Череп чудовища удлинялся вперед, и два маленьких глаза виднелись в отверстиях панциря. Круглые, темные, не имеющие зрачков, они не знали не только разума, но даже простых эмоций.

Это был зелифон – гигантская панцирная многоножка, обитающая в болотах Мрака и питающаяся человеческой беспомощностью.

Треххвостых гекконов выбросило из болота одновременно с водой. Они кувыркались в воздухе, словно Господь внял их молитвам и наделил крыльями. Франсуаз поймала одного из них за хвост и швырнула в голову зелифона.

Туловище чудовища начало показываться из болота. Позади черепа панцирь твари более не был сплошным. Он состоял из длинных, поперек всего тела, щитков. Каждый из них прикрывал пару коротких выгнутых лап и соединялся с соседним подвижными суставами. Длинное тело монстра могло изгибаться, словно древесная ветвь.

Геккон вращался в воздухе, растопыривая хвосты и лапы. Он был похож на огромную снежинку. Ящерицу ударило о прочный череп монстра и разнесло на тысячи кровавых капель.

Правый глаз зелифона был теперь залит кровью. Монстр остановился, не в состоянии сразу сориентироваться в пространстве.

– Что, – воскликнула Франсуаз, – не протер одну фару?

Треххвостые гекконы спешили вернуться под защиту болота. Франсуаз с силой подфутболила одного из них, и верещащая ящерица полетела в сторону гигантского чудовища.

Кровавое пятно закрыло второй глаз зелифона. Огромная сороконожка хлопнула головой о поверхность воды, поднимая широкие волны.

Франсуаз разбежалась и вспрыгнула на спину твари. Из оружия девушка имела только короткий клинок. Она вонзила его в шею чудовища между первым щитком и плоской головой.

Короткие лапы сороконожки забили по темной воде.

– Я открою тебя как консервную банку, – прорычала Франсуаз.

Один удар, даже нанесенный в шею, не смог бы убить огромное чудовище. Но Франсуаз не вытаскивала кинжала. Упав на колени, она обхватила рукоятку ножа обеими руками. Девушка пропарывала длинную рану, взрезая зелифона поперек всей шеи.

Гигантская сороконожка была обречена. Но она все еще пыталась бороться. Тело чудовища начало погружаться. Оно могло увлечь Франсуаз на самое дно топи, где водились другие, гораздо более опасные твари.

– Куда же ты, – процедила Франсуаз, вгоняя кинжал все глубже. – Мы недостаточно хорошо знакомы, чтобы купаться вместе.

Мутная вода окатила голову зелифона, смывая кровавые пятна с его глаз. Я встретился взглядом с чудовищем и приказал ему остановиться.

Другое существо не поддалось бы моему внушению, когда речь шла о его жизни. Но огромный зелифон был слишком примитивен, чтобы сопротивляться. Невыносимая боль сделала его восприимчивым к моим коман­дам.

Я заставил его оставаться у поверхности. Франсуаз коротко засмеялась, когда ей удалось перерубить твари шейные сухожилия. Тело чудовища сотрясалось от боли, и плотная завеса брызг вставала над темным болотом.

Франсуаз вогнала кинжал глубоко под череп зелифона. Она налегла на рукоятку, и верхняя пластина панциря отошла с глухим скрежетом.

– Прости, бедняжка, – произнесла девушка. – Придется покапать тебе на мозги.

Мозг чудовища был теперь обнажен. Темно-коричневый орган раздувался и опадал, и потоки крови омывали его. Толстые стебли нервов подходили с разных сторон к головному мозгу.

– Мальчонка, – произнесла Франсуаз, рассматривая его вскрытую голову. – А если я тебя кое о чем попрошу?

Демонесса вогнала кинжал в мозг зелифона на треть длины лезвия. Огромная сороконожка превратилась в бьющийся сгусток боли. Хвост чудовища, вырвавшись из черной воды, описал в воздухе широкую дугу. Треххвостые гекконы разлетались в обрамлении брызг.

Острые пластины венчали тело чудовища. Они вонзились в основание черного столба и обрубили его. Он обрушился, и пурпурная воронка, что проворачивалась над головой Найваи, начала исчезать.

– Что же, мальчонка, – произнесла Франсуаз, – достаточно для первого свидания.

Девушка надавила на рукоять кинжала и короткими взмахами рассекла мозг твари на шесть долей. Поток крови хлынул из разорванных артерий, заполняя черепную коробку монстра.

Зелифон больше не слушался моих команд. Его глазные нервы были перерезаны, а мозг превратился в заготовку для бутербродов. Франсуаз плавно вскочила на ноги и перепрыгнула на островок, где стоял я.

Содрогаясь в агонии, издыхающий зелифон погружался в пучину. Его хвост еще долго хлопал по черной воде, убивая попавших под него гекконов.

– Кажется, – обеспокоенно произнесла Франсуаз, вытирая лезвие кинжала, – я сделала ему больно.

Черный железный столб глубоко погрузился в болотную почву. Найвая возлежала на нем, и оковы Мрака, размыкаясь, струились по ее телу. Цепи двигались, словно потревоженные змеи. Они выползали из отверстий в ее коже, освобождая ее, и тугие кандалы раскрывались, опадая высохшими лепестками зла.

Я наклонился над девочкой, и мои пальцы коснулись ее лица. Веки Найваи поднялись, взгляд ее голубых глаз вновь стал небесно-ясным. Это длилось не дольше одного мгновения. Глаза ее сомкнулись, а тело расслабилось, погружаясь в сон.

Тени высоких тисов ложились на розовый песок, позволяя снова обрести спокойствие и уверенность. Найвая распростерлась передо мной, ее полные груди размеренно поднимались и опускались. Лицо девочки стало безмятежным, пальцы, свидетели душевного состояния, расслабленно погружались в нежные волны песка.

Дервиш смотрел на Найваю взглядом озабоченным и сосредоточенным. Врач, наблюдающий за только что излеченным пациентом, он не позволял радости замутить его разум.

– Седрик, – негромко позвал он.

Одетый в короткую тогу бегемот появился из садовой аллеи. Он стоял там все время, пока проходил обряд очищения, ожидая, когда дервишу потребуется его помощь.

Святой учитель поднес смуглые пальцы к лицу Найваи, но не дотронулся до нее; его узкая ладонь заскользила над телом девочки.

– Отнесите ее в покои, Седрик, – произнес дервиш. – Она проспит два или три дня.

Не говоря ни слова, бегемот опустился на колени перед девочкой. Его огромные лапы бережно обхватили Найваю. Седрик поднял ее, словно она была невесомой. Только теперь бесстрастное лицо бегемота сменило выражение. Он смотрел на девочку с трогательной заботой и что-то бормотал ей на наречии северных гиппопотамов.

Дервиш отряхнул ладони, сбрасывая с них пыль астрального скола. Его темные глаза смотрели вслед удаляющемуся бегемоту.

Лишь когда буйные заросли ирги скрыли Седрика от наших глаз, святой учитель обернулся к нам. Взгляд его стал острым, и без того худое лицо прочертилось жесткими складками.

– А теперь, – сказал он, – объясните, кто вы, черт возьми, такие.

Лицо Франсуаз помрачнело. Словно грозовая туча нависла над прогневавшим ее миром, готовая разразиться молниями и раскатами грома.

Дервиш собирался повторить вопрос, но не успел. Стремительным движением демонесса выхватила кинжал, и высоко стоящее солнце скатилось лучами по острому клинку.

Черты святого учителя застыли, вздрагивая капельками пота. Франсуаз подцепила лезвием свое платье у горла и вспорола материю до самого подола.

– Наконец-то, – произнесла она, выступая из разрезанного платья.

Толстая ткань опала за ее спиной, вздымаясь холмами буфов. Франсуаз вновь оказалась в куртке из кожи дракона и полуштанах. Единственное, чего недоставало ее облику, это заплечных ножен с обоюдоострым мечом.

– Я – демонесса Франсуаза, – сказала она. – Это эльф Майкл. У нас свои счеты с вашим похитителем душ.

Лицо дервиша было сухим, как осенний лист, что остается на облетающем дереве и, искривившись и застыв, ловит первые снежинки зимы.

– Значит, вы – демон, – произнес он.

Взгляд, которым он окинул девушку при этих словах, лучше слов говорил: «Ничего удивительного».

Дервиш не был фарисеем, он не производил впечатления человека, склонного потакать толпе. Чувство долга было единственным, что он позволял себе испытывать, не заглушая в часы медитаций.