- Все. Хорошо. Наверное… нам… стоит прогуляться в одно место. И спросить… если нам, конечно, ответят…

Дом усмехнулся. Он, созданный изначально вовсе не для людей, мог бы рассказать многое. Но к чему? Во многих знаниях многие печали.

…а в подземелье мы нашли тетушку.Она лежала, пожалуй, давно, хотя и была ещё вполне жива. Ее лицо посерело, а на губах пророс мох, но кто-то позаботился, чтобы жизнь удержалась в этом теле подольше.Это было жестоко.

- Ты… - тетушка глотала собственную кровь. – Это ты… ты виновата… ты должна была уйти… просто уйти…

- И вернуться, - я присела, положив руку на грудь.

Нет, не помогу.Проклятье ее парализовало, но не лишило способности чувствовать.

- Я могу тебя отпустить.

Она смежила веки.

- Это ведь моя сестрица все затеяла, верно? Сейчас… почему? – я вместе с ней ощущала, как гниет тело, как расползаются мышцы и трещат под тяжестью их кости.Я слышала вонь.

И сдерживала крик.

- Агна… ее… избаловала… все позволено… сила… сильным сила… слабым… - изо рта тетки пошла кровь, а я с сожалением убрала руку.

Огляделась.Вот как-то… надо было хоть нож прихватить, что ли. Нет, я вполне способна свернуть человеку шею, но вот… ножом было бы сподручней.

- Отойди, – велел Диттер. - И отвернись. Пожалуйста.

Я отвернулась.Мне не сложно. Я слышала мерзкий чавкающий звук… ножа он тоже не прихватил, а вот камень взять додумался.

- Свидетель, между прочим, - Вильгельм был преисполнен странной меланхолии. – А еще, подозреваю, в храме нам будут не рады…

Вздохнул тихонечко Монк.

- Тогда вам лучше уйти, – я повернулась к маленькому жрецу. – Тебе точно. Ты будешь… лишним.

- Нет.

Вильгельм так же молча покачал головой. Диттер и вовсе сделал вид, будто не услышал предложения. А я… я поняла, что все идет именно так, как должно.Вот лестница.И ступеньки.И голос, зовущий меня. Нет, не по имени. Он взывает к самой сути моей, а потому устоять невозможно. Я и не хочу… не хватало, чтобы я отступила теперь.Вперед.Белое платье.Розы… я притащила сюда розы… пускай, авось и пригодятся… если что, хотя бы алтарь украшу.Впрочем, его украсили и без меня: на камне лежала голова. Вполне себе человеческая и довольно свежая с виду, а главное, весьма и весьма знакомая. Герр Герман, стало быть, не сбежал. Что ж… у каждого своя дорога.

- Здравствуй, – сказала я той, которая глядела на голову с немалым удивлением в золотых глазах. - И прости, что задержалась…

- Ничего, - этот голос наполнил маленький храм. – Мы подождали. Мы умеем ждать.

Я говорила, что вкус у моей дорогой сестрицы отсутствует напрочь? Да и разум тоже.Алые свободные одежды, конечно, хорошо… и ткань великолепная, насыщенного темно-красного цвета… шелк переливается, льнет к бледной коже, вот только кожа эта кажется немного рыхловатой. И пятна краски на нее легли неровно.

Красная.Конечно.И золотая, но золота немного. Оно капельками собралось на скулах, поднимаясь к вискам,тогда как алая краска толстым слоем покрывала и щеки,и переносицу, и лоб. Волосы сестрица выкрасила в черный и зачесала, несколько, правда, перетянув, отчего лоб ее казался слишком гладким, а глаза приобрели нехарактерную прежде раскосость.

- Утра доброго, – сказала я, решив все же быть вежливой. - И куда это ты так вырядилась?

Она была боса.И на щиколотках поблескивали браслеты. Они же унизывали запястья, мешаясь друг с другом, сливаясь в один неудобный, полагаю,и отвратного вида золотой ком.

- Склоните головы пред ее ликом, - велела сестрица, вытаскивая из шелковых складок нож. Такой хорошо знакомый нож… стоило припрятать его понадежней, но кто ж знал, мне казалось, что надежней храма места нет, а оно вон как оказывается.

- Ибо грядет время истины!

А пафоса-то, пафоса… и глаза блестят, зрачки расширены… чего она накурилась? Или наглоталась?

- Слушай, что за дурь ты затеяла? - я отпустила руку Диттера, отчаянно надеясь, что у него хватит ума не лезть на рожон. В конце концов, даже я ощущаю, что в этом неуклюжем тельце собрались немалые силы.

Может, поэтому Летиция и сошла с ума? Все-таки у каждого есть свой предел, а сестрица…Она рассмеялась, и от смеха этого запахло кровью. Надо же… а ведь знакомо…

- Ты… ты думаешь, что самая умная? – спросила сестрица,и крутанула запястьем. Какой-то неприятный такой жест, у нормального человека связки не позволят подобное сделать.

Но сила загудела.А дознаватели рухнули. Вот стояли, и вот уже лежат, свернувшись, схватившись за голову, не способные справиться с болью, отголоски которой я ощущала.

…Монк…Исчез? Или… его я потеряла. Но когда? По пути сюда? Или уже в Храме? Свет не может раствориться без остатка, но вполне способен спрятаться во тьме.

- Я заберу их жизни.

- Заберешь, – не стала спорить я. Возражать безумцем в принципе не стоит.

- А ты… ты будешь служить мне… верой и правдой… - она вдруг тряхнула головой, будто сбрасывая пелену морока и заговорила иначе. – Она… она любила меня больше… она сказала, что ты – ничтожество… такое же, как твоя мать… беспомощная и капризная, избалованная…

- Ты сейчас о бабке? Она была редкостной сучкой, как мне кажется.

- Что ты понимаешь?! – злоба исказила и без того не слишком симпатичное личико. – Она меня любила… по-настоящему любила… она одна…

- Она тебе это сказала? - я подошла к статуе и села у ее ног. - Поговорим?

- Она…

- Тебе было плохо дома, верно? Твоя мать не слишком-то тебя жаловала. Она рассчитывала потеснить мою. Занять ее место. Стать хозяйкой дома… если бы родился мальчик, так бы и вышло, но увы, она родила тебя, а девочка в этом доме уже имелась. К чему вторая?

А глаз-то у нее дернулся.

- Ей платили содержание. Дом вот прикупили. Но это – крохи… она злилась и злость вымещала на тебе, верно?

- Что ты понимаешь…

- Я понимаю, что если бы моя бабка и вправду любила тебя, она бы забрала сюда.

- Она не могла!

- Почему?

- Договор!

- Я его читала, – я пожала плечами. – Там говорится лишь, что ты не имеешь права претендовать на титул и наследство, но ни слова о том, где и с кем ты должна жить. Правда в том, дорогая, что моя бабка любила и умела играть с людьми… с тобой вот… со мной… мне было одиноко. Ты не представляешь, до чего мне было одиноко… я бы душу отдала за кого-то, кто был бы рядом… и сестре бы обрадовалась. И она знала…тоскливая тишина моей комнаты.Вышивка заброшенная. Книга, раскрытая посередине, но я, сколь ни пытаюсь, не могу вспомнить и строчки. Аромат бабушкиных духов.Ее прикосновение.Ей надо уходить. Ей жаль, что придется оставить меня одну, но я ведь уже большая. Я найду себе занятие… найду непременно… и жаль, что я не смогла ни с кем подружиться.Но что сделаешь.Характер.У всех Вирхдаммтервег непростой характер. А я – истинная Вирхдаммтервег.

- Ты лжешь.

И тьма сгущается.Я слышу ее,такую близкую и такую чужую, подневольную. Выходит, у сестрицы получилось ее стреножить… и все те смерти – это не просто так, это тоже эксперимент, хотя и совершенно безумный, но, кажется, вполне успешный.

- В чем? Ты ведь читала. Вспомни, - я не смотрела на нее. Лучше руки разглядывать. Когти вот… интересно, если покрыть их алым лаком, они будут выглядеть менее устрашающе?

- Ей было просто удобнее управлять нами. Разделяй и… каждой по капле внимания… а еще правильные слова, чтобы в головах появлялись правильные мысли. Мне вот она говорила, что у меня на редкость тяжелый характер, – я коснулась виска. - Что из-за него у меня нет друзей… и не только друзей… а тебе внушала, что ты никому не нужна. Только ей… и что ты заслуживаешь большего.

- Заслуживаю.

Сестрица стиснула кулаки. И тьма ощерилась тысячей голодных ртов. Если они хлынут, если… я не устою. Эта сила, чувствую, размажет меня по стенам, скрутит, раздерет на клочки, а после выпьет. И я стану частью этой тьмы.Я слышала плач заблудших душ.И боль их.И память.