Они пролезли сквозь какую-то щель и сразу очутились в цирке.

– А вот и ложа для артистов, – сказала Стэлла. – Мы займём самые лучшие места.

Они уселись на красных бархатных стульях возле барьера.

Марийка оглянулась по сторонам.

Залитый светом цирк был полон народу. Посреди круглой арены красовалась огромная лира, причудливо выложенная из красного и жёлтого песка. Эта лира была похожа на ту, что Марийка видела на крышке докторского рояля.

Оркестр заиграл марш. Послышалось хлопанье бича, и на арену выбежали десять чёрных лошадей. Лошади присели на задние ноги и, выгибая шеи, начали кланяться публике. На голове у каждой лошади качался пучок белых перьев, похожий на метёлку для смахивания пыли.

– А вот и дрессировщик Батино, – сказала Стэлла.

Мужчина в чёрном бархатном костюме стоял посреди арены и щёлкал длинным-предлинным бичом. На ногах у него были надеты высокие сапоги с такими огромными отворотами, какие носил только маркиз Карабас из Лориной книжки «Кот в сапогах».

Дрессированные лошади танцевали польку. Они в одну минуту растоптали своими копытами лиру, выложенную на песке с таким искусством.

– Зачем их выпустили? – сказала Марийка. – Так было красиво посыпано песком, а они всё испортили!…

– Завтра сделают новую лиру, – успокоила её Стэлла.

Лошади прыгали через барьер, танцевали вальс и становились на дыбы. Шерсть на них была расчёсана шашечками.

Не успели лошади убежать с арены, как послышался чей-то крик и бряцанье железа. Откуда-то появился длинный худой клоун в пёстром балахоне. На цепи он тащил за собой огромную зелёную лейку и во всё горло что-то орал. Публика встретила его хохотом.

– Это папа. Ты узнала его? – спросила Стэлла.

Марийка с недоумением смотрела на этого шумного размалёванного человека, который был так не похож на молчаливого Патапуфа. Широкий рот его был оскален, а на рыжем парике каким-то чудом держался крохотный красный цилиндр, величиной не более стакана.

Клоун затеял драку с цирковым служителем. Тот всё время удирал, а Патапуф гонялся за ним по арене. Наконец он поймал циркового служителя и начал поливать ему голову из лейки.

Вдруг прибежал новый клоун. Он обсыпал Патапуфа мукой и сажей, разбил на его голове тарелку и, наконец принялся хлестать его по лицу. Звонкие пощёчины гулко отдавались под сводами цирка.

– За что его бьют? – спросила Марийка.

– Этот клоун не может придумать ничего интересного, кроме пощёчин. Это по-нарочному, чтобы публике было смешно. Папа говорит, что ему почти совсем не больно. Он мажет щёки вазелином.

Вдруг прибежал новый клоун. Он обсыпал Патапуфа мукой и сажей.

Публика в самом деле хохотала, а пощёчины так и сыпались на Патапуфа.

Потом выступила укротительница зверей. Это была белокурая дама в газовом платье, обсыпанном блёстками. На каждой руке у неё было по четыре браслета, в ушах, на груди и на лбу переливались драгоценные камни, и вся она так ярко сверкала, что больно было смотреть. Марийка никогда ещё не видела такой нарядной и красивой дамы. Даже туфельки у неё были золотые. Вокруг укротительницы с лаем, хрюканьем и блеяньем прыгали дрессированные звери. Здесь была свинья с розовым шёлковым седлом, украшенным бантами, собаки в юбочках и шляпках, наряжённые барынями, и коза, запряжённая в маленькую колясочку.

Потом по арене носились наездницы в пышных юбочках и со звёздами в кудрях. Потом вышли японцы, которые вытягивали изо рта ленты и живых голубей.

Весь цирк так и сиял огнями. Наверху играла весёлая музыка.

Марийка тихонько вздохнула.

А она-то ещё думала поступить на работу в цирк! Где ей! Здесь все такие нарядные. Даже цирковой служитель, который убирает с арены ковёр, и тот одет в костюм с золотым позументом. Такого костюма нет даже у самого доктора. А какие все красивые…

Нет, видно, уж и в самом деле ей придётся пойти в кухарки.

Всё лето Лора занималась с учительницей. Эта же старенькая учительница готовила к экзаменам в гимназию и Ванду с Лялей. Лора, хоть и не любила заниматься, но всё-таки постоянно хвасталась тем, что скоро она будет гимназисткой.

– Знаешь, – говорила она Марийке, – в гимназии ужасно интересно. У входа стоит швейцар в ливрее с золотом и распахивает дверь перед каждой гимназисткой. И все девочки одеты в коричневую форму. Я попрошу папу, чтобы меня никто не провожал, я буду сама ходить в гимназию…

Марийка очень завидовала Лоре. Она знала, что ей-то в гимназии учиться не придётся.

В августе портниха Шурочка сшила Лоре форму – шерстяное коричневое платье с высоким воротником и четыре передника: три чёрных для каждого дня и один парадный, из белого батиста с кружевом. Пятнадцатого августа Лора, Ванда и Ляля должны были пойти на экзамен. Целые дни они ходили вместе и говорили только об экзаменах. Лора очень боялась, что она не выдержит и тогда ей нельзя будет носить форму. Она ахала больше всех и последнее время даже перестала прятаться от учительницы в ванную. Она говорила, что если ей дадут решать задачу с трубами, из которых выливается вода, то она обязательно провалится.

А Ляля совсем не боялась экзамена и говорила, что всё это ерунда и нечего трусить, потому что их учительница приходится двоюродной сестрой начальнице гимназии.

Наконец наступило пятнадцатое августа. Лору разбудили в восемь часов утра, и Елена Матвеевна, нарядная, в чёрном платье и чёрных перчатках, сама повела её на экзамен. Марийка побежала за ними до угла, и когда возвращалась обратно, то встретила Шамборщиху, которая вела на экзамен Ванду с Лялей. Ляля была в белом шёлковом платье, с распущенными локонами. Ванда шла, держась за руку матери. Лицо у неё было заплаканное, она тихонько всхлипывала.

Лора вернулась с экзамена в двенадцать часов дня. Вся красная от радости, она прибежала в кухню и бросилась к Марийке, которая сидела на корточках и чистила картошку.

– Слава богу! Слава богу! – закричала Лора и закружилась на одном месте. – Всё было ужасно легко. По арифметике задачи не задавали, только пример. А потом спросили восемью восемь – шестьдесят четыре и велели прочитать из хрестоматии. И диктовка была очень коротенькая…

– Значит, выдержала? – не выпуская из рук картофеля, спросила Марийка.

– Выдержала, – сказала Лора. – Знаешь; там была одна девочка, – когда ей велели решить пример на доске, она заплакала и стала проситься домой. Было ужасно смешно…

Через несколько дней Лоре купили сумку для книг, коричневую, с блестящим замочком и маленьким ключиком, новенькие учебники, тетради и пенал.

Пенал был деревянный, с лакированной выдвижной крышкой, разрисованной бабочками и цветами.

В пенале, между тоненькими перегородками, лежали карандаши, перья, резинка и ручка.

Вечером, когда Марийка вошла в детскую, она увидела, что Лора сидит за столиком и, низко наклонившись, что-то пишет.

Марийка подошла поближе.

Высунув кончик языка, Лора старательно надписывала на голубой обложке тетради: «Для русского языка ученицы старшего приготовительного класса Л. Мануйловой».

Тут же на столике лежало штук десять надписанных тетрадей.

– Зачем тебе столько? – спросила Марийка.

– А так. Пусть лежат про запас.

Марийка посмотрела на блестящий лакированный пенал, из которого Лора вытаскивала резинку, на новую сумку, на стопку тетрадей и, повернувшись на каблуках, выбежала из детской.

Наступил первый день занятий.

Сколько Лора ни плакала и ни просила, чтобы ей позволили ходить в гимназию без провожатых, доктор и слышать об этом не хотел.

Утром первого сентября Ванда, Ляля и Лора с с сумками в руках вышли во двор. Все они были в новеньких коричневых платьях и чёрных передниках. Смеясь, они побежали к воротам, а сзади их догоняла Катерина.