— Рор, хватит сплетни разводить.

— Какие сплетни!? Это чистейшая правда! Можете про нее спросить и у Одрика, и у Калларинга…. Уй! Нельзя мне ничего говорить, он же меня в холодную посадит!

— Уточни, кто кого посадит?

— И тот и другой, оба…два…

— И я еще присоединюсь, значит уже три. Да, к тебе очередь!

— Асса Анна пощадите! Если Одрика еще Лотти уговорить сможет, Калларинга никто не уговорит.

— Ага, значит, ты знаешь, что произошло, почему полковник получил в челюсть?

— Знаю.

— И знаешь кто ОНА?

— Знаю.

Ну, вот все и сошлось, я даже и не ожидала, что так быстро и просто.

— Давай выкладывай, но только факты, без твоих славословий.

И я выслушала торопливый рассказ про подавальщицу из трактира, которая обслуживала их еще осенью, а потом видимо жила где–то с Одриком вроде у гномов, с ним же вернулась в Каравач, чего мой художник и не скрывал. Но по возращении в город она оказалась в усадьбе сейна Дьо–Магро, а теперь и вообще на сносях. А когда Одрику это стало известно, то и забурлила молодая кровь. Все предельно ясно и до обидного банально, два самца подрались из–за самки. Я чешу в лобе и прикидываю, насколько, кстати, я вписываюсь в эту мелодраму, и с предвкушением представляю степень уязвления полковничьего самолюбия в свете той гадости, которую я собираюсь устроить. Мне даже хочется увидеть лицо этого напыщенного павлина, когда завтра будет объявлено. Прикидываться таким белым и пушистым илларем, делать мне предложение, а в это время с какой–то подовальщицей! И до сих пор так смотрит, слезу пустить готов — сама невинность. Ну, я тебе устрою… заводи себе хоть десяток, но без меня. Я решительно хватаю дверную ручку:

— Дружок, достаточно. Только назови ее имя, на всякий случай.

— Разве не назвал?

— Ты не переживай, к ней я претензий не имею. Кое к кому, конечно, имею… Она хоть ничего из себя?

— Она–то? Очень даже ничего, правда была, сейчас — сами понимаете. Зовут ее Кайте.

— Ладно, сиди здесь, мы с Одриком сейчас уходим. О дальнейших событиях узнаете из газет.

— Откуда?

— Ну, на базар пойдешь, все узнаешь.

Рооринг облегченно выдохнул, по его зеленым глазам пробежала, нет, даже не усмешка, тень…

Спускаюсь, зову Мару. Мара мокрая, заботливая Лотти и ее искупала…

Полуденный зной разморил город, редкие прохожие не ходили — плавали в раскаленном мареве. Но меня с Одриком это не касалось, у нас был эмоциональный подъем, мы лихо пронеслись сквозь эту жару под спасительные каменные своды ратуши. Здесь тишина, полумрак, есть чем дышать, и никого, всех жара распугала. Находим нужную комнату, там за стойкой сидит в полудреме регистраторша (не знаю, как ее еще обозвать) и лениво обмахивает себя веером. Заслышав, что кто–то вошел, ее веки чуть разлепляются, узнав о цели визита глаза, наконец, раскрываются, а увидев, КТО перед ней, распахиваются еще больше, она вскакивает — на ней мой вариант летнего костюма, конечно менее радикальных цветов и без головного убора.

— Асса Анна, это такая честь для нас, это так неожиданно… И молодой человек…ой, как же Вас… ведь ваша сестра, она тоже скоро… и Вы… Асса Одиринг, Вы не представляете как я рада. Таких клиентов мэтр Гирам примет лично, — и она дернула за шнур, вероятно вызывая кого–то.

— Уважаемая смиз, простите, это лишнее. У нас всего лишь оглашение, ничего более, мы не торопимся. Нет, мы вообще сейчас спешим, я имела в виду, не торопимся с этим делом.

— Все верно! Конечно, конечно, в таких делах торопиться нельзя. Это такой ответственный шаг!

За стойкой семенящим шагом двигается какая–то престарелая особа. Регистраторша наклоняется к ней и более чем слышным шепотом спрашивает:

— Мама, у тебя там все готово? Я веду туда клиентов, зови мэтра.

Голова мамы показывается из–за стойки на несколько секунд, взгляд устремляется на меня, потом на Одрика, я слышу перепуганное оханье и семенящие шаги. Регистраторша тащит нас куда–то, называя это салоном, типа нам положено спецобслуживание. О, Пресветлая, дали бы бумагу подписать и дело с концом, видать, мы попали. Нас усаживают на полукруглый диванчик, еще чем–то пичкать собираются, по случаю жары у них даже мороженое есть на илларьем молоке.

— Ничего у них не бери, если только воду, — шепчет мне на ухо Одрик. Опускаю свой полог с охлаждением.

— Да я и не собиралась, только чего ты так напрягся?

— Знаешь, кто мама нашей уважаемой смиз?

— И кто?

— Долгое время она была кухаркой у Калларинга, смиз Тенире.

— Вот даже как! А почему ушла?

— А мне почем знать? Спроси у него сама, если интересно.

— Боюсь, что с завтрашнего дня нам уже с ним спокойно не разговаривать.

Нам приносят воды на половину со льдом в высоких стаканах, я прошу еще тарелочку для собачки. Мара довольна, что здесь можно на каменном полу распластаться в позе цыпленка табака, демонам тоже бывает жарко. Стоило Одрику сделать один глоток, и как будто яду глотнул, а не воды, брови сдвинулись, глаза потемнели…

— Что?! Что–то не так? — беспокоюсь я.

— Это лед с вершины Матнарша, я не мог не узнать. А! — с горечью машет рукой, — Не обращай внимания, это мое личное, это к делу не относится.

— Слушай, сделай вид, что не доволен, у тебя сейчас очень подходящий образ.

— Конечно подходящий, я со вчерашнего дня не …, в общем, пора бы чего–нибудь зажевать.

— Тебя же кормили в кутузке.

— Спасибо! Я на цепи не ем!

— Вот! Такое лицо и оставь, только на них смотри.

Снимаю полог, и интересуюсь у собравшихся вокруг нас, почему, собственно, нас задерживают, чего мы тут ждем? Оказывается, мы ждем самого мэтра, а он подбирает бумаги, с нами нельзя как с простолюдинами, у нас все должно быть оформлено тщательно. Бумаги! И здесь бумаги, бюрократия вездесуща и неистребима!

— А пока вы можете побеседовать с нашим астрологом, смиз Ольфире может рассказать вам много интересного, — регистраторша беззастенчиво впаривала нам то–ли свою родственницу, то–ли подругу. Я сдаюсь ненавязчивому сервису, да и без этого честного отъема денег, чувствую, нас не отпустят.

— Ну, про что Вы хотите нам поведать?

— О! современная астрология поможет вам выбрать наиболее удачный день для свадьбы, оптимальный период для зачатия детей…

Мне уже все это поперек горла, а Одрика вообще перекосило, он схватился руками за голову.

— Спасибо, мы как–нибудь сами.

— Как–нибудь эти вопросы решать нельзя. Вы же МАГ, Вы должны это понимать.

— Но я не очень доверяю этим астрологическим знакам.

— А не обязательно по знакам, есть другие системы. Может быть, Вы узнаете о своем партнере что–то новое, неожиданное.

— Ладно, давайте.

— Я хочу продемонстрировать систему предсказаний по глазам. Ведь не знаю как на всей Северной равнине, а в Караваче это единственные такие глаза. И вот что про их обладателя говорит моя книга:

«Темно–карие очи свойственны людям чувственным, темпераментным, вспыльчивым и очень эмоциональным. Правда, они и отходят быстро, первые идут на примирение и сами легко забывают обиды. Темно–карие служат признаком энергичной натуры, признак страстности и любвеобилия. Таких трудно удержать от того, что они сами себе вбили в голову. "

«Темпераментным, вспыльчивым и очень эмоциональным» — это я сегодня уже наблюдала. «Первые идут на примирение» — тоже посмотрим в ближайшее время, «страстность и любвеобилие» — проверять не буду, пусть кто–нибудь еще. А вот, «трудно удержать от того, что вбил себе в голову» — тоже очень похоже на правду. Но это само по себе не плохо, только материал для вбивания нужно аккуратненько подкладывать, чтобы вбивалось что необходимо, в данном случае мне.

— Одрик, смотри, мне про тебя все и рассказали. А нельзя это записать?

— Я даже дам Вам готовую страницу! — И изящно вырезает ее из книги, а! ну конечно, если Одрик здесь один такой, то больше эта страница никому не нужна. Меняю страницу на серебряную монету.