Между тем круглолицый парень, побежавший на крик совы, не успел завернуть за первую насыпь и нащупать в кармане револьвер, как чей-то кулак пришелся ему прямехонько до темени и вышиб у шею из глаз целый дождь падающих звезд. - Готово, - пробормотал кто-то, срывая с него шляпу, куртку и брюки. - Нечего тебе выспрашивать, да вынюхивать, да разъезжать. Наше дело, брат, нехитрое: за каждую шапку, - денег охапку. Понял? Передай-ка все это на допросе у господа-бога да кланяйся от меня покойным сродственникам

С этой в высшей степени радушной речью оглушенного парня легонько приподняли, поволокли и сбросили сверху вниз во что-то холодное, вязкое и дрожащее, как сто тысяч новорожденных лягушек.

- Погиб! - пронеслось в оглушенном мозгу, и парень тотчас же пришел в себя. Он был брошен в зыбучие пески Ульстера, засасывающие человека не хуже спички. Ноги его медленно уходили вниз плавным движением, точно он скользил по паркету или раскланивался на льду. Перед ним на песчаной насыпи, стоял коренастый человек, занятый стаскиванием с себя рубахи и, штанов. Стащив их, он сорвал с головы шляпу, сунул ее в узел, связал все вместе и бросил в пески. Потом натянул одежду, снятую с парня, нахлобучил его шляпу по самые брови, сделал - прощальный жест и повернулся к нему спиной.

- Семь минут, любезный, - хихикнул он зловещим голосом. - Через семь минут трясина дойдет тебе до макушки. Ты можешь утешаться, что подъехал к собственной своей кончине прямо на извозчике, да еще вдобавок не заплатив ему ни гроша.

С.этими словами он сгорбился, раскорячил ноги и пошел по направлению к проезжей дороге, подражая походке своей жертвы.

Парень меланхолически поглядел на небо. Известно, что небеса устроены именно таким образом, что в затруднительных случаях ждешь от них какой-нибудь подходящей оказии, хотя каждая гусеница знает, что свыше не дается ничего, кроме птичьего помета.

«Неужели крышка? - думал парень. - Мамаша, Мик Тингсмастер, прощайте. Менд-месс, ребята! Боб Друк погиб, втяпался, опростово… Эге, это что такое?».

Небеса отозвались на усиленную декламацию, весьма интересной точкой. Не было никакого сомнения, что точка эта снижалась с быстротой, какая только доступна хорошему пилоту. Боб Друк молниеносно оглядел местность. Возле него торчал узелок, еще не всосанный песками. Друк - вытянул руку, вырвал из узелка шляпу и посадил ее на собственную голову с такой силой, что она покрыла ему глаза и нос. Шляпа была огромная, пробковая, с соломенными полями, прелюбопытной формы. Теперь надо было вопить и Махать руками. Если кто-нибудь когда-нибудь спасется из ульстерской трясины, так это он.

С аэроплана глядели в бинокль. Механик, сидевший с пилотом, внезапно опустил бинокль и пробормотал в ужасе:

- Ник Кенворти попал в трясину! Несчастный машет руками!

Тотчас же длинный канат с деревянной перекладиной, шипя, полетел в пустоту, раскачался и заходил, как цирковые качели, над каждым квадратным метром ульстерской трясины, покуда не пролетел над головой несчастного парня. Он был уже в песке по самый пояс. Тем не менее перекладина попала ему в руки, и через секунду грязный, вываленный в трясине, похожий на вяленую воблу Боб Друк был вырван у смерти и поднят в кабинку, где потребовалось всего десять минут, чтобы залепить тиной глаза механику, а пилота, набоксировав ему спину боковым ударом, уложить под лавку.

Боб Друк не умел управлять аэропланом и не желал делать вид, что умеет. Он добросовестно перепробовал все рычаги и ручки как раз для того, чтобы честно потерпеть аварию на самом берегу трясины и разбить аэроплан вдребезги. Выскочив из-под обломков, он возблагодарил ульстерскую тину, сделавшую его положительно непроницаемым, ни для каких ударов, и первым долгом, сунул руку к себе за Пазуху. Тина (не тронула его жилетки. Друк нащупал во внутреннем кармана то, что ему было нужно.

- Везет мне, - пробормотал он облегченно - экспедиция запоздает, но не будет отложена. Хорошо, что этот прощелыга, которого, по видимому, зовут Кенворти, как написано на его шляпе хорошо, что он не содрал с меня и жилетку.

Боб бросил шляпу в тину, убедился, что механик и пилот не нуждаются больше ни в чьей помощи, кроме той породы лошадей, что ходят шагом и носят па голове страусовые перья, и быстро побежал к проезжей дороге. Найти ее было нетрудно. Вечерний мрак уже давно озарялся такой крупной лунищей, что можно было бы не только читать, но при желании собирать на песчаных холмах местную флору для гербария. Боб поглядел по сторонам в бинокль, уцелевший от аварии аэроплана, И радостно вздрогнул.

Перед ним, в небольшой лощине, озаренной полным лунным светом, лежал мрачный маленький замок Кавендиш.

Он был построен в форме небольшого треугольника. Передний фасад выступал ребром, вдоль Которого шли две гладких каменных стены с двумя рядами окон, образуя острый угол. Наверху по обе стороны возвышались две башенки, украшенные старинной лепной работой. Фруктовый сад и парк лежали в стороне вокруг крохотного искусственного озерца. Все место казалось таким деланным, неуютным, нелепым, что только дворянский каприз мог заставить Кавендишей из поколения в поколение сохранять подобный ублюдок

Друк поискал глазами теневое место и осторожно пошел к замку. Через два Километра песчаные россыпи заменились меловыми, ослепительно белевшими в лунном свете. Здесь ему - пришлось выйти из тени. Он пересек белую дорогу, белые холмы, белый двор, не слыша ни единого звука. Собаки не было. Ворота не заперты.Никто не тявкнул, не крикнул, не выстрелил, не выступил. Он позабыл всякий страх И решительными шагами направился к дверям, сверкавшим медными украшениями. Схватив молоточек, по старинному обычаю еще подвешенный к английским джентльменским дверям, несмотря на то, что прочие нации давно уже употребляют гораздо более удобные «английские замки», Боб Друк только что хотел нарушить тишину смелым стуком! как внезапно замер и покрылся холодным потом!.

Из-за угловой стены, медленно волоча ноги, выступило нечто, до такой степени страшное, что волосы Боба Друка зашевелились.

Огромный голый человек протащился мимо него. От человека пахло трупным запахом. Глазницы его были пусты и сверкали фосфорическим блеском. Между ребрами зелеными кусками висело отстающее мясо. Шатаясь И охая, чудовище переползло за угол, добралось до маленькой боковой двери и здесь упало, так сильно трясясь и лязгая зубами, что казалось, весь дворик наполнился зубовным скрежетом.

Не могу! Ни за какие денежки не могу больше! - простонало привидение надрывающим душу голосом, несомненно принадлежащим существу деликатного пола. - Хорошо еще, что я сама его не вижу собственными глазами со стороны. Но - Полли из Обершира так его описала, так описала. проклятая, что уж лучше б мне подавиться всеми денежками, чем еще разок влезть в эту проклятую шкуру…

Тут привидение охнуло и завопило, ломая страшные костлявые руки.

- Батюшки мои, не могу, не могу, не могу из него вылезти Каждую божью ночь вылезала, а вот не могу, хоть умри, не могу! С тех пор, как эта проклятая Полли описала мне его, я как помешанная. Вылезу, а вдруг да станет на собственные ноги…. сам… сам… самостоятельно!

G этим ужасным предположением привидение, вскрикнув диким голосом, всплеснуло всеми своими костями и упало в обморок, покатившись прямо под ноги изумленного Боба Друка.

Видя, что привидение лежит без чувств. Боб Друк живо выскочил из-за угла схватил его подмышку и втащил через маленькую дверь в дом. Здесь он стянул с него по порядку всю бутафорию, начиная с каркаса и ходуль и кончая разложившимся мясом из-под ребер, а вслед за ним и самими, ребрами.Всю эту музыку он немедленно швырнул в камин, зажег и только тогда Взглянул в лицо привидению. Перед ним была экономка средних лет, а каждый, кто имеет представление о родовых замках и холостых майорах, может в высшей степени точно представить себе и экономку средних лет: предпочтительно брюнетку, с мешочками под глазами, с губками бантиком и с бровями, немного приподнятыми у переносицы в гиде двух запятых, опущенных к вискам. Короче сказать, на обязанности экономки средних лет лежит всплескивание руками, упадание в обморок, звяканье ключами, крик души, непонятое одиночество, рюмка горячительного и воспоминание о прошлом, что точка в точку приложимо и к экономке майора Кавендиша, лежавшей в настоящую минуту в объятиях Боба Друка.