Когда Федор Фёдорович завтракал перед тем, как уехать на службу в Кремль, Ленка вышла в столовую. Магнитная буря бесследно не прошла. Под глазами — синие круги, лицо распухло, щеки слегка обвисли и покрылись розовыми пятнами, и причепуриться к завтраку ей, видать, было недосуг: из-под халата торчала мятая ночная рубашка в цветочек.

Она села к столу, взяла бокал с апельсиновым соком, отпила и уставилась на Федора Фёдоровича немигающим взглядом.

— Мы, — держа паузу после каждого слова, сказал Федор Фёдорович, — этот вопрос обсуждать не будем.

— Не будем, — согласилась Ленка. — Мне интересно просто… Ты понимаешь, что с этими людьми я прожила рядом всю свою жизнь? Понимаешь или нет? Что ты мою жизнь взял и выбросил на помойку? Ты понимаешь?

— Понимаю, — согласился Федор Фёдорович. — Прекрасно понимаю.

— Значит, понимаешь… Хорошо. И ты, конечно, ничего про это не знал? Это твоя независимая прокуратура так работает? Только не ври!

— Что ты хочешь? Чтобы я позвонил и распорядился все прекратить? Я этого никогда не сделаю. Ни для них, ни для других. Ни для кого.

— Ты на своей старой работе здорово научился отвечать так, чтобы ничего не ответить. Я про другое спросила. Ты мой вопрос слышал? Или повторить?

— Слышал.

— Ну и?

— Я ответил.

— Хорошо, — сказала Ленка. — Я поняла, что ты мне ответил. Одну вещь ещё только скажи. Зачем арестовали ребят? Марию зачем арестовали?

— Я к этому не имею отношения.

— А к чему ты вообще имеешь отношение?

Федор Фёдорович встал из-за стола и посмотрел на часы.

— Ты мне скажи… — не унималась Ленка. — У нас в стране теперь правило такое — заложников брать? Раньше чеченцы брали, теперь чекисты берут. А тем, которые не на букву «ч», а на какую-нибудь другую букву, им тоже можно?

Перед распахнутой для него дверью машины Федор Фёдорович сказал охраннику:

— Елена Леонидовна сегодня в город не поедет, она себя неважно чувствует. Если что, пусть врач зайдёт.

Сам он поехал в Кремль, где было запланировано внеочередное заседание Совета безопасности. После взрывов в Нью-Йорке собирались практически ежедневно.

Заседание было в самом разгаре, когда неожиданно зазвонил телефон. Федор Фёдорович посмотрел на него с удивлением и раздражением, потому что прерывать запрещалось, но трубку всё же взял. Послушал, молча положил на место и, никому не сказав ни слова, направился по ковровой дорожке к выходу.

Больше он в этот день в Кремле не появлялся. И это было по-человечески понятно, потому что по телефону ему сообщили, что его жена сегодня утром повесилась.

Глава 63

Маленький Мук

«Не доводилось ли тебе видеть, как выслеживает добычу дикая кошка?»

Чжуан-цзы

Неясно было, что удерживало его на этом свете. Он перестал просыпаться в положенные шесть часов, завтрак оставался нетронутым — только зелёный чай выпивал исправно. Стали путаться рюмки с заветным напитком, поставляемым наследниками китайских товарищей. К рабочему столу в кабинете, под чучело грифа белоголового, его провожали, крепко обхватив за талию. Старик шёл, кивая головой и улыбаясь мыслям блаженной и зловещей улыбкой. В кресле у письменного стола он засыпал и похрапывал с нежным присвистом, не реагируя на заглядывающего в дверь встревоженного адъютанта.

Однажды, пробудившись и встретившись с адъютантом взглядом, сказал слабым голосом:

— Вы, Игорек, не беспокойтесь. Это обязательно произойдёт — никто ведь не вечен. Напомните мне завтра, чтобы я позвонил насчёт вас. Будем решать вопрос. Я своих не бросаю.

Но назавтра позвонить насчёт Игорька не получилось, потому что ночью со Стариком приключилось нечто вроде удара. Больше он не вставал и только требовал постоянно подавать ему разлинованные бумажки, на которых выводил дрожащей левой рукой неразборчивые каракули. Никто эти каракули не понимал, тогда Старик начинал злиться — бил рукой по серому солдатскому одеялу, жутко и хрипло выл, и из выкатывающихся из орбит блекло-голубых глаз текли крупные, совершенно детские слёзы.

Собрали консилиум, светила съехались со всей страны, даже из Швейцарии пригласили специалиста. Полдня совещались и постановили: заветный напиток отменить, поскольку повышает кровяное давление, зелёный чай сохранить, но позже, после того, когда закончится уже согласованный курс лечения. Для проведения курса лечения в дом ввели специальную медсестру. Старик лёг под капельницу.

Прошло всего четыре дня, и узрели чудо. В шесть ноль пять утра прозвенел, казалось, замолчавший навсегда колокольчик и почти забытый голос произнёс с ядовитым сарказмом:

— Я что-то не понимаю, милейшие. Вы там чем заняты? Почему мне надо напоминать о распорядке дня? Две минуты даю. И на девять вызовите массажиста.

В секунду доставили и блюдце с антоновским яблоком, и положенные два ломтика чёрного хлеба, и зелёный чай в тонкостенном сосуде с фарфоровой крышкой. Нашли массажиста, который уже похоронил старого клиента и теперь пытался отстроить бизнес так, чтобы компенсировать упущенное. Услышав, что клиент ожил, массажист воспарил духом и прибыл минут за десять до назначенного времени, но зря.

Потому что ничего вечного под луной нет, и природа неизменно берёт своё.

Старик полулежал в кресле и подводил неутешительные итоги содеянного. Только он, создатель и исполнитель грандиозного плана, мог дать точную и недвусмысленную оценку масштабов неудачи.

Получилось совсем не так, как задумано. Да, Россия первой заявила про угрозу глобального международного терроризма — другие слыхом про это не слыхивали, имея дело лишь с отдельными ирландскими и баскскими выродками, да с палестинской шпаной. Заявила потому, что оказалась первой жертвой, потеряв жизни ни в чём не повинных людей, погибших в московских взрывах. Именно тогда мы протянули руку всему цивилизованному человечеству, сказав — встанем рядом, будем вместе. Это наша общая беда. Не послушало цивилизованное человечество. Свои проблемы обнаружились у цивилизованного человечества — кого надо, а кого и не надо принимать в Евросоюз, где должны проходить границы Северо-Атлантического Альянса, как решать проблемы ВТО, как нам реорганизовать Рабкрин. И так далее.

Кассандра. Никто не верил Кассандре. Но все предсказанное ею сбывалось.

И вот теперь Кассандрой оказалась Россия. Потому что сбылось предсказанное, и набитые под завязку мирными гражданами самолёты, подчинившись воле фанатичных ассасинов, влетели в небоскрёбы Нью-Йорка. В долю секунды сгинули жизни тысяч людей — в мгновенной вспышке огненного взрыва, в медленно протягивающихся к живым телам языках пламени, на асфальте у подножия чернеющих на глазах зданий, под развалинами, в давке среди убегающих, да ещё и от сердечных приступов у экранов телевизоров. Сколько? Пять тысяч? Шесть? А если посчитать и пожарных? Пусть будет шесть. Это не так важно. По сравнению с Холокостом — мелочь, которой можно пренебречь.

Первым, кто позвонил американскому президенту, был президент России. Позвонил, выразил соболезнования, скупо намекнул насчёт не принятых во внимание зловещих предупреждений, предложил помощь и сотрудничество в деле искоренения террористической гидры.

Формально всё произошло именно так, как и было придумано здесь, у окна, навечно задёрнутого толстой бархатной портьерой, под зелёным абажуром негаснущей настольной лампы. Антитеррористическая коалиция — состоялась. Запад и Россия оказались в едином строю, повязанные до конца кровью невинно погибших. Но выхолощенность показного единства была очевидна Старику, как никому другому. Союз должен был быть искренним и прочным. На самом деле он стал всего лишь тактически вынужденным. О цене, которую придётся платить, когда из неведомых пока высших соображений этот недолговечный альянс будет разорван, Старик старался не думать. Ему было зябко и страшно.

Ещё ему было горько от того, что он не мог, как ни старался, объяснить себе причины сокрушительного поражения. Ведь не было серьёзного противодействия, не было врага, не было никого, кто мог и хотел бы противостоять.