Еще раз отсалютовав нам, оба офицера повели своих пленников к городу.

– Молодежь-то как распоясалась, а! – говорил констебль.

– Из таких семян и растут всякие беспорядки, – вторил ему Джоэл.

Я сел в седло и подождал, пока Франсуаз сделает то же самое.

– Ты только посмотри на них, Френки, – негромко произнес я. – Воплощение мужского братства. Двое настоящих мужчин, плечом к плечу. А ведь каждый из них отстаивал идеалы, которые другой люто ненавидит.

– Точно. – Франсуаз оседлала своего скакуна. – Твой дружок борется за порядок вообще. А толстяку подавай традиции.

Девушка пришпорила ящера, готовая пуститься вскачь; я удержал ее за руку.

– Повтори, – негромко попросил я.

– Я говорю – одна фишка, когда служишь отвлеченным идеалам, и другая, когда стережешь древний порядок, освященный веками. Если б карты легли чуть по-другому, эти двое перерезали бы друг другу глотки. И каждый из принципа.

Я покачал головой и тронул коня.

– Что? – Франсуаз самодовольно улыбнулась. – Думаешь, если девушка может триста раз отжаться на одной руке, так она полная дура? Но ведь тебя удивило не то, что у меня в голове не только мысли о сексе. Так в чем дело?

Я пожал плечами:

– Я уже сказал, что не знаю. Просто раньше, когда мне доводилось произнести нечто подобное, кто-нибудь отвечал: «Разве?» А кто-то еще добавлял: «Майкл у нас философ. Эй, принесите еще пастушьего эля».

Франсуаз хмыкнула:

– Раз я так хорошо тебя понимаю – значит ли это, что мои акции повысились? Я озадаченно взглянул на нее:

– Разумеется, нет, Френки. Если у девушки такая фигура, что ты не можешь разойтись с ней в дверях, не порвав себе штаны от эрекции – то она должна быть полной дурой. Таков закон природы.

– А как тогда выглядят умные?

– Они маленького роста, с темными волосами и в крупных безобразных очках. Они постоянно что-то кричат громким, противным голосом и размахивают руками прямо перед твоим носом. Умные девушки всегда носят с собой пять-шесть книг, а на головах у них такое, что любая ворона отвернется с презрением.

Я отклонил ветку, низко нависшую над дорогой перед лицом Франсуаз:

– Пойми, это закон природы. Либо красота, либо ум. Конечно, каждая бедняжка уверена, что в ней есть и то, и другое, но чаще всего она ошибается дважды. Однако если девушка на самом деле сочетает оба достоинства – это же чудовище, Френки. И бежать от нее надо быстрее, чем от звука свадебных колоколов. Ведь от жены еще можно избавиться, а от такой оторвы – никогда.

Взглянув на свою спутницу, я понял, что моя речь о женской психологии почти что пропала зря. Впрочем, я не сомневался, что Франсуаз все слышала и спрятала каждое слово в памяти, но ее интересовало другое.

– Когда приедем в твое поместье, Майкл, – сказала она, – попробуем разойтись в дверях.

12

Раннее утро застало меня на пути в Беркен. Обычно я встаю довольно поздно, но в эту ночь мне почти не удалось уснуть.

Лес просыпался после ночного сна, веселое солнце поднималось над вершинами золотых деревьев, но я не замечал красоты нового утра.

Когда навстречу на низеньком верховом броненосце проезжал добродушный фермер, я только рассеянно кивал в ответ на его приветствие.

Франсуаз ждала меня у ворот Беркена. Она не может не проснуться раньше меня – просто из принципа.

Девушка грызла травинку с таким мрачным видом, словно этот маленький стебелек был ее злейшим врагом.

– Привет, Френки, – произнес я почти так же машинально, как здоровался с проезжавшими мимо землевладельцами. – Как семья?

– Трех моих тетушек сожрала вивверна, – ответила она. – А две объелись изумрудных бананов и лопнули от обжорства.

– Как мило, – ответил я. – Передавай им привет.

Я совершенно не слушал, что мне было сказано, и пытался это скрыть, поэтому сделал в воздухе неопределенный жест рукой и рассеянно пояснил:

– Ну, им всем.

– Обязательно, – ответила Франсуаз и направила своего ящера следом за моим скакуном.

Я оказался около ворот именно в тот момент, когда гвардейцы Беркена начали их раскрывать. Согласно уставу города, их всегда сопровождал комендант; с ним-то я и собирался поговорить.

Перед городской стеной успел собраться народ. Торговцы и фермеры с тяжело груженными арбами привезли в Беркен свои товары.

Френки первой заметила мальчугана, выбравшегося из зарослей вечнозеленого кустарника.

По всей видимости, он пришел с одной из окрестных ферм. Худой, исцарапанный, маленький незнакомец наверняка приходился сыном какому-нибудь батраку.

Когда мальчуган завидел Френки, его крохотные глазенки загорелись, а рот расползся до ушей в щербатой улыбке. Он принялся махать руками, подзывая девушку к себе.

– Я отъеду на минутку, – сказала Франсуаз. – Если задержусь, отправляйся на ферму сам – догоню.

Я рассеянно кивнул.

Франсуаз направила своего скакуна в объезд толпы и вскоре оказалась возле мальчугана.

Вблизи он казался еще более худым, бледным и не­счастным. Подойдя к верховому ящеру почти вплотную, оборванец опасливо огляделся и только после этого за­говорил.

– Госпожа! Это вы приезжали в Своркмиддл прошлой ночью?

Франсуаз всегда нравилось почтительное обращение, хотя она ни за что бы в этом не призналась ни другим, ни даже себе самой.

Она коротко кивнула.

Мальчуган снова опасливо посмотрел вокруг и понизил голос. Хотя он находился совсем близко от Франсуаз, разобрать, что он говорит, стало сложно.

– Мне надо что-то показать вам, госпожа. Пойдемте.

– Покажи здесь, – сказала Франсуаз.

Но, по всей видимости, единственное, чем располагал карапуз сейчас, были драная одежда и горящие глаза. А они вряд ли заслуживали того, чтобы их рассматривать.

– Не здесь, – возразил мальчуган. – Поедемте, госпожа, я вас провожу.

Оборванец показывал куда-то в глубь леса.

– Скорее, госпожа, – умолял он. – Мы можем опоздать.

Над городскими стенами раздались торжественные звуки труб – то гвардейцы Беркена шли открывать ворота. Франсуаз в досаде изогнула кончики губ и решительно направилась следом за маленьким оборвышем.

Маленький оборванец спешил через лес, показывая дорогу Франсуаз. Он ориентировался с уверенностью человека, который вырос в здешних краях.

– Скорее, госпожа, – повторял он. – Скорее. Шум толпы, собравшейся у городских врат, остался позади.

– Что ты хочешь мне показать? – спросила Фран­суаз. – Говори.

Губы мальчугана задрожали, он чуть не плакал – словно любое слово, пророненное им по пути, задерживало их едва ли не на день.

– Нельзя, чтобы нас увидели вместе, – захныкал он. – Я и так не должен был показываться у ворот. Меня могли заметить.

– И что с того?

Высокий человек стоял у ствола золотого дерева. При виде всадницы он отделился от ствола и ответил за мальчика:

– Потом его могут узнать.

Девушка соскочила с ящера, лезвие меча выросло в ее руке.

– И? – спросила она.

Голос Франсуаз от рождения не отличался мягкостью, а ремесло искательницы приключений сделало его ста­льным.

Человек улыбнулся.

– Когда твое тело найдут в лесу, все станут задавать вопросы.

Губы девушки изогнулись подобно ядовитой змее. Злость и презрение были написаны на ее лице.

– Беспокоишься о пожирателях падали? – спросила она. – Не волнуйся. Я вырежу на тебе свое имя, прежде чем уйду.

Человек поднял правую руку, и в ней сверкнуло лезвие длинного, крепкого меча.

– Тебе придется много вырезать, – произнес он.

Франсуаз стремительно обернулась. Высокие ветви вечнозеленых кустарников зашевелились, захрустели. Казалось, весь лес ожил и двинулся на нее. Пятеро че­ловек окружили девушку, и каждый из них держал в руках оружие.

Если лицо главаря оставалось открытым, то четверо остальных носили под шлемами темные маски, закрывавшие всю голову. Прорези оставались только для глаз и рта.