Вздрогнув под водяной струёй, опрыснутой на нее из собственного рта Боба, экономка начала приходить в себя. Она взметнула всеми своими конечностями, затрепетала, как крупная рыба, и открыла глаза. При виде незнакомого круглолицего мужчины, державшего её за талию, экономка заорала неистовым голосом и предпочла снова потерять сознание.

- Не бойтесь, моя душенька! - вкрадчиво пробормотал Друк, не Обращая никакого внимания на новый обморок.- Я честный человек, прибывший к вам с вечерним поездом из Лондона. У Меня к вам небольшое частное дельце такого благородного характера, что вы даже не откажетесь распить со мной по рюмочке, если только выслушаете меня.

А разве вы не видели… его? - содрогаясь, прошептала экономка.

- Его, душенька? Я не видел никакого «его» и надеюсь, что у вас нет ревнивого супруга с дубинкой в руках!

- Его!..- снова повторила экономка, трясясь, как, в лихорадка.-Он, он ужасен.

Я боюсь его больше, чем страшного суда, и прощу вас, сэр, поискать тут в комнате, не стоит ли он где-нибудь между двумя шкафами и не висит ли на вешалке.

Боб Друк добросовестно посмотрел между шкафами и вернулся к взволнованной женщине.

- Никого, сударыня, здесь нет, кроме каких-то странных стручков, догорающих в камине и похожих на остатки картонного скелета.

Женщина открыла глаза, устремила их в камин и потом, с выражением неописуемой благодарности подняла их к потолку.

- Он взбесился и сжегся! - прошептала она прерывающимся голосом.- Я… я благодарна вам, сэр, кто бы вы ни были! Должно быть, ваш вид подействовал на него, и хоть, признаюсь вам, мне не велено сюда пускать, ни единой живой души, по испытание было свыше моих сил. Вы получите, сэр, ужин и ночлег! Вы получите рюмочку! Обождите только самое необходимое время. С этими словами воспрянувшая духом женщина быстро засуетилась по комнате, постелила скатерть, налила чайник, распахнула шкафы, и перед счастливым Друком, под звеньканье, дребезжание и треньканье всякого рода посуды, оказались гусиный паштет, мясной пудинг, пирог с цыплятами, маринованная рыба и графинчики всех цветов спектра, сопровождаемые рюмочками.

- Легкая вечерняя закуска, сэр,- журчала экономка, усаживая Боба на самое почетное место, садясь сама спиной к камину.- Кушайте правой рукой, сэр, и придержите меня левой, чтоб я снова не потеряла чувств. Завтра я угощу вас горячим ульстерским фазаном, нафаршированным грецкими орехами в молоке. Покойный майор…

Боб Друк грустно покачал головой.

- Я знаю, что он любил фазанов! - прошептал он таинственным голосом.-Именно, как вы говорите,- ульстерских фазанов, нафаршированных грецкими орехами!

Экономка вытаращила на него глаза:

- Любил, сэр? Я только что собиралась сказать вам, что он их терпеть не мог, и при его жизни я, скрепя сердце, воздерживалась от этого блюда, потому что, да будет вам известно, сэр… нет, нет, не жмите меня… я не подразумеваю ничего дурного… в начале нашего знакомства мы… мы кушали за одним столом!

Боб Друк сострадательно вздохнул:

- Удивительно, как женитьба влияет на человеческий характер, дорогая моя леди! Вы говорите, он терпеть не мог фазанов? А между тем не успел майор войти со своей красавицей-женой в вагон, как тотчас же поманил меня к себе: «Распорядитесь,- так и заорал он,- чтоб мне приготовили пару настоящих ульстерских фазанов, нафаршированных грецкими орехами»

Экономка всплеснула руками.

- Провалиться мне, если это не запечатлелось в моей памяти! - энергично продолжая Друк.-Майор при этом добавил: «Моя жена обожает фазанов, - а что любит миледи, то люблю и я!»

На этот раз экономка выслушала, как окаменевшая. Губы ее поджались с таким видом, что, если б они были барометром, ни один капитан не вывел бы свое судно в море, предпочтя при таких признаках лучше зазимовать на рейде.

Между тем Друк, ничего, по видимому не замечая, оказал честь гусиному паштету, цыплячьему пирогу, пудингу и рыбе, облегчая их сухопутный маршрут усиленными возлияниями из графинчиков.

- Скажите мне, сэр, - произнесла экономка, не дотронувшись ни до одной из тарелок, - по какому собственно делу вы ко мне попали?

Друк вынул - зубочистку, уселся поудобнее и начал:

- В моем лице, душенька, вы видите! человека с укорами совести. Я служил проводником в международном вагоне. Когда майора Кавендиша выбросила из окна его красавица-жена, между нами будь сказано, даже не отведавшая фазанов, полиция забрала ее в тюрьму и спечатала багаж майора. Но, подметая купе, я нашел…

Друк вытащил лакированный модный дамский ридикюль с пряжкой из настоящего халцедона. Экономка впилась в него глазами.

- Первым моим побуждением, душенька, было вернуть его мистрис Кавендиш. Ho где была мистрис Кавендиш? В немецкой тюрьме! Я раскрыл ридикюль… - Друк раскрыл ридикюль, - …он был, душечка, точь в точь как теперь, набит золотом!

G этими словами Друк запустил в него руку и побряцал на ладони сверкающими золотыми монетами.

- Долго я думал, кому собственно сдать эти вещи, и, признаюсь, сильно склонялся к мысли выйти в отставку и завести себе огородик. Но совесть, душечка, заела меня. Совесть толкала меня не хуже, чем полицейский, прямехонько под жабру и привела прямо сюда, к законным наследникам майора. Верите, душечка, не сомневайтесь!

С этим благородным выводом Друк отер слезу и протянул ридикюль прямо в руки восхищенной экономке. Излишне добавить, что честная Женщина несколько минут сомневалась, имеет ли она на него право. Но когда Друк победил! все ее сомнения и ридикюль был спрятан в самый дальний угол самого пузатого комода, - запертого! самым крепким ключом, она почувствовала неожиданный прилив! Лапой сильной благодарности, что немедленно схватила свечу и предложила Друку идти в гардеробную мистера Кавендиша.

- Вы малость повымазались в тине! - прошептала она нежным голосом. - Пара хороших брюк была бы вам кстати!

Друк не отказался, да, как только они очутились в гардеробной, - он выразил сильное желание навестить все фамильные места - майоров Кавендишей, начиная с портретной галереи и кончая склепом. На лице экономки мелькнуло что-то вроде испуга. Она прислушалась к ночному безмолвию замка, и Свеча затряслась в се руке.

- Послушайте меня, сэр, - пролепетала она тихо. - Конечно я не смею ни в чем отказать вам… но не ходите, уж лучше не ходите никуда! Взгляните-ка на этот шнурок…

Она показала Друку толстый черный шнур, огораживавший узенький, - путь в гардеробную майора и преграждавший все остальное пространство, покрытое густым слоем пыли.

- Взгляните-ка, ни одна живая душа не была пущена в комнаты майора со дня его отъезда, не считая и меня самой! Если вы наклоните свечку, вы сможете даже увидеть здесь отпечаток следов самого майора!

Ода не успела докончить, как Друк вырвал у нее свечу, наклонил ее и увидел на пыльном полу два бледных, но явственных следа от небольшой мужской ноги. B ту же минуту в глазах Друка сверкнуло страшное изумленье, брови era поднялись, а изо рта раздалось нечто вроде мальчишеского свиста. Он глядел на след не больше секунды. Потом с неожиданной быстротой повернулся к экономке.

- Не дадите ли вы мне, душечка, пару поношенных сапог майора? - произнес он Крайне легкомысленным голосом, вперяя в нее острые глаза с таким выражением, точно ждал и угадывал все, что произойдет на ее лице после этого вопроса.

Так оно и было, Боб Друк! По видимому, сапоги майора отдать куда труднее, чем брюки. Экономка мистера Кавендиша смутилась, насупилась и прикусила себе губу, словно сболтнула чего лишнего..

В три часа ночи на окраине Вены полицейские могли наблюдать весьма обычное в Австрии явление: падающую девушку. Не то чтобы она падала в фигуральном смысле, как звезда, - теряющая славу, или хорошая бюргерша, теряющая невинность она падала в самом честном и прямом направлении, от высоты собственного роста прямехонько на тротуар, где к тому же было дьявольски мокро от дождя.