— Зато я беспокоюсь. С Шамилем, как думаешь, ничего не случилось?
— А что с ним может случиться? Ты его как называл?
— Существо небелкового происхождения.
— Именно.
Глава 44
Кушать подано
«И ты скажешь: „Поем я мяса“,
потому что душа твоя пожелает есть мяса;
тогда, по желанию души твоей,
ешь мясо».
Шамиль был первым, кого Ларри увидел, спустившись утром в столовую. Повар скромно стоял у тележки с соками и минеральной водой, накинув на правую руку накрахмаленную салфетку.
— Хорошо загорел, — пробурчал Ларри, опускаясь в кресло. — Как на курорте. На завтрак что?
— Жареный сыр, как вы любите, — доложил Шамиль. — Мацони. Овсянка и яблочное пюре. А вы вроде поправились немного, Ларри Георгиевич?
— Ты бы больше шлялся, — капризно сказал Ларри. — Одной яичницей кормят. То с беконом, то ещё с какой-то дрянью. Платон Михайлович повара из клуба затребовал, пока тебя не было. Англичанина. Он, кроме яичницы, ничего не умеет готовить. Я уже кудахтать стал от яичницы. Сказал ему, чтобы мясо приготовил, так он вообще сырое подал. Я посмотрел, отодвинул, ничего говорить не стал. Совсем бесполезный человек. Вернёмся в Москву, я его обязательно уволю. Пусть едет домой, там людей травит. На обед чанахи мне сделаешь.
— Слушаюсь, Ларри Георгиевич.
— Сейчас пока иди отдыхай. Только дай мне «Боржоми» и налей чай. Через полчаса я на воздух выйду. Там поговорим.
Они медленно прогуливались по аллее, образованной посаженными в пожарном порядке голубыми кремлёвскими елями. Шамиль молчал, потому что первым разговор должен был начать хозяин. А Ларри не спешил. Обломил засохшую ветку, покачал укоризненно головой, бросил в сторону. Закурил, выпуская дым через ноздри, что-то бормоча, сбросил с плеча воткнувшуюся в кашемир ёлочную иголку.
— Ночью самолёт прилетел, — сказал он. — Вино привезли. Ты разберись там. Взяли моду — в полиэтиленовых баллонах вино возить. Потом химией воняет. Ты попробуй — если воняет, то вылей. И позвони, чтобы больше так не делали. За полтора месяца распустились, ничего не понимают. Русский язык забыли. Приеду — напомню. Слышишь?
— Обязательно, Ларри Георгиевич.
Справа показалась засыпанная снегом скамейка с фигурными литыми подлокотниками.
— Посидим, — сказал Ларри.
Шамиль бросился вперёд, рукавом смел снег. Выпрямился выжидательно.
— Садись, — приказал Ларри, опускаясь на скамейку и указывая кивком место справа от себя. — Не замёрзнешь?
— Тепло же.
— Да? Ты смотри. Ну ладно… Что они делают?
— Сейчас не знаю. Спят, наверное.
— Вместе?
— Да что вы, Ларри Георгиевич! Она от него как от чумы шарахается.
— Что так?
— Да он совсем дурной, — доверительно сообщил Шамиль. — Просто никакой. Баран. Где только такого взяли?
Ларри пожал плечами.
— А ей кто нужен? Князь?
— Ну… Всё-таки… Американка… Журналистка. А он совсем уж…
— Слабак?
Шамиль кивнул и пренебрежительно сморщился.
— Ты их куда пристроил?
— На съёмную квартиру. Ночью пришли, никто не видел.
— А квартиру кто снимал?
— Я, — признался Шамиль и потупился стыдливо. — Месяц назад.
Ларри посмотрел исподлобья.
— Потаскун. Для кого снимал?
— Я, Ларри Георгиевич, просто так, на всякий случай. Без особых видов.
— И никого не водил? Понимаешь, почему спрашиваю?
— Эта приходила два раза… Из социологической группы… Потом ещё одна…
— Тоже из социологов? Ладно. Скажи охране — пусть посадят обеих на самолёт, и чтобы духу их здесь через два часа не было. Они там какие-нибудь вещи не оставляли? Ключи от квартиры у них есть?
— Что вы, Ларри Георгиевич, — Шамиль прижал ладони к груди. — Пришли и ушли. Какие ключи, какие вещи?
— Ладно. Договоримся так. На улицу чтобы наша парочка носа не показывала. Никаких телефонов. Свет не зажигать. Еду носить будешь по вечерам. И ночевать там же будешь, чтобы не было — пришёл и ушёл.
— А как же вы, Ларри Георгиевич?
Ларри тяжело вздохнул.
— День-другой потерплю, потом всё равно придётся с ними решать как-то. Андрей в порядке — ты знаешь?
— Да, ребята сказали. Говорят, он появился весь белый.
— Досталось ему немного. Ничего. Он молодец. Ты тоже молодец.
— Спасибо, — тихо сказал Шамиль, но прозвучало это, как «Служу Советскому Союзу».
Ларри поднялся.
— Пойдём обратно. Платон Михайлович проснулся уже. По дороге все подробно расскажешь.
Но на подходе к охотничьему домику Ларри передумал.
— Знаешь что, — сказал он Шамилю, — ты сейчас уходи отсюда. Не надо, чтобы тебя Платон Михайлович видел. Боюсь, он тебя начнёт раскручивать насчёт того, где они. А я ещё не решил, надо ему сейчас знать или не надо. На твоей квартире телефон есть? Вот и хорошо. Купи еды и сядь рядом с телефоном. Я тебя найду.
— А чанахи?
Ларри недобро взглянул на Шамиля, поднялся на крыльцо. Повернулся.
— Не трави душу! Ты у меня ничего спросить не хотел?
— Хотел, — признался Шамиль. — Кто за нами шёл, Ларри Георгиевич?
— Андрей тебе не сказал?
— Сказал.
— Почему у меня спрашиваешь?
— Я так думаю, Ларри Георгиевич, что надо бы ребятам позвонить. Это серьёзное дело. Я не против вашей службы безопасности, хорошие мальчики, старательные. Только тут они не потянут. Извините, что прямо говорю.
— Не возражаю, — сказал Ларри. — Если думаешь, что тебе нужна помощь — позвони.
— По финансам как будет?
— Сам реши. Потом мне скажешь.
Глава 45
Улица Обручева
«И не раскаялись они в убийствах своих,
ни в чародействах своих,
ни в блудодеянии своём,
ни в воровстве своём».
Такая история была когда-то, в незапамятные времена.
«Я тебя породил», — сказал Завод «Инфокару», и это было совершенно правильно, «я тебя и прикончу», — а вот тут уже погорячились товарищи. Младенцев вообще-то удобно давить в колыбели. Но может и не сложиться, как показывает греческий миф о Геракле, расправившемся пухлыми ручонками с парочкой гигантских змей.
Кто же знал, что так и выйдет?
Расчёт был правильным — Григорий Павлович Конкин, отец-основатель «Инфокара» и заместитель директора Завода, почтительно именуемый Папой Гришей, приехал на расправу. А для пущей убедительности прихватил с собой, как метко выразился Федор Фёдорович, курбаши — некоего Караогланова, из Министерства внутренних дел.
Государственный человек во время разборки все больше помалкивал, разумно полагая, что умным и информированным людям достаточно самого факта его присутствия — остальное репутация доскажет. Так и произошло — Федор Фёдорович буквально на следующий день раскопал папочку с отдельными этапами славного пути.
Очень интересными и впечатляющими были этапы, можно было бы написать отдельную книжку. Платон Михайлович и Ларри Георгиевич отнеслись к полученной информации со всем уважением.
А ещё в папочке имелось упоминание о некоей неназванной и неструктурированной группе Министерства обороны, с которой у господина Караогланова были какие-то дела. Доказательства отсутствовали, что естественно. Но, судя по всему, именно эта группа послала своего человечка на чердак, с которого прозвучал роковой для Отари Квантришвили выстрел.
Если Платон мыслил в категориях гештальта2, крупными мазками, то для Ларри всегда характерно было повышенное внимание к деталям. Удивительное технологическое сходство несостоявшегося покушения на Платона, в ходе которого Марку Цейтлину засадили пулю в лоб, и успешной акции против Отарика, не могло остаться незамеченным. И не осталось. Хотя сходство — штука такая, к делу, как говорится, не пришьёшь. А вот познакомиться с этими интересными людьми захотелось.
2
Гештальт (от немецкого «Gestalt» — образ, форма) — функциональная структура, которая по присущим ей законам упорядочивает многообразие отдельных явлений. Термин предложен гештальтпсихологией, но в дальнейшем был распространён на область физических, физиологических, социальных и др. явлений.