— К тебе, Макся, претензий нет, ты пацан четкий, я тебя уважаю, не смотря на твою позорную работу, но только… без обид, Макся, ничего личного… ты нужен, чтобы мадам Эльвиру выманить на живца. Говорят ты ее сын внебрачный…

— Ну, какой я ей сын, — устало возразил Макс, — бабка полоумная ляпнула глупость.

— Да ну я тоже так своим сказал, я же знаю, что вы жили вместе — ну, не с мамашей же! А мне ответили, что от этой бабы неуправляемой всего можно ожидать… Да и, если не сын, ты все равно кадр ценный — она тобой больше других дорожит. А если не выманим мадам Эльвиру, то найдем, талантам твоим выдающимся, применение…

Лучше умереть. Он еще в прошлый раз с той компанией понял, что не сможет, что лучше умереть в луже рыгачки. Тогда он был ребенком, сиротой, который ничего не умел. А теперь…

— Нет.

— Так я не спрашиваю тебя, Макся, у тебя не то, чтобы есть выбор… Без обид, братишка, я лицо подневольное. Собирайся.

Лучше умереть. Эти заставят его “на доверие” работать, проституткой сделают без права выбора. И не сможет вырваться. Никогда не сможет, если пойдет.

Макс лежал на животе, уткнувшись носом в пол Бригадир смотрел на него с сочувствием и протягивал руку. Макс схватил его руку, с трудом поднялся.

- “Сеялки и веялки”? — спросил, — Вам нужна информация по “Сеялкам и веялкам”, да? Это Эльвира унесла?

Бригадир кивнул, несколько удивившись осведомленности Примы-балерины.

— Так, вот, вы опоздали, — вяло, но не без злорадства, сказал Макс, — “Сеялками и веялками” уже вплотную занялись, — Макс показал палец вверх. Он так и не понял в чем секрет “Сеялок и веялок” и не знал, куда показывал пальцем, но просто чувствовал, что сегодняшние ребята с полиграфом круче этих, из подземного мира. Макс решил прикрыться ними, сыграть, что выбрал он сильную сторону — хотя те ничего ему не предлагали, растрясли, как грушу и высадили посреди улицы.

— Вот, двадцать часов допрашивали, — сообщил Макс, — сказали наблюдать за мной будут, велели место жительства не покидать… Вот, я и не покину. Не хотелось бы с ними связываться. Без обид.

Бригадир задумчиво чесал голову. Потом пошел на кухню по телефону “со своими перетереть”. Когда вернулся сказал, что люди они разумные, в отличие от мадам Эльвиры, берега попутавшей, и серьезным людям дорогу не переходят, место свое знают. Поэтому пусть сидит уже Макс на своем месте жительства раз велено, без него разберутся…

— Но мой тебе совет, Макся, — тут бригадир еще раза три сказал, как он Макса уважает, не смотря на позорную работу, — ты, как только место жительства покинешь — затаись, на дно уйди, а то все, кому мадам Эльвира должна, к тебе приходить будут… В порядок себя приведи — ну, что ты как павлин ходишь, не по пацански! — постригись, одежду носи нормальную — как все, от побрякушек избавься. Внимания не привлекай, займись чем-то простым, на что никто не взглянет, себя не проявляй, будто ты — не ты… Пересиди шум, потерпи.

Бригадир еще раз глянул на, валяющегося на полу, Макса, взял его на руки и положил в кровать. Направился к двери.

— Пока, Макся! Всех благ. Без обид?

Макс начал убеждать, что какие могут быть обиды, извинялся, что не провожает гостя до двери, жулик и бандит еще некоторое время упражнялись в витиеватых любезностях друг другу, как какие-то лорды. Наконец незваный гость сказал просто:

— Как пришел, так и ушел — и захлопнул дверь за собой.

Макс сразу погрузился в сон, этот жуткий день закончился наконец.

И снилась ему блудница вавилонская в порфире и багрянце. Оседлав трактор “джон дир”, с сеялкой впереди, неслась она по полю с суглинистой почвой, разбрасывая семена обмана налево и направо, обещая роскошные урожаи и бесперебойное техобслуживание…

Бригадир действительно очень выгораживал своего коллегу по агентству перед своим подземным начальством. Человек по рангу небольшой, много брал на себя, ручаясь за Макса и отговаривая старших связываться с “серьезными людьми из-за какого-то дурачка”. Он с радостью схватился за то, что “внебрачным сыном мадам Эльвиры” занялись уже другие люди и убеждал своих, и убеждал… И не потому, что особенно Максу симпатизировал — еще чего, наоборот, боялся слухов, что нравится ему этот смазливый проститутка, а потому, что бригадир был мудр и дальновиден. Этот шум с сеялками и веялками уляжется, а Макся может далеко пойти — с его-то рожей смазливой, с его-то талантом к брехне, с чутьем, как у ведьмы этой… Может Макся и за него словечко замолвит в нужную минуту, ведь пацанские законы знает — свой за своего, ни разу не подводил.

Да и это… ну, оно, стыдно признаться, конечно… Но не хотелось бы в жабу обратиться, мало ли. Рассердится еще ведьма, что тронули “ее Максика” — сын он ей не сын, а жабой быть не хотелось бы. Все знают — кто мадам Эльвиру обидел, долго не живут… Сделал все, что мог для вашего Максика, мадам Эльвира, не обижайтесь!

…- Максик, ожидание чуда — страшного или приятного, полдела в нашей работе. Вот, как ты думаешь, почему цыганки, что облапошивают людей возле вокзалов и рынков, тусуются там в своей цыганской одежде? Казалось бы, нужно как все выглядеть, чтобы жертва не заподозрила, не напрягалась, в контакт вступая — это логично… Но парадокс человеческой психики заключается в том, что срабатывает вторая сигнальная система и, когда ты увидел цыганку в цыганской одежде, ты вызвал в своей голове, отвлеченные от этих конкретных обстоятельств, образы — обманщицы, что выманивает деньги, и себя, обманутого, денег лишившегося. Ты готов быть обманутым, когда обратил внимание на ее наряд. Ты сдался, чувствуя опаску, когда цыганка проходит мимо…

— Не совсем понятно.

— Ну, вот, смотри: если бы я выглядела, как твоя секретарша — мы ведь похожи, она моя родственница, то разве люди бы слушали то, что я говорю, верили бы в мои чудеса? Нет, сказали бы — что за чушь про порчу несет эта дамочка средних лет? А когда им эту чушь скажет ведьма, которая выглядит, как ведьма — с копной черных волос на голове, в корсете с декольте, гигантскими ресницами, расширенными зрачками и хриплым голосом, то все — все, Максик! Даже умники с образованием и критическим мышлением! — почувствуют холодок в животе…

Макс уже почувствовал холодок в животе. Он всегда чувствовал холодок, когда она вот так на него смотрела.

— Я ведь Максик, сначала как все хотела выглядеть, чтобы никто не догадался, кто такая — волосы красила, как учителка одевалась, приличной притворялась, ну, типа, как “номер два” выглядит — из культурных. Стыдилась этого ремесла колдовского, гадания дурацкого, расизмом считала… А потом посмотрела фильм “Эльвира — повелительница тьмы” — в Голливуде лучшие идеи, и украла образ совершенно бесстыже! И меня осенило: я создам империю, магическую империю, монетизирую то, что мне досталось по праву рождения. Я не буду стыдиться этого, а обращу в деньги. Ведь что главное, Максик?

— Главное — рост.

— Себя не спрячешь, Максик, и от себя не убежишь. Направление только одно — вверх…

Макс спал двенадцать часов и проспал бы еще столько же, но в самые дальние участки его мозга, в которых хранилось чувство вины и долга, пробивалось робкое позвякивание и пошкрябывание. Кто-то звонил и стучался в дверь. На пороге стояла ушастая секретарша, в вот этом своем дебильном берете, прижимающем уши, и с чемоданом.

Ох, а с ней что еще!

А ее выселили из квартиры. Ну, потому, что она давно не платила — как работу потеряла. А денег не накопила — немного Эльвира ей платила. Последнюю неделю света не было и газа… На работу ее не берут — она же под следствием еще, да и кто ее возьмет — без рекомендаций, с ее-то ушами… Какую найдет еду — такую и ела… А потом к подружке пошла переночевать, а к подружке друг приехал, неудобно стало беспокоить… Сережки есть, дорогие, что Максичек подарил, хотела продать, но давали всего треть цены — так жалко, и кто ей еще в жизни подарит такую вещь! … Не знает, что ей теперь делать. Может, Максичек подскажет, он такой умный.