Все сделал, что должен. Никому он ничего больше не должен. Посмотрел на себя в зеркало — чужого красавчика в модной одежде, побрякушками украшенного, с прической стильной… Он сильно отличался от того, каким до агентства был. Позволил себе признаться, что он любит все красивое, что папаша «педиковским» называл, первый раз себе нравился в зеркале, перестал наконец стыдиться того, что красивым уродился. Был благодарен Эльвире за это, считал, что она раскрыла его — теперь он нарядный, столичный мальчик, который читает книжки и говорит на иностранных языках, к любому подход может найти, любую даму влюбить… И слишком это для него все оказалось — вспомнил было страшно в той комнате без окон с полиграфом, как нависал над ним страшный бригадир, как он, глотая слезы, подписывал отказ от «сеялок и веялок» одинаковым людям со стеклянными глазами…

Что ж, ведь заслужил. Жулик, который обманывал людей за деньги, придумывая себе всякие оправдания. Принц недоделанный!

Вспомнил, что бригадир говорил: «В порядок себя приведи — ну, что ты как павлин ходишь, не по пацански! — постригись, одежду носи нормальную — как все, от побрякушек избавься. Внимания не привлекай, займись чем-то простым, на что никто не взглянет, себя не проявляй, будто ты — не ты…». Бригадир нормальный пацан, знает жизнь, знает, как надо… Так и нужно сделать. По бригадирской инструкции, Макс все может по инструкции сделать…

Пришел в салон, куда Эльвира его привела три года назад и сказала мастеру: «сделайте мне брильянт из этого куска угля, который я нашла на помойке». Хороший мастер справился, прима-балерина у него получилась вместо чумазого провинциала.

А теперь Макс сел в кресло и просил постричь все. Ну, как для армии…

— Нет, Максичек, не могу, — сказал мастер. Для успешного маркетинга парикмахер изображал, что гей, хотя у него была любимая жена и трое детей. Макс иногда подыгрывал ему перед голубыми клиентами, изображая любовника, так было ржачно, особенно когда ребята верили. Да и просто тренировался — наблюдал, как голубые ребята себя ведут, чтобы, если нужно, сыграть их четко… Как будто миллион лет назад это все было.

— Я не могу уничтожить прекрасное, я художник, — сказал мастер — Зачем это тебе это?

Ну, не скажет ведь Макс постороннему человеку, что он, теперь снова не он, что нет уже примы-балерины и никогда не будет больше. Макс не справится быть собой, он слабохарактерный и ведомый, его используют во вред. Блудницы вавилонской, которая прикрывала и понимала, больше нет… Придется, ему как все быть. Придется обратно углем стать.

Не говоря ни слова, встал с кресла, пошел в цирюльню на углу. Там за двадцатку его постригли машинкой. Мальчик из цирюльни, правда, тоже колебался:

— Под машинку стричь? Все?

— Все стриги.

Мальчик из цирюльни бросал на него жалостливые взгляды, наверное, думал, что рак у молодого клиента…

Потом Макс купил себе в магазине китайских товаров спортивный костюм и ужасно уродливые кроссовки. В руках даже держать противно было это уродство, но он больше не прима-балерина, он неблагополучный мальчик из провинции, таким он должен быть, чтобы никто не заметил, не нашел… Переоделся прямо в этом магазине всякой дешевки, посмотрел на себя в зеркало — увидел неуместно шикарную серьгу в ухе, снял и сжал в кулаке. Это был подарок Эльвиры — черная пантера с изумрудными глазами обвилась вокруг золотого обруча…

Не смогу продать, — подумал, — это не смогу. Часы виолеттины себе оставил и эту сережку с пантерой, все остальное в ломбард отнес — на его костюм со стрижкой смотрели с пониманием. Видимо подумали, что он обчистил мажора какого. Все шмотки его дорогущие секретарша пусть продаст, будут ей деньги до зарплаты..

Брильянт, принявший исходную форму, вернулся в свой дом престарелых.

— Ой, Максичек, — испуганно сказала ушастая секретарша. Прекрасный принц превратился в кусок угля. Ей тетечка запрещала дружить с такими мальчиками.

Может, разонравится ей в таком жутком виде? А то очень напрягает, когда она ему в рот влюбленно заглядывает, а он ничего такого не чувствует, неловко как-то…

— Правильное решение, — одобрительно сказала бабка, она сидела в комнате у секретарши и гадала, — Затаись на время. А то меня тут родственники спрашивали про эльвирочкиного сына. Что-то там Эльвирочка им обещала….

Ох, теперь еще и их родственникам он тоже что-то должен. Сколько миллионов этих родственничков?

— Ну, вот зачем ты выдумала, что я Эльвирин сын? — устало спросил Макс

— Я не выдумала, я нагадала, — гордо ответила бабка, — Если она тебя не родила, то воспитала, всему научила…

Спасибо большое! Вот так ляпнула бабка, а он теперь всем должен почему-то за эльвирину науку…

Теперь бабка гадала ушастой секретарше на эльвириных картах.

— Сперла, когда Эльвирочка дала деру, не пропадать же семейному добру, — сообщила бабка и нагадала секретарше хорошего мужа, троих детей и то, что секретарша умрет во сне в возрасте девяносто одного года

— То, чего и хотела для тебя Эльвирочка, — довольно сказала бабка. Ушастая секретарша с надеждой посмотрела на Максичка, робко улыбаясь. А Макс попросил и ему погадать, в надежде, что этот самый муж навсегда — не он. Ни в какое гадание не верил, но на бабкину поддержку рассчитывал, чтобы тактично внушила секретарше, что не судьба, мол…

Бабка изменилась в лице, раскинув карты на Макса. Носом водила. Заинтересованная секретарша заглянула ей через плечо, она ведь тоже разбиралась чуток.

— Ой, Максичек, — несчастным голосом сказала секретарша, — Ой!

— Что там? — обеспокоенно спросил Макс. Вот он не верил ни в какое гадание дурацкое, а холодок отчего-то в животе есть, — Что, очень плохо?

А как еще может быть? Люди с полиграфом, бандиты бригадира, одинаковые люди со стеклянными глазами, цыганские родственнички… Еще кто-нибудь занял очередь за Максиком?

— Запутанно очень, — ответила бабка, — Столько всего… Я слаба в гадании, не могу разобрать точно… Много событий, опасных и страшных… и не очень страшных… И кудри у тебя отрастут прекрасные, Максик, много будет женщин — белых, черных, желтых и всяких прочих…

Черт! Он уже думал, что завязал с этими бабами навсегда.

— А спортивная машина? — спросил, чтобы разрядить обстановку. А вообще всегда такую хотел. Ламборджини или Феррари.

— Не могу сказать… — размышляла бабка, — вот эта дама, видимо, Эльвирочка — мать ужасная… А это не пойми кто… И это не знаю, как рассказать… А вот тут у тебя будет что-то с животом… Запутанная судьба у тебя, Максик. Умрешь несколько раз, но проживешь долго… Нутро не спрячешь, как не старайся… А вот это что? Не понимаю…

Ну, и гадание, смех один! Вот, Эльвира гадала, так гадала… А почему Эльвира никогда на будущее Макса не гадала? Она же часто карты раскидывала, чтобы «мысли структурировать», по ее выражению… Или при нем не хотела?

Черт! Он взрослый человек и ни в какое гадание не верит. Пойдет он спать. Бабка смотрела на Макса с нежностью и жалостью, а секретарша расстроенно сопела, поняв, что Макс в мужья ей не достанется…

— Ах, Максичек, — ночью в постели нежно гладила ушастая секретарша колючий ежик на его голове, — Мне всегда с тобой хорошо было, даже без этого твоего разврата, не переживай… Ты сам по себе такой хороший, про девочку думаешь, не только о себе… Ты не бойся тех карт, это и без карт было понятно, что судьба такая. Слишком ты не как все, Максичек. Прима-балерина, — вцепилась в него, понимая, что больше не обнимет своего Максичка никогда. Все-таки у нее был дар куда больший, чем предполагала тетечка.

…На вокзал за ним увязалась. Он против был, вдруг кто увидит, но не смог прогнать, ведь с большим мужеством приняла то, что Максичек уезжает не только из города, но из ее жизни тоже. Оставлял ей распоряжения насчет имущества из квартиры, наставлял насчет работы…

— Я справлюсь, Максичек, — убеждала она, — ты меня очень укрепил, я все могу, не беспокойся.