Никто не приходил к нему. Но он знал, что они где-то рядом. Наблюдают за ним. Изучают его.

Эти ублюдки напичкали его датчиками, так чтобы иметь возможность следить за тем, что происходит у него в голове. Он чувствовал крошечные твердые бугорки под кожей, когда проводил пальцами по щетине, отрастающей на его бритом черепе. Два на макушке. Еще пара надо лбом. По одному за каждым ухом и еще один большой около шеи.

Некоторое время назад он попытался выковырять их ногтями, царапая кожу на лбу, пока не пошла кровь. Но не смог проникнуть достаточно глубоко, чтобы достать датчики.

«Или же ты просто не хочешь этого. Они трахают тебе мозг, помнишь?»

Остаток фразы, которую пытался сказать голосок, потонул в оглушающем урчание в желудке — голод разрывал на части его внутренности, будто какое-то животное, пытающееся выбраться наружу.

Наплевав на осторожность, он схватил с полки один из пайков и разорвал вакуумную упаковку. Он с жадностью проглотил все содержимое, едва не давясь этой мягкой, богатой питательными веществами пастой. Он уже протянул руку за следующим пакетом, когда желудок нещадно скрутило. Он едва сумел добраться до туалета, чтобы выплюнуть обратно все, что только что съел.

Смыв туалет, он вытер подбородок в пустой попытке привести себя в порядок, не имея под рукой ни умывальника, ни зеркала. Открыв одну из бутылок, он прополоскал горло, сплевывая в туалет, пока не пропал отвратительный привкус кислой рвоты во рту.

Следующую порцию он съел более медленно. На этот раз его желудок смог удержать еду.

По его прикидкам, прошло где-то около недели. Может, две. Вряд ли три. Сидя в клетке, невозможно отследить течение времени. Здесь нечего больше делать, кроме как есть и спать. Но когда он засыпал, ему снились сны — кошмары, содержание которых ему никогда не удавалось вспомнить целиком, но которые все равно заставляли его дрожать.

К нему по-прежнему не приходил никто из «Цербера». Но он больше не мог сказать, что он один.

Они были в его голове, шепча ему что-то, слишком тихо, чтобы он мог расслышать. Этот шепот был не похож на тот скептический саркастический голосок, который иногда вмешивался в его мысли. Этот голосок пропал. Они заглушили его навсегда.

Он пытался не обращать на них внимания, но не мог совсем заблокировать их постоянное коварное бормотание. Было в них что-то отталкивающее и притягательное одновременно. Нечто в его мозгу было одновременно и угрозой, и приглашением: это Жнецы взывали к нему сквозь безмерную пустоту космоса.

Каким-то образом он знал, что если сосредоточится на них, то сможет понять то, что они говорят. Но он не хотел понимать. Он изо всех сил старался не понимать, потому что знал, что если поймет голоса, то это станет начало конца.

С каждым часом Грейсон чувствовал, как шепотки становятся сильнее. Настойчивее. Хотя «Цербер» и имплантировал ему эту жуткую инопланетную технологию, его воля все еще принадлежала ему. Пока что он еще был в состоянии противостоять им. И собирался не подпускать их к себе столько, сколько сможет в меру своих сил.

— Мне казалось, вы сказали, что трансформация займет одну неделю, — сказал Призрак доктору Нури.

Они смотрели сверху на Грейсона через одностороннее окно в потолке его камеры. Кай Ленг притаился у стены, стоя так неподвижно, что почти растворялся во мраке.

В задней части комнаты остальные ученые из команды доктора Нури следили за показателями на голографических экранах, висящих в воздухе над компьютерными терминалами. Они отслеживали и фиксировали все, что происходило в камере: дыхание Грейсона, его пульс и мозговую активность, изменения в температуре его тела и окружающего воздуха, даже мгновенные изменения электрических, гравитационных, магнитных полей и полей темной энергии в помещении.

— Вы велели мне осторожно продвигаться вперед, после того, как мы чуть не потеряли его во время имплантации, — напомнила она.

— Я лишь хочу быть уверен, что все будет под контролем.

— Расчет времени был оценочным. Наши исследования говорят о том, что процесс внушения и переназначения во многом зависит от силы воли субъекта.

— Он сопротивляется, — довольно произнес Призрак. — Борется с Жнецами.

— Я удивлена, что он продержался так долго, — признала доктор Нури. — Его упрямство и целеустремленность далеко превосходят все, что я могла ожидать. Я недооценила его в своих первичных вычислениях.

— Люди всегда его недооценивали, — ответил Призрак. — Именно это и делало его столь хорошим агентом.

— Мы могли бы попытаться и искусственным образом ускорить процесс, — предложила Нури. — Но это исказит результаты. И может снова вызвать шок.

— Это слишком большой риск.

— Накачайте его, — предложил Кай Ленг, делая шаг вперед и вступая в дискуссию. — Тот красный песок, что мы захватили на Омеге, все еще у нас.

— Это могло бы сработать, — сказала доктор Нури, после короткого размышления. — Наши исследования показывают, что наркотики не оказывают влияния на биотехнологии Жнецов. Но могут ослабить его упрямство. Сделать его более податливым для внушения.

— Делайте, — распорядился Призрак.

Грейсон оставался неподвижным, когда услышал, как открылась дверь камеры. Он лежал на боку на койке, уставившись в стену. Он услышал шаги и попытался определить, сколько человек вошло внутрь. Похоже, что всего один, но даже если бы в комнате находился десяток вооруженных охранников, ему было все равно; он знал, что это, возможно, его единственный шанс на спасение.

Шаги остановились. Он чувствовал, что кто-то стоит рядом с кроватью, глядя на него. Он подождал еще полсекунды — ровно столько, сколько требовалось, чтобы наклониться к нему. В этот момент он бросился в бой.

Развернувшись, он выбросил вперед ногу, намереваясь опрокинуть соперника на землю. Удар так и не достиг цели.

Человек у его кровати — с китайскими чертами лица, среднего роста, но мускулистый — проворно отскочил в сторону и нанес резкий удар локтем, выворачивая колено Грейсона.

В обычной ситуации адская боль положила бы конец драке. Но Грейсоном двигало отчаяние и животный инстинкт самосохранения. Закричав от боли, он сжал пальцы в кулак и ударил врага в горло.

Этот удар тоже оказался с легкостью блокирован. Противник схватил его за запястье и вывернул руку вверх и назад, так что Грейсон слетел с койки и тяжело приземлился на пол; удар выбил воздух из его легких. На мгновение потеряв способность двигаться, он не смог помешать человеку воткнуть иглу в его руку и впрыснуть какое-то неизвестное вещество.

Человек отпустил его, и Грейсон попытался подняться на ноги. Противник нанес ему единственный удар ногой в живот, и Грейсон свалился обратно, свернувшись в дрожащий клубок.

Человек спокойно повернулся и вышел из камеры, даже не оглянувшись. Грейсон мог лишь беспомощно смотреть ему в спину. Его взгляд был прикован к уроборосу, вытатуированному на шее противника, пока за ним не закрылась дверь.

Несколько секунд спустя он почувствовал знакомое тепло, разливающееся по телу. К лицу прилила кровь, а кожу начало покалывать, когда его стала заволакивать мягкая пелена красного песка.

Когда-то Грейсон был нюхачом; он всегда вдыхал этот тонкий порошок, чтобы взлететь к небесам. Но были и те, кто кололся. Красный песок можно было превратить в раствор и впрыскивать прямо в вену, если хотелось — или требовалось — более сильной дозы.

Он свернулся в клубок и закрыл глаза, отчаянно пытаясь не поддаться происходящему. Он оставался чист на протяжении двух лет. Его тело прошло через мучительные ломки, и он боролся с мощным психологическим влечением — следствием своего пристрастия, цепляясь за память о дочери. Он изменился ради Джиллиан; не принимая, он оставался верен тому новому образу, который он себе выбрал.