Второе свидание Хуаниты с Майлзом состоялось через полторы недели, в субботу днем. На сей раз Майлз заранее предупредил о своем приходе по телефону, и когда он появился, Хуанита с Эстелой, казалось, были рады его видеть. Обе собирались идти за покупками, и Майлз к ним присоединился. Все вместе они обошли открытый рынок, где Хуанита купила сосисок и капусты.

— На ужин, — сказала она. — Ты останешься? Он согласился, добавив, что может не возвращаться в спортклуб до позднего вечера, а то и до завтрашнего утра.

По дороге домой Эстела неожиданно объявила Майлзу:

— Ты мне нравишься.

Она взяла его за руку своей маленькой ручонкой и уже не отпускала. Заметив это, Хуанита улыбнулась.

За ужином они непринужденно болтали. Затем Эстела ушла спать, поцеловав на прощание Майлза; когда они остались вдвоем, Майлз передал Хуаните сведения для Нолана Уэйнрайта. Они сидели рядом на диване. Когда он закончил, она повернулась к нему и предложила:

— Если хочешь, можешь остаться на ночь.

— В прошлый раз, когда я остался, ты спала там. — Он указал в направлении спальни.

— На этот раз я буду здесь. Эстела спит крепко. Нас никто не побеспокоит.

Он обнял Хуаниту, и она прильнула к нему, сгорая от желания. Ее полуоткрытые губы были теплыми, влажными и страстными, словно в предчувствии наивысшего наслаждения. Уже давно она не принадлежала ни одному мужчине. Она не скрывала своего нетерпеливого ожидания.

Однако то, что за этим последовало, было ужасно. Майлз желал Хуаниту всей душой и, как ему казалось, всем телом. Но в тот самый момент, когда мужчина доказывает, что он мужчина, у него ничего не вышло.

Он пытался снова и снова. И в конце концов понял, что это бесполезно. Пристыженный, чуть не плача, Майлз откинулся на спину. Он с горечью осознавал, что причина его бессилия крылась в его тюремном прошлом. Он верил и надеялся, что гомосексуализм не помешает ему любить женщину, но ошибался. Майлз вывел для себя мучительную истину: теперь он точно знал то, чего так опасался. Он перестал быть мужчиной.

Наконец, измученные, несчастные, неудовлетворенные, они уснули.

Среди ночи Майлз проснулся, беспокойно ворочался с боку на бок, затем встал с постели. Это разбудило Хуаниту, она включила лампу около кровати.

— А теперь что? — спросила она.

— Я думал. И не мог уснуть.

— Думал о чем?

И тут он рассказал ей все; он сидел прямо, отвернув голову, чтобы не встретиться взглядом с Хуанитой; он откровенно рассказал про тюрьму, про то, как его изнасиловали, про свои “любовные” взаимоотношения с Карлом.

Здесь Хуанита его оборвала:

— Хватит! Довольно. От этой истории мне не по себе.

— А каково мне, по-твоему?

— Не знаю и знать не хочу. Весь ужас и отвращение, которые она испытывала, прозвучали в ее голосе.

Как только рассвело, он оделся и ушел.

Прошло две недели. И опять в субботу днем — самое благоприятное время — Майлз незаметно ускользнул из спортклуба. Он еще не оправился от усталости и нервного перенапряжения после поездки в Луисвилл накануне ночью и был подавлен отсутствием какого-либо продвижения вперед.

Он нервничал еще и потому, что не знал, стоит ли ему вновь идти к Хуаните, захочет ли она его видеть. Но наконец решил, что должен сделать это хотя бы еще один раз. Когда он пришел, Хуанита встретила его как ни в чем не бывало, по-деловому, как будто забыла то, что произошло между ними.

Она выслушала его рассказ, а затем он поделился с ней своими сомнениями.

— Ничего важного я до сих пор не обнаружил. Я связан с Джулом Лароккой и с тем парнем, который продал мне фальшивые двадцатидолларовые бумажки, но и тот, и другой — мелкая сошка. К тому же стоит мне начать задавать Ларокке вопросы — например, откуда взялось водительское удостоверение, — он замолкает и становится подозрительным. Сейчас я знаю не больше, чем в самом начале, об их воротилах или о том, что делается за стенами “Двух семерок”.

— Нельзя же доискаться до всего за месяц, — сказала Хуанита.

— А может, не до чего и доискиваться, по крайней мере того, что хочет Уэйнрайт.

— Может быть. Но если так, это не твоя вина. А кроме того, возможно, ты обнаружил гораздо больше, чем думаешь. Эти фальшивые деньги, которые ты мне передал, номер той машины…

— Которая скорее всего краденая.

— Ну это уже пусть выясняет мистер Шерлок Холмс Уэйнрайт. — Хуаниту осенило:

— А как насчет авиабилета, который тебе дали, чтобы вернуться обратно?

— Я его использовал.

— Пассажирам всегда оставляют копию.

— Может, я…

Майлз порылся в кармане пиджака — на нем был тот же костюм, что во время поездки в Луисвилл. Конверт с корешком от билета был здесь.

Хуанита взяла и то и другое.

— Не исключено, что кому-то это о чем-нибудь да расскажет. А я верну тебе сорок долларов, которые ты потратил на фальшивки.

— Ты обо мне так заботишься.

— Почему бы и нет? Ведь кто-то же должен. Вернулась Эстела от подружки из соседней квартиры.

— Привет, — сказала она, — ты снова у нас останешься?

— Не сегодня, — ответил Майлз. — Я скоро пойду.

— С какой стати? — резко спросила Хуанита.

— Да так. Я просто думал…

— Ну и поужинаешь с нами. Эстела будет рада.

— Вот здорово! — воскликнула Эстела. — Почитаешь мне историю?

Майлз согласился, и она, вручив ему книжку, счастливая, устроилась у него на коленях.

После ужина, прежде чем Эстела отправилась спать, он почитал ей еще.

— Ты добрый, Майлз, — сказала Хуанита, выходя из спальни и прикрывая за собой дверь.

Как и прежде, они сидели на диване в гостиной. Хуанита говорила медленно, тщательно подбирая слова.

— В прошлый раз, после того как ты ушел, я пожалела о том, что была резка с тобой. Не осуди другого, а я именно это и сделала. Я знаю, что ты страдал в тюрьме. Я могу себе только представлять, каково там, и никому неведомо, как бы он себя повел, оказавшись на месте другого. Что же касается того человека, Карла, то если он был добр к тебе, когда кругом царила жестокость, то это и есть самое главное. — Хуанита умолкла, задумалась и продолжила:

— Женщине трудно понять, как мужчины могут любить друг друга в том, особом смысле этого слова. И все же я знаю, что есть и мужские и женские любовные союзы, и в конце концов любая любовь лучше, чем пустота, чем ненависть. Так что забудь мои резкие слова и вспоминай своего Карла по-прежнему. — Она взглянула Майлзу в глаза. — Ведь ты любил его, правда?

— Да, — ответил он чуть слышно. — Любил. Хуанита кивнула:

— Лучше называть вещи своими именами. Возможно, у тебя будут другие мужчины. Я не знаю. Мне это непонятно, но зато понятно другое: любая любовь — благо.

— Спасибо, Хуанита. — Майлз увидел, что она плачет, и почувствовал, как и у него по щекам потекли слезы.

Долгое время они сидели молча, слушая вечерний уличный шум. Потом начали говорить, говорить, как близкие друзья. Позабыв о времени, они разговаривали до поздней ночи. Пока наконец не уснули, взявшись за руки.

Майлз проснулся первым. Члены его затекли.., но он ощущал что-то еще, какое-то волнение.

Он нежно разбудил Хуаниту, и они опустились на пол.

— Я люблю тебя, Майлз. Дорогой мой, я люблю тебя. И тут он понял, что благодаря ей вновь обрел утраченное мужское начало.

— Я задам вам два вопроса, — сказал Алекс Вандерворт. — Во-первых, как вам удалось раздобыть всю эту информацию? Во-вторых, насколько она надежна?

— Если не возражаете, — согласился Верной Джэкс, — я отвечу на них в обратном порядке.

Разговор происходил в кабинете Алекса в башне “ФМА”, ближе к вечеру. В коридоре было тихо. Большинство сотрудников, работавших на 36-м этаже, уже разошлись по домам.

Частный детектив, которого месяц назад Алекс нанял, чтобы выяснить, каково положение дел в “Супранэшнл корпорэйшн”, молча сидел на диване, читая дневную газету, в то время как Алекс изучал его отчет на семидесяти страницах с приложенными к нему фотокопиями документов.