забил на Крис. Все десять ночей он провел здесь, и первые пять дней тоже.
«Спасибо» – оставляю записку на застеленной кровати.
Да, это немногословно. Зато очень искренне. Мне кажется, что дифирамбы сделают мою благодарность не такой глубокой. Для того, что я чувствую, слов не существует. Но пусть будет этот маленький намёк – записка.
Поправляю собачку замка, захлопываю дверь.
У меня нет денег с собой, в кармане только ключи, и возле подъезда меня ждёт мой Чеширский кот на своей тойоте. Олег давно привёз мой телефон. И я попросила Ожникова отвезти меня домой, в мою квартирку на набережной.
– Ого… – встречает он меня, выходя из тачки. – Может, тебе картошки на сале пожарить? И торт. Целиком.
Ну да… я не очень… ушло килограммов десять. И я очень «не очень»!
– Но… – начинает улыбаться он, обнимая меня. – Есть и хорошая новость. Пару-тройку месяцев можно хомячить всё, что угодно, не парясь о фигуре!
– О, да! – хихикаю я. – Я так соскучилась!
Сжимаю его щёки, целуя в нос.
– Через пару дней выйду. Никому не говори! Пусть будет сюрприз.
Для кого-то приятный, для кого-то – нет…
В квартире пыльно, и я начинаю прибираться. Слабость заставляет присаживаться каждые десять минут. Отвыкла я двигаться.
Не помешало бы позвонить Олегу. Но деньги на телефоне кончились, а обещанный платёж я весь проболтала сегодня. Сил идти в магазин нет.
Варю себе пакетик гречки и падаю спать.
