И все же стол брокера, который занимался денежными операциями и за которым наблюдал Алекс, был осью всей деятельности банка.
Федеральные правила требовали, чтобы семнадцать с половиной процентов вкладов имелись в банке в наличии. Наказания за невыполнение этих правил были суровыми. Однако наличие в банке больших сумм хотя бы в течение дня тоже говорило о плохом ведении дел.
Поэтому банки постоянно учитывали, сколько поступило денег и сколько ушло. Отделение главного кассира, подобно доктору, держащему руку на пульсе больного, все время следило за потоком денег. Если депозиты в банке, таком как “Ферст меркантайл Америкен”, были больше, чем предполагалось, банк — через денежного брокера — выгодно ссужал лишние средства другим банкам, у которых могло недоставать денег. И в свою очередь, если клиенты снимали со счетов необычно много, “ФМА” брал деньги в долг.
Ситуация в банке менялась каждый час: банк, ссужавший деньги утром, мог брать в долг днем и вновь ссужать в конце рабочего дня. Таким образом крупный банк мог оборачивать больше миллиарда долларов в день.
Два обстоятельства следует добавить — и это часто делают, говоря о банковской системе. Во-первых, банки, как правило, больше гонятся за собственными прибылями, чем за прибылью для клиентов. Во-вторых, банки значительно лучше обеспечивают себя, чем посторонних, доверивших им свои деньги.
Присутствие Алекса Вандерворта в центре денежных операций объяснялось частично желанием самому увидеть, как обстоит дело с денежным потоком, что он делал часто, а частично намерением обсудить то, что произошло в банке за последние недели и что крайне огорчило его.
С ним был Том Строган, старший вице-президент, являвшийся также членом комитета по денежной политике “ФМА”. Кабинет Строгана находился рядом. Он вошел в центр денежных операций вместе с Алексом. Это был тот молодой человек, который в январе противился сокращению финансирования “Форум-Ист”, а теперь приветствовал предоставление ссуды “Супранэшнл корпорейшн”.
Сейчас они обсуждали “Супранэшнл”.
— Ты чересчур волнуешься, Алекс, — настаивал Том Строган. — Вдобавок ссуда “СуНатКо” не представляет никакого риска, а польза нам от этого будет. В этом я убежден.
Алекс нетерпеливо произнес:
— Полного отсутствия риска не бывает. Но даже если это так, то я не столько озабочен “Супранэшнл”, сколько тем, что нам придется перекрыть финансирование в других местах.
Оба знали, о чем говорит Алекс. Список предложений, составленный Роско Хейвордом с одобрения президента банка Джерома Паттертона, был роздан членам комитета по денежной политике несколько дней назад. Дать “Супранэшнл” кредит в пятьдесят миллионов долларов можно было, лишь резко сократив количество небольших ссуд, выдачу закладных под дома и финансирование муниципальных нужд.
— Если ссуда пройдет и мы сделаем эти сокращения, — возразил Том Строган, — то они будут лишь временными. Через три месяца, возможно меньше, мы сможем вернуться к прежнему уровню финансирования.
— Может, ты в это и веришь, Том, а я нет. Алекс был не в духе еще до прихода сюда. Теперь же разговор с молодым Строганом расстроил его еще больше.
Предложения Хейворда и Паттертона говорили об обратном — Алекс не только так думал, ему это подсказывал инстинкт финансиста. Не правильно, считал он, направлять столь значительный фонд банка на одну промышленную ссуду в ущерб обслуживанию людей, хотя финансирование промышленности и приносит гораздо большие доходы. Но даже с чисто деловой точки зрения сумма, которую банк предоставлял “Супранэшнл” — через дочерние компании “СуНатКо” — настораживала его.
Он выяснил, что эту точку зрения не разделяет никто. Все остальные в верхнем эшелоне банка были счастливы новой связью с “Супранэшнл”, и Роско Хейворд получал многочисленные поздравления за то, что договорился об этом. Тем не менее беспокойство не покидало Алекса, хоть он и не мог сказать почему. Безусловно, “Супранэшнл” в плане финансовом казалась в полном порядке: данные о ее балансе свидетельствовали, что гигантский конгломерат просто излучает надежность. Да и престиж “СуНатКо” стоял в одном ряду с такими компаниями, как “Дженерал моторс”, “Ай-Би-Эм”, “Эксон”, “Дюпон” и “Ю. Эс, стал”.
Возможно, думал Алекс, сомнения и подавленное настроение объяснялись его уменьшавшимся влиянием в банке. А оно действительно уменьшалось. Это стало очевидно в последние недели.
Звезда же Роско Хейворда, наоборот, взошла высоко. К нему прислушивался и ему доверял Паттертон, и доверие это еще больше возросло после поразительного успеха двухдневной поездки Хейворда на Багамы к Джи. Джи. Куотермейну. Мнение Алекса по поводу этого успеха расценивали — он это знал — как злобствование и зависть.
А кроме того, Алекс чувствовал, что потерял авторитет у Строгана и всех тех, кто формально считал себя в одной компании с Вандервортом.
— Ты должен признать, — продолжал тем временем Строган, — что сделка с “Супранэшнл” привлекательна. Ты слышал, что Роско уговорил их на десять процентов компенсации?
Условия компенсации оговаривались договором, который заключали в результате долгой торговли банков с клиентами. Банк требовал, чтобы определенная доля любой ссуды хранилась на текущем счету, где она не приносила никакой пользы вкладчику, но была доступна банку для его нужд и вложений. Клиент не мог пользоваться всей ссудой целиком, но банковский процент становился куда выше, чем казалось непосвященным. В случае с “Супранэшнл”, как говорил Том Строган, пять миллионов долларов останутся лежать на новых текущих счетах “СуНатКо” — к большой выгоде “ФМА”.
— Я полагаю, — сухо произнес Алекс, — ты догадываешься и об оборотной стороне этой милой сделки. Тому Строгану стало не очень уютно.
— Ну, мне намекнули, что есть договоренность. Я не уверен, что это следует называть “оборотной стороной”.
— Черт побери, но ведь это так! Мы оба знаем, что “СуНатКо” настаивала, а Роско согласился, чтобы наш отдел кредитования сделал большие вложения в пакет акций “Супранэшнл”.
— Если это и сделано, то на бумаге ничего не осталось.
— Конечно, не осталось. Таких дураков нет. — Алекс пристально посмотрел на молодого человека. — У тебя есть доступ к цифрам. Сколько мы уже купили?
Строган замялся, затем подошел к столу одного из контролеров центра денежных операций. Он вернулся с листком бумаги, на котором были набросаны цифры карандашом.
— На сегодняшний день девяносто семь тысяч акций. — И добавил:
— Последняя котировка была пятьдесят два.
— Вот будут потирать руки в “Супранэшнл”, — мрачно заметил Алекс. — Наши покупки уже повысили цены на пять долларов за их акцию. — Он подсчитал в уме. — Таким образом, за прошедшую неделю мы вкачали в “Супранэшнл” почти пять миллионов долларов из денег наших клиентов. Зачем?
— Это превосходное вложение. — Строган попробовал разрядить атмосферу. — Мы серьезно приумножим средства всех вдов и сирот, а также фондов на образование, доверивших нам свои деньги.
— Или все растратим, нарушив их доверие. Что мы знаем о “СуНатКо” такого, Том, — все мы, — чего мы не знали две недели назад? Почему до этой недели отдел кредитования не купил ни одной акции “Супранэшнл”?
Молодой человек помолчал, затем сказал в свою защиту:
— Я думаю, Роско считает, что, став членом совета директоров, он сможет более пристально следить за компанией.
— Я разочаровался в тебе, Том. Ты никогда прежде не обманывал себя, особенно когда подлинные причины тебе известны не хуже, чем мне. — Строган вспыхнул, а Алекс продолжал:
— Ты представляешь себе, какой поднимется скандал, если только Комиссия валютно-финансового контроля наткнется на это? Здесь и конфликт интересов, и нарушение закона, регулирующего ссуды, и использование фонда вложений в интересах самого банка; а кроме того, у меня нет ни малейшего сомнения в существовании договоренности согласовать вопрос об акциях “Супранэшнл” с управленческим составом на следующем ежегодном собрании “СуНатКо”.