- Мама, - разочарованно вздохнул акробат,- только-то и всего? Я думал, будет покрепче. Глупая история с лендлордом и обольщенной девушкой! Когда я ее слышу, я виню наших девушек. Ни одна из них не сумела всадить этим гадинам нож в сердце, а только и делали, что обольщались.

- Слушай-ка до конца, - сурово прервала старуха. - Может, оно и вышло бы так, как ты говоришь, хоть я и люблю свою жениха без памяти, но в этой истории есть заковыка, Бен. Говорю тебе, есть заковыка. Молчи, Парень, уж коли я начала рассказывать. Однажды к вечеру сын лорда был застигнут дождем в охотничьем павильоне, и миледи крикнула мне, чтоб я снесла ему плащ и зонтик. Я бросила башмаки, добежала босиком до павильона и вручила плащ молодому лорду, но, когда хотела бежать обратно, он схватил меня силком за одежду, втащил в павильон и, сколько я ни кричала, ни плакала, ни отбивалась, сделал со мной, что хотел, потому что из-за дождя и ветра криков моих никому не было слышно, а павильон был пуст. Знай, Бен, что, когда я вышла оттуда, я повернула ню мокрой траве не обратно к замку, а к пруду, и, наверное, меня вытащили бы оттуда багром дня через три, если б не человек, носивший твое имя, мой бывший жених. Как я рассказала ему все, передать не могу, но только жених мой взял меня за руку, повел за собой и привел к родителям, не говоря никакого дурного слова. Здесь я жила с неделю, и, может быть, мне еще можно было бы вькарабкаться, сынок, если б не старичок, деревенский доктор. Он поглядел на меня раз и другой, а потом не велел жить на ферме и есть из одной чашки с родителями Бена, потому что нашел во мне нехорошую болезнь. В то время, сынок, нынешних лечений еще не было, да и в нашей местности люди не слыхивали про такую болезнь. Я ушла с фермы, и кастелянша снова повела меня в замок.

- Так во Мне кровь гадины, да еще с дурной болезнью - прошептал Бен сквозь зубы.

- Миледи приняла меня обратно и была очень довольна, что молодой лорд останется жить в замке. Спустя три месяца я носила тебя, Бен и перестала думать о смерти.

- Почему? резко спросил сын.

Старуха взглянула на него, и маленькие ее глазки засверкали ненавистью:

- Потому что я хотела родить тебя, хоть бы мне пришлось ползти для этого на край света, сынок, родить тебя, зачумленного болезнью, чтоб швырнуть гнилое отродье в шелковый подол твоей бабки! Посмотрела бы я, как она помучается, сживая тебя со свету!

- Ага, это хорошо, - хрипл» одобрил акробат.

И уж таила же я тебя, ела и пила с оглядкой, чтоб не съесть крысиную потраву, подлитую кастеляншей. Обвязывалась и бинтовалась, чтоб не заметили в замке! Была весела и покорна с молодым лордом, со старым лордом и с самой миледи! А когда пришло время рожать, я ушла в чашу леса, родила тебя под сосной у ручья, сама тебя приняла, встала и, как была, ночью дотащила тебя на деревенскую околицу к старичку врачу. Постучалась - он спал. Ждала до утра, бросила тебя перед ним на стол и попросила сказать, каков ты уродился. Он принял, посмотрел на свет, похлопал и говорит с удивлением, что такого странного случая не помнит за всю свою жизнь.

- Ведь мальчишка-то y тебя, Луиза, здоров, как орешек!

Бен - канатный плясун - вскочил и зашагал по комнате.

- Так оно и вышло, сынок, - продолжала Старуха. -С какой стати, не могу понять, вышел ты у меня свеженький и здоровый, точно не от гнилого отца. И тогда я взяла тебя обеими руками, понесла назад в лес, вырыла яму и хотела закопать живым в землю, а самой удавиться тут же на сосновом суку, по циркачи перехватили меня за этим делом.

- Циркачи?

Да, бродячие. Проезжали они в кибитка на четырех белых кобылах, а за ними шли ученые собаки и стриженые лисицы. Они выхватили тебя из ямы и предложили продать им на цирковую жизнь. Но я за тебя, мальчик, денег на взяла. Я отдала тебя им, как ты есть, с ногами и руками и с отметиной на шее в придачу, где я проставила свой ноготь, чтоб удушить тебя. Я бы отдала им и свою шкуру, родившую тебя, до того было мне тошно таскать эту шкуру всю долгую жизнь. Но они довезли меня до Лондона и бросили на панели. Добрые люди напоили меня. Пить хорошо, сынок, очень хорошо, - придет твое время, и ты будешь пить. А там пошло не легкое житье по лондонским трущобам и кабакам. Но выпадали веселые деньки. Выпадали и сытные. Были и хорошие друзья, вроде Резеды или Машки-Побегушки. Итак, я было уже примирилась и надеялась помереть, как настоящий человек, на белых простынях в больнице, при курином супе, если бы не проезжий цирк, будь проклята та минута, что мы с пьяницей Резедой зазевались на дрессированную собаку! «Бен,-крикнул старый дурак хозяин, узнав меня своим собачьим нюхом, - погляди-ка на свою мамашу, из когтей которой мы тебя выграбастали». Ну, и надо ж им было назвать тебя Беном-чёрт в злую минуту подсказал! Я не отперлась от тебя, и зачем я загубила себя, сынок, зачем тебя загубила…

- Мамаша-воскликнул акробат, кидаясь к старухе.-Вот когда я узнал свою мать! Уважаю вас, горжусь вами, честное слово! Дайте-ка покажу вам этот рубец вашего ноготка- он еще виден .

Тук-тук!

Перед дверью конспиративной квартирки Сорроу в Гаммельштадте остановилась запыхавшаяся парочка - величественный джентльмен с багровым носом и молодое круглолицое существо: в ямочках и кудряшках. Оглядев их критически сквозь щель в дверях, Сорроу хотел без дальнейших слов снова захлопнуть дверь.

- Сударь - гневно воскликнула Пэгги. - Мой жених, мистер Боб Друк, написал мае ваш адрес и ваше имя, и мы с папашей выехали, совсем не подозревая, что вы такой грубиян! Если б я знала об этом, ни за что, ни за что бы не приехала и не заставила папашу подать в отставку!

В нежном голоске мисс Пэгги задрожали гневные слезы.

- Входите -пробормотал Сорроу, не обратив никакого внимания на чувствительность мисс Пэгги Смит. - Входите и повторите-ка насчет парня, с какого это часу он стал вашим женихом?

Пэгги вошла в жилье техника Сорроу вместе со своим папашей в высшей степени скандализованная. Начать с того, что жильё это было мало, низко и сыро. В нем не имелось ни лежанки, ни стола, ни стульев. Две-три скамьи были скорей свалены сюда за негодностью, нежели поставлены… Пыль и паутина не вытирались с прошлого года. Мыши ходили по половицам.

Ульстерский судья брезгливо шагнул вперед, обмахнул носовым платком скамью и сел на нее, прежде чем техник Сорроу успел уравновесить ее с другого боку, отчего представитель правосудия занял в высшей степени одностороннее положение в воздухе.

- Папа! - воскликнула Пэгги с отчаянием. - Как вы можете ломать себе голову перед этим дерзким человеком! Я убеждена, что мистер Друк ошибся! Идемте скорей отсюда!

- Терпенье, моя дорогая,-пробормотал судья, добродушно поднимаясь на ноги. - Фемида… гм… научила меня обращенью с весами и качелями. Сядьте на другой конец, не волнуйтесь и не забудьте, что мы готовы на все ради разоблачения этого, негодяя Кавендиша!

При последнем слове техник Сорроу вздрогнул и поглядел на судью.

- Так вы по поводу Кавендиша?! Сядьте, сэр, сядьте, мисс! Не тревожьтесь насчет пыли, это ведь место дай явки, а на жилье. Коли я закрою дверь,- (он запер дверь), - мы будем отрезаны от всего света. Значит, Боб прислал вас по делу?

- Совсем нет, мистер Сорроу - ответила Пэгги, смягчаясь.-Вы должны знать, что бедный мальчик был арестован под видом дикаря и должен был сидеть в ульстерской тюрьме неизвестно сколько времени. Я послала ему в пудинге орудия бегства. Он бежал из тюрьмы. И он прислал мне письмо, сэр, с предложением руки и сердца. «Бегите с вашим! папашей, не медля ни дня, ни ночи, к моему старому другу Сорроу и назовитесь моей невестой», - это были его собственные слова.

- Гм, гм, - задумчиво пробормотал Сopроу, ломая себе голову над выходкой Друка. - А не можете ли вы, мисс, установить с точностью, чего ради молодой человек так поспешил с объяснением?