Машка смочила водой свои торчащие вихры и подвязала их синей тряпочкой. Свои парусиновые туфли она так густо начистила мелом, что они оставляли на полу белые следы. Все остальные были в своём обычном виде, а у Сеньки щека даже была выпачкана сажей.

– Марийка, вот тебе от меня подарок, – тихонько сказала Вера, протягивая салфеточку.

На салфеточке были вышиты красными нитками две вишни.

– Возьми, вот только строчку я сейчас дошью…

Вера села в угол, вытащила из кофты иголку с красной ниткой и принялась за шитьё.

– А это от меня на память, – сказал Сенька Полуцыган и, развернув бумагу, протянул Марийке жестянку из-под кофе, наполненную до краёв какой-то чёрной кашей.

– Что это? – спросила испуганно Марийка.

– Гуталин. Собственной работы!

Марийка осторожно поставила этот подарок подальше под кровать.

Машка подарила Марийке роскошный флакон из-под одеколона «Грёзы роз».

– Понюхайте, ещё пахнет, – сказала она.

Все понюхали флакон.

– Если налить в него тёплой воды и хорошенько взболтать, можно будет душиться, – сказала Машка.

Марийка сейчас же налила воды, взболтала и отнесла флакон на окошко – пусть настоится.

– Ну, у меня тоже есть для тебя подарок, – сказал Митя Легашенко, – только не знаю, понравится ли.

Он запустил руку в карман штанов, вытащил желтоклювого, взъерошенного галчонка и посадил его Марийке на плечо.

– Он из гнезда выпал, а я его подобрал… Он умный, всё понимает, как человек. Я его Гулькой прозвал…

Все начали гладить галчонка, а он вертел во все стороны своей большой головой, внимательно смотрел на ребят круглыми блестящими глазами и, видно, нисколько не боялся.

Вот это подарок!

– Гуленька! Гулька!… – приговаривала Марийка, поглаживая блестящие пёрышки галчонка, который разевал клюв, как будто показывал горло.

– Он есть хочет, – сказала Машка.

Все принялись ловить мух и кормить Гульку.

Вдруг дверь без стука распахнулась. Стэлла, улыбаясь, стояла на пороге с длинной коробкой под мышкой.

– Стэлла! Стэлла!… – закричали ребята.

– Марийка, открой коробку и посмотри, – сказала Стэлла, – это от меня и от моего папы.

«Какое большое! – думала Марийка, открывая крышку. – Что бы это могло быть?»

В коробке лежал какой-то странный предмет, похожий на огромную и плоскую бутылку. Он был старательно завёрнут в газету и обвязан верёвочкой.

Марийка начала развязывать пакет. Ребята столпились вокруг и дышали ей прямо в лицо. Под первой бумажной обёрткой оказалась вторая, под второй – третья, а под третьей – четвёртая. Казалось, бумаге не будет конца – на полу уже лежала целая гора газет.

«Какой чудной подарок! – думала Марийка. – Ну, уж Стэлла придумает тоже!…»

Наконец она развернула последнюю обёртку.

– Гитара! – закричали ребята.

Да, это была гитара, перевязанная красным бантом; настоящая гитара с туго натянутыми струнами.

– Я научу тебя на ней играть, – сказала Стэлла, – а пока повесим её на стенку.

В эту минуту Поля внесла миску, полную горячих пирогов.

– Мама, смотри, что мне Стэлла подарила!…

– Мама, смотри, что мне Стэлла подарила!…

Поля взглянула на гитару, висевшую над кроватью рядом с серебряными часами.

– Вот так подарок! Будем теперь с музыкой. А ты, Стэллочка, у отца-то спросила – можно ли такую дорогую вещь дарить?

– Это он сам и придумал, – сказала Стэлла.

– Мама, а посмотри, какой галчонок, его Митя под деревом подобрал… Он у нас будет жить.

– Ишь ты, птенчик! – сказала Поля. – Да разве можно ему в комнате жить? Того и гляди наступишь на него.

– Марийка, а ты посади галчонка в золотую клетку, – пропищала Вера, которая всё ещё сидела в уголке и торопливо дошивала строчку на салфетке.

– В какую золотую клетку? – спросила Марийка.

– Ну, знаешь, у нас в кладовой стоит. Ещё в ней Сутницкий своего покойного попку держал.

Сенька сейчас же побежал в кладовую и притащил большую золочёную клетку. Клетка была очень красивая, со множеством жёрдочек, с кольцом, в котором когда-то раскачивался попугай, и с фарфоровой ванночкой для воды.

Галчонка посадили в кольцо, но он не умел в нём сидеть и сейчас же валился на дно клетки. Он, ковыляя, обошёл свою новую квартиру и наконец залез в ванночку. Тут ему, наверно, понравилось. Он почистил клювом пёрышки, опустил свои серые перепончатые веки и заснул.

– Ну, вот и нашёл себе местечко! – сказала Вера.

Было уже около девяти часов, а Саша-переплётчик всё не шёл. Решили пить чай без него.

– Ешьте, голубчики, за здоровье рожденницы. Вот эти круглые пирожки – с вишней, а длинные – с молодой картошкой.

Но гостей не приходилось особенно упрашивать. Они сидели вокруг стола – кто на стуле, кто на табуретке – и жевали так, что только за ушами трещало.

Саше отложили его порцию и прикрыли тарелкой. А он всё не шёл и не шёл.

В десять часов все гости разошлись. С галчонком в руках Марийка вышла на крыльцо и присела на каменных ступеньках. Ей хотелось немного посидеть одной после этого длинного и шумного дня.

Большая круглая луна стояла прямо над крыльцом. Акации отбрасывали длинные чёрные тени. С полянки тянуло острым запахом скошенной травы.

Марийка подобрала под себя босые ноги и cунула за пазуху заснувшего галчонка.

В темноте послышались шаги. Кто-то подходил к крыльцу.

– Саша? – крикнула Марийка, ещё не видя того, кто шёл.

– Я! А ты ещё не спишь?

– Нет, не сплю, Сашенька. Что ж ты опоздал? Я тебя ждала, ждала. Пойдём скорей – для тебя пироги оставлены.

Они вместе поднялись по лестнице и вошли в комнату.

Тут только Марийка заметила, что у Саши под мышкой толстый пакет.

После темноты комната показалась Марийке маленькой и очень светлой. Поля сидела у стола и мыла чашки.

– Вот поздний гость! – воскликнула она и пододвинула Саше пироги, накрытые тарелкой.

– Хорошо у вас, Пелагея Ивановна, – сказал он, надкусывая пирог. – Лучше, чем было за синей занавеской! Правда, кучерявая?

– Уж сравнил тоже… – сказала Поля. – Ведь здесь у самого Сутницкого кабинет был. Как увижу я иной раз, что он со двора на наши окна смотрит, так мне даже страшно становится.

Саша засмеялся.

– Не бойтесь, Пелагея Ивановна, – сказал он, – мы вас в обиду не дадим.

Марийка плохо слушала разговор – ей очень хотелось узнать поскорей, что у Саши в пакете.

А он, видно, забыл про него – положил на подоконник, да так и оставил.

«Может, это вовсе не для меня, – думала Марийка, – может, ему на службе сапоги выдали или другое что».

Саша заметил, что она всё время посматривает на подоконник.

– Ну-ка, Марийка, развяжи, – сказал он.

Марийка обрадовалась и стала быстро развязывать Сашин пакет.

В пакете оказалась сумка. Школьная сумка, блестящая, чёрная, с металлическим замочком и с двумя ручками, – совсем такая, какую видела когда-то Марийка у одной из Лориных подруг.

Сумка была не пустая. В ней что-то тарахтело и перекатывалось. Марийка открыла сумку и высыпала на стол несколько карандашей, ручку, линейку, резинку и три тетрадки.

– Это всё мне? – испуганно спросила Марийка, вертя в руке новенький карандаш.

За всю её жизнь у неё никогда не было целого, неочиненного карандаша. Ей всегда доставались только огрызки.

– Сашенька, это мне? Зачем?

– Как – зачем? – сказал Саша. Нынче тебе, Мария, в школу идти. Через два месяца занятия начинаются…

Шатаясь по городу, Марийка с Машкой забрели на Филимоновскую улицу.

– Давай посидим в сквере, ноги устали, – сказала Марийка.

– Ладно. Я там листьев насбираю.

Девочки присели на скамейку в небольшом сквере, как раз напротив бывшей женской гимназии.