— Мистер Уэйнрайт, прошло три недели с тех пор, как меня отпустили на поруки. Больше недели назад у меня кончились деньги. Три дня я не ел. Я, можно сказать, в отчаянии. — Дрожащий голос стал надламываться. — Прийти сюда.., увидеть вас, хотя я и догадывался, что вы скажете.., было последней…

Уэйнрайт слушал, и лицо его постепенно становилось менее жестким.

Он указал на стул в противоположном конце комнаты:

— Сядь.

Он вышел из кабинета и дал секретарше пять долларов.

— Сходите в кафетерий, — велел он. — Купите два сандвича с ростбифом и пинту молока.

Когда он вернулся, Майлз, ссутулясь, с тупым выражением лица сидел там, где ему было сказано.

— Чиновник, оформлявший тебя на поруки, ничем не помог?

— У него, как он сказал мне, целая куча таких, как я, — с горечью произнес Майлз. — Сто семьдесят пять отпущенных на поруки. Ему нужно с каждым раз в месяц встретиться, и чем он может помочь? Работы нет. Он только делает предостережения.

Уэйнрайт по опыту знал, какие бывают предостережения: не общаться с другими уголовниками, с которыми Майлз мог познакомиться в тюрьме; не посещать известных притонов, где встречаются уголовники. И то и другое, если попадешься на глаза властям, означало прямую дорогу назад в тюрьму. Но на практике эти правила были столь же эфемерными, как и архаичными. Все поворачивались спиной к заключенному без средств к существованию, поэтому объединение с такими же, как он, зачастую было единственным способом выживания. Этим же объяснялся и высокий уровень рецидивизма среди бывших уголовников.

— Ты правда искал работу? — поинтересовался Уэйнрайт.

— Всюду, где мне только приходило в голову. И я не был привередлив.

После трех недель поисков Майлз наконец нашел место подсобного рабочего на кухне в третьесортном, набитом народом итальянском ресторане. Место было свободным, и владелец, печальный, хилый человек, намеревался нанять его. Но когда Майлз рассказал ему о судимости, а он знал, что обязан это сделать, он заметил, как тот бросил взгляд на стоявшую рядом кассу. Но и тогда владелец ресторана не сразу отказал, зато его жена, солдат в юбке, заявила:

— Нет! Мы не можем рисковать. Никакие уговоры ни к чему не привели. Повсюду, как только становилось известно, что он вышел из тюрьмы, работодатели немедленно отказывались от его услуг.

— Если бы я мог что-то для тебя сделать, возможно, я попробовал бы. — Голос Уэйнрайта звучал сейчас гораздо мягче, чем в начале разговора. — Но я ничего не могу. У нас тут ничего нет. Поверь мне.

Майлз мрачно кивнул:

— Да я, пожалуй, знал это.

— Ну и куда же ты теперь пойдешь? Прежде чем он успел ответить, вернулась секретарша и протянула Уэйнрайту бумажный пакет и сдачу. Когда девушка вышла, он достал оттуда молоко и сандвичи и разложил их на столе, а Майлз смотрел и облизывался.

— Можешь съесть это здесь, если хочешь. Майлз трясущимися пальцами быстро снял обертку с первого сандвича. Уэйнрайт смотрел, как он молча уплетает за обе щеки еду, и все сомнения о правдивости того, что Майлз голоден, исчезли. Постепенно в голове начальника охраны начала созревать идея.

Наконец Майлз допил молоко из бумажного стакана и вытер губы. От сандвичей и крошки не осталось.

— Ты не ответил на мой вопрос, — сказал Уэйнрайт. — Куда ты теперь пойдешь?

Майлз явно растерялся, затем безжизненным тоном произнес:

— Я не знаю.

— Думаю, знаешь. И думаю, ты лжешь — впервые после того, как пришел сюда.

Майлз пожал плечами:

— Какое это имеет значение?

— Вот что я думаю, — сказал Уэйнрайт, не обращая внимания на вопрос Майлза. — До сих пор ты держался подальше от своих тюремных знакомых. Но, ничего не добившись здесь, ты решил отправиться к ним. Решил пойти на риск, а ведь если тебя увидят с кем-нибудь из них, ты снова можешь оказаться за решеткой.

— А что мне еще остается делать? И если вы все это знаете, зачем же спрашиваете?

— Значит, у тебя все же есть эти контакты.

— Если я скажу “да”, — презрительно произнес Истин, — вы, как только я уйду, первым делом позвоните в совет по поруке.

— Нет, — покачал головой Уэйнрайт. — О чем бы мы ни договорились, я обещаю, что не сделаю этого.

— Что значит: “О чем бы мы ни договорились”?

— Кое-что мы могли бы придумать. Если ты готов пойти на риск.

— Какой именно?

— Оставим это на потом. Если понадобится, мы к этому вернемся. Расскажи мне сначала о людях, с которыми ты познакомился в тюрьме и с которыми можешь связаться сейчас. — Чувствуя его настороженность, Уэйнрайт добавил:

— Я даю тебе слово, что не буду использовать — без твоего согласия — ничего из того, что ты мне скажешь.

— Откуда мне знать, что это не уловка, — вы однажды ведь уже подловили меня.

— Тебе этого, конечно, не узнать. Попробуй просто поверить мне. Либо так, либо валяй отсюда и не возвращайся.

Майлз сидел молча и думал, время от времени нервно облизывая губы, как уже делал раньше. Затем вдруг, ничем не показывая, что принял решение, — начал говорить.

Он рассказал о том, как к нему был сделан первый подход в тюрьме Драммонбург из Мафиозного яруса. Сообщение Майлзу Истину, рассказывал он Уэйнрайту, пришло с воли, от ростовщика-акулы Игоря Оминского по прозвищу Русский; в нем говорилось, что он, Истин, “клевый парень”, поскольку он не раскрыл ни ростовщика, ни букмекера во время ареста, да и потом тоже. В качестве вознаграждения проценты по долгу Майлза не будут начисляться, пока он сидит в тюрьме.

— Посыльный с Мафиозного яруса сказал, что Оминский остановил счетчик на время моей отсидки.

— Но теперь ты на воле, — заметил Уэйнрайт. — Так что счетчик снова включен. Майлз заволновался.

— Да, я знаю. — Он понимал это и пытался не думать, пока занимался поисками работы. Он также держался подальше от того места, где, как ему сказали, он мог связаться с ростовщиком-акулой Оминским и остальными. Это оздоровительный клуб “Две семерки”, неподалеку от центра города. Ему сообщили об этом за несколько дней до выхода из тюрьмы.

— Сходится. Я не был в “Двух семерках”, — задумчиво произнес начальник охраны, — но слышал об этом клубе. У него репутация заведения, где околачиваются гангстеры.

Еще Майлзу сказали в Драммонбурге, что для него всегда найдется способ — через новых знакомых — заработать на жизнь и начать выплачивать свой долг. Не требовалось разъяснений, чтобы понять, что “способ” этот будет за рамками закона. Понимание этого, а также страх вернуться в тюрьму заставляли Майлза держаться подальше от “Двух семерок”. Пока.

— В таком случае я правильно угадал. Ты пошел бы отсюда туда.

— О Господи, мистер Уэйнрайт, я же не хотел! Я и сейчас не хочу.

— Может быть, говоря между нами, тебе удастся убить двух зайцев.

— Как?

— Ты когда-нибудь слышал о тайном агенте?

Майлз Истин удивленно посмотрел на него и сказал:

— Да.

— Тогда слушай внимательно.

Уэйнрайт начал рассказывать.

Четыре месяца назад, когда начальник охраны банка увидел изувеченное тело утопленника, его информатора Вика, он сомневался, что зашлет еще кого-нибудь в преступный мир. В тот момент он был настолько потрясен и так остро ощущал свою вину, что принял твердое решение и с тех пор никого не пытался найти для замены Вика. Но сейчас перед ним открылась слишком многообещающая возможность. Отчаянное положение Истина и его готовые связи упускать нельзя.

Далее: стало появляться все больше и больше поддельных кредитных карточек системы “Кичардж”, они хлынули потоком, а источник их продолжает оставаться неизвестным. Обычные методы обнаружения производителей и распространителей этих карточек, как было известно Уэйнрайту, ничего не дали; мешало расследованию и то обстоятельство, что подделка кредитных карточек по федеральным законам не считается преступлением. Нужно было доказать мошенничество — одного намерения смошенничать для суда мало. По этим причинам правоохранительные органы больше интересуются другими видами подделок, и их интерес к кредитным карточкам был недолгим! Банки же — к великому огорчению таких профессионалов, как Нолан Уэйнрайт, — не сделали серьезной попытки изменить ситуацию.