— Меню небольшого ленча, месье. На ваше одобрение.

Большой Джордж даже не шелохнулся, чтобы взять папку, лишь пробежал глазами список блюд.

— Поменяйте салат “Уолдорф” на “Цезаря”.

— Да, месье.

— И десерт. Не мороженое “Мартиник”, а суфле “Гран-Марнье”.

— Конечно, месье.

Джи. Джи, кивком отпустил повара. И когда повар уже повернулся, свирепо посмотрел в его сторону.

— Если я заказываю мясо, то как оно должно быть приготовлено?

— Месье, — повар сделал умоляющий жест свободной рукой, — я уже дважды извинялся за оплошность, совершенную вчера вечером.

— Забудьте об этом. Вопрос был: как я люблю, чтобы оно было приготовлено?

Передернув характерным для французов жестом плечами, повар проговорил, как заученный урок:

— Прожаренным чуть больше среднего.

— Помните это.

— Как же я могу забыть, месье? — спросил в отчаянии повар. И понуро вышел.

— Еще одно важно, — заметил Большой Джордж, обращаясь к своим гостям, — нельзя спускать людям ошибки. Я плачу этой жабе[5] бешеные деньги, чтобы он в точности знал, как я люблю, чтобы мне готовили. Вчера вечером он поскользнулся — не сильно, но достаточно, и я прочистил ему мозги, чтобы в следующий раз помнил. Какие цифры? — спросил он Лунный Свет, вернувшуюся с листком бумаги.

Она прочла с акцентом по-английски:

— Акции “ФМА” идут сейчас по сорок пять и три четверти.

— Ну вот, — произнес Хейворд, — мы поднялись еще на один пункт.

— Но все же не так высоко, как было до того, как Росселли щелкнул ластами, — сказал Большой Джордж. Он ухмыльнулся. — Правда, лишь только станет известно, что вы помогаете финансировать “Супранэшнл”, акции ваши подскочат вверх.

“Это возможно, — подумал Хейворд. — В запутанном мире финансов и цен на акции могли происходить самые необъяснимые вещи. Когда кто-то одалживает деньги другому, это может показаться не таким уж и важным, а все же рынок реагирует”.

Правда, куда более важным было замечание Большого Джорджа о том, что между “Ферст меркантайл Америкен” и “СуНатКо” намечается какая-то деловая активность. Без сомнения, они собирались обсудить все детали в течение двух следующих дней. Хейворд почувствовал радостное возбуждение.

Над их головами мягко звякнуло. Снаружи рев двигателей зазвучал глуше.

— Вот и Вашингтон! — объявила Эйврил. Она и остальные девушки своими проворными пальцами стали пристегивать мужчин толстыми ремнями.

В Вашингтоне они провели еще меньше времени, чем на предыдущей остановке. Создавалось впечатление, что, когда на борту находится пассажир особой важности, самолету дают предпочтительное право посадки и взлета.

Таким образом, через двадцать минут они уже снова летели на нужной высоте на Багамы.

Вице-президент занял свое место, о чем позаботилась брюнетка Криста, которую он явно одобрил.

Люди из секретных служб, охранявшие вице-президента, были размещены где-то в хвосте.

Вскоре после этого Большой Джордж, переодевшись в потрясающий шелковый кремового оттенка костюм, весело предложил пройти из гостиной в столовую, пышно отделанную, с преобладанием серебряных и синих тонов. И там четверо мужчин за резным дубовым столом под хрустальной люстрой с помощью прелестных четырех девушек — Лунного Света, Эйврил, Репы и Кристы, — стоявших за их стульями, пообедали столь изысканно, словно в одном из лучших ресторанов мира.

Роско Хейворд, наслаждаясь едой, не пил ни вин, ни тридцатилетнего коньяка. Но он заметил, что на тяжелых, с золотой каймой коньячных рюмках традиционное декоративное “Н”, обозначающее “Наполеон”, заменено на “Кью”.

Теплое солнце светило с лазурного неба на пышную зелень длинной пятилуночной площадки для гольфа в клубе “Фордли-Кэй” на Багамах. Площадка и примыкавший к ней роскошный клуб были среди пяти самых изысканных в мире.

За зеленью начинался белый песчаный пляж, окаймленный пальмами, пустынный, уходивший вдаль этакой полоской рая. Прозрачное бирюзовое море мягко накатывало на него мелкую волну. В полумиле от берега на коралловых рифах белели волнорезы.

А поблизости, рядом с площадкой, экзотические цветы — гибискус, бугенвиллеи, поинсеттии, франжи-паны — старались перещеголять друг друга в невероятности красок. Легкий бриз приятно обдувал, неся в свежем, чистом воздухе аромат жасмина.

— Мне кажется, — заметил вице-президент Соединенных Штатов, — что ни один политик ближе к раю и не может подобраться.

— Мое представление о рае, — сказал ему достопочтенный Харольд Остин, — исключает промашки. — Он скорчил гримасу и изо всей силы ударил четвертой клюшкой. — Наверняка есть способ научиться лучше играть.

Они вчетвером играли партию на лучший забитый мяч — Большой Джордж и Роско Хейворд против Харольда Остина и вице-президента.

— Вам, Харольд, — произнес вице-президент по имени Байрон Стоунбридж, — нужно вернуться в конгресс, а затем добиться моего поста. И вот тогда вам, кроме гольфа, нечем будет заняться — вы сможете непрерывно повышать уровень вашей игры. Уже доказано историей, что за последние полвека почти каждый вице-президент покидал кабинет, играя в гольф намного лучше, чем когда вступал в должность.

В подтверждение своих слов он через несколько мгновений третьим ударом — отличной клюшкой восьмого размера — отправил мяч прямо во флажок.

Стоунбридж, стройный и гибкий, с плавными движениями, играл сегодня потрясающе. Он начал жизнь фермерским сыном, проводя долгие часы за работой в маленьком семейном владении и, хотя с тех пор прошли годы, сумел остаться поджарым. Сейчас, как только мячик упал и скатился на дно лунки, его некрасивое простое лицо осветилось радостью.

— Неплохо, — признал Большой Джордж, подъехав на своем карте[6]. — В Вашингтоне вы не слишком заняты, а, Бай?

— Ну, думаю, мне не стоит жаловаться. В прошлом месяце я провел инвентаризацию бумаг администрации. А из Белого дома просочилась новость — похоже, что я вскоре буду там чинить карандаши.

Остальные покорно засмеялись. Всем было известно, что Стоунбридж, бывший губернатор штата, бывший лидер меньшинства в сенате, в своем нынешнем положении стал нервным и беспокойным. Его коллега по предвыборной кампании, кандидат в президенты, заявил, что вице-президент — в новую пост-Уотергейтскую эру — будет играть значительную, обремененную обязанностями роль в правительстве. А вступив в должность, свое обещание, как всегда, не выполнил.

Хейворд и Куотермейн присели на траву, затем вместе со Стоунбриджем стали ждать, пока достопочтенный Харольд, игравший рассеянно, еле передвигаясь, смеясь, путаясь, снова смеясь, не совершил наконец удар “чип”.

Мужчины выглядели разнолико. Джи. Джи. Куотермейн, возвышавшийся над остальными, был одет безукоризненно — в дорогих рыжих брюках, шерстяной кофте от “Лакоста” и в синих замшевых туфлях. На нем было красное кепи для гольфа с эмблемой, возвещавшей о столь желанном членстве в клубе “Фордли-Кэй”.

Вице-президент был картинно аккуратен — в плотных трикотажных брюках, рубашке мягкой расцветки и в черных с белым туфлях для гольфа. С ними никак не сочетался Харольд Остин, одетый броско в невероятно розовые и бледно-лиловые цвета. Роско Хейворд был одет удобно — в темно-серых брюках, белой рубашке с короткими рукавами и мягких черных туфлях. Даже на площадке для гольфа он выглядел банкиром.

После первой отметки игра развивалась в безумном темпе. Большой Джордж и Хейворд передвигались на одном карте; Стоунбридж и достопочтенный Харольд заняли другой. Остальные шесть электрических картов были реквизированы в пользу эскорта агентов секретных служб из охраны вице-президента, и сейчас они окружали их — с обеих сторон, а также спереди и сзади, — как отряд эсминцев.