— Она уволилась за год, до того как я про сеялки и веялки узнал!

— Может, этот ее… как вы сказали… хахаль, вам посоветовал?

— Да я его не видел никогда и никогда не разговаривал, как он мог мне советовать?

И вообще, каким боком “Сеялки и веялки” к “номер два”? Когда уже про ручки на режимном объекте спросят? Что-то он устал…

— А у нас информация, что вы занимались с ним сексом.

Ох! Бред какой… Лучше бы уже начинали бить за те ручки.

— Вот, хотел бы отдельно заявить о своей гетеросексуальной ориентации, — сказал Макс, — отметьте, пожалуйста, — обратил Макс внимание того, кто за аппаратурой сидел, — Я не гей. Ну, я против ничего не имею, даже интересно было попробовать, но не получается…

— Это с этим хахалем вы проводили ваши сексуальные пробы?

— Да нет же! Это Эльвира меня попросила так охране сказать, чтобы не позориться, что она этого хахаля испугалась… Она, вообще-то, никого не боится, а с этим у нее был личный конфликт.

— Они обсуждали “Сеялки и веялки”?

Да что они с ума посходили! Причем тут “Сеялки и веялки”?

— Нет, они не поделили “номер два”.

— А вы что?

— А меня там не было! Я позже пришел…

— Когда вы последний раз видели этого хахаля? В этом году?

— Я никогда его не видел! — а он причем? Кто это вообще такой?

— С кем вы связывались в порту по поводу доставки рассадопосадочных машин?

Да что же это такое? Что им нужно? Да у него в бумагах все это отмечено, все накладные…

— А вон те два иностранца, с которыми вы были в сексуальном сожительстве, они упоминали о “Сеялках и веялках”?

— Я с Эльвирой был в сожительстве, не с ними! Они с другой стороны кровати спали. Я не гей!…Ничего они не упоминали. Как они могли упоминать, если даже Эльвира тогда не знала про эти сеялки.

— А когда она узнала?

Макс, чуть не плача, пересказал, что от секретарши узнал. Ох, ну, хоть бы уже скорей начали бить за подкинутые ручки, ну, сколько можно слушать этот бред. Запутать его хотят…

Понеслось по новой, в мозгу все вертелось и переворачивалось от этих вопросов: транзакции, контрагенты, договора поставки, чернозем, суглинистые почвы, сексуальное сожительство, “номер два”, “джон дир”, бесперебойное техобслуживание, СуперМаксик, роскошные урожаи, подданный японского императора в одной постели, иностранный агент, “сеялки и веялки”…

— Я внебрачный сын мадам Эльвиры — вдруг спокойно сообщил Макс. Полиграф показал, что это правда.

— Что? — удивились допрашивающие.

— А, может, и нет. Наверное, все-таки я сын тех, кто указан в свидетельстве о рождении, — полиграф отметил правдивость сказанного.

— Но я так плохо помню раннее детство. Эльвира меня им подкинула, — полиграф согласился с правдивостью этого заявления.

— А мой отец — японский император! — полиграф не смел сомневаться.

Макс не еще умел тогда жонглировать частицами “не” и прочими отрицаниями, не умел еще не давать прямых ответов, не мог ловко видоизменять вопрос допрашивающего в своем сознании и свой ответ, как ему советовал тренер. Но Макс был хороший актер, ему нравилась система Станиславского, он мог испытать чувства, которые играл, поверить в то, что говорил… Он не понял тогда, но в тот момент он интуитивно поймал свой способ обмануть полиграф — полностью верить в любой бред, что говорит, да так, чтобы все физиологические показатели это подтверждали…

- “Джон Дир” самый лучший трактор…

- “Джон Дир” значительно переоценен…

— Мадам Эльвира — блудница вавилонская!

— Мадам Эльвира — святая женщина и помогает людям!

Макс стал красный и потный.

— Перестань паясничать! — получил подзатыльник от того, кто постарше. И получил бы второй, если бы оператор полиграфа не хлопнул раздраженно ладонью по столу.

— Нет, ну я вообще не могу так работать! Он слишком возбужден. Приведите его в норму.

Дали отдохнуть. Принесли обед. Вывели на воздух. Было уже темно. Забор только видно. Предложили сигарету. Макс давно бросил курить — Эльвира заставила, дамам неприятны прокуренные морды, но сигарету взял…

Надо сдаться самому. Нужно перехватить инициативу. Надо дать им что-то, чтобы перестали по этому безумному кругу водить. То, что они и так узнают, то, что не противоречит всему прежде сказанному. Его ведь видели в лифте…

Поэтому когда начали по новой, с другими дознавателями, Макс не дожидаясь, пока снова спросят про “Сеялки и веялки” или его иностранных сексуальных партнеров, сказал, что если они действительно интересуются незаконными делами мадам Эльвиры, а не только запутанной личной жизнью ее сотрудников, то возможно их заинтересует эта история — и рассказал им, как мадам Эльвира поручила ему — он только жиголо и никто больше! — подмигивать одному бывшему военному. И когда Макс ехал к тому на свидание, там в подьезде произошла странная кутерьма и на свидание Макс не попал. Сообщил адрес, просил в протоколе отметить свою сознательность и готовность сотрудничать…И то что он не гей. А военному подмигивал по наущению мадам Эльвиры и должен быть дать военному в глаз, если тот к Максу целоваться полезет… Это единственное, что, как ему кажется, может их заинтересовать из всего, что он знает.

Это действительно их отвлекло, они что-то там долго шушукались. Показали фото, Макс подтвердил. Сразу сам заявил, что к “Сеялкам и веялкам” это не имеет отношения.

И ничего из того, что они у него спрашивали, не имеет отношения к “Сеялкам и веялкам”! И уж, тем более, ни “номер два” и ни ее хахаль, которых он никогда в жизни не видел! А также японец с индейцем, эти иностранные граждане тоже никак не относятся к “Сеялкам и веялкам”! “Сеялки и веялки” — это самая честная часть его жизни, он очень гордится своей работой в “Сеялках и веялках”!

Макс извлек правду и предоставил ее этим людям. Пусть делают с ним, что хотят.

Почти через двадцать часов после того, как Макса посадили в машину на этом перекрестке, его высадили там же, предложив подписать бумагу о “конфиденциальности беседы” (Беседы?! Это, типа, поговорили так?), поблагодарили за сотрудничество, посоветовали быть осторожней в знакомствах, и уехали. Макс отделался всего одним подзатыльником, а про ручки на режимном объекте вообще не спросили.

…И причем тут “Сеялки и веялки”? Эльвира, дрянь, как-то и с этим подставила, не судьба быть ему честным человеком. А ведь он старался.

Макс не мог думать. Он еле держался на ногах. Не спал больше суток, ел один раз. Купил себе кофе и булочку, ел на ходу — брел домой пешком, недалеко, знал, что если сядет в такси — уснет там, не растолкать. Сложно было ключом в дверь попасть — руки почему-то тряслись, но предвкушал, как упадет на кровать и накроет голову подушкой…

Но на его кровати лежал бригадир. Макс даже не удивился. Он как-то перестал удивляться чему-либо, да и бояться, после этих двадцати часов напряжения, уже не было сил. Раз кровать была занята, то лег прямо на пол.

— Привет, Макся. Загулял ты что-то, так жду тебя долго, что закемарил тут…

— Чего тебе? — спрашивать, как тот попал в закрытую квартиру смысла не было.

— Тут такие расклады неприятные… Мадам Эльвира, ведь, имеет покровителей не только там, — бригадир поднял палец вверх, но а там, — бригадир многозначительно показал пальцем вниз, — я в агентстве за ней присматривал, уж больно женщина она прыткая… “Крыша" сверху прохудилась и мадам Эльвира дала деру, прихватив, кроме денег, кое что…

— Я тут причем? — и вообще какой дебил доверил Эльвире ценное “кое что”, чем бы это ни было.