Ну и Другу, а потом и Белкину, на лишних квадратных метрах, конечно, удобнее.

Ну вот, уж на что свою съемную квартиру я за пять лет обитания в ней обустроил по своему вкусу, а капитанская каюта сразу мне понравилось больше. Не потому, что она оказалась очень просторной и состояла аж из трех комнат: гостиной, совмещенной с кухней, спальни и рабочего кабинета. Не потому, что ее обставили футуристической мебелью полностью в моем вкусе (диван, совмещенный со столиком для напитков, например). А потому что вдоль одной из стен в каждой из комнат тянулся огромный иллюминатор с видом на космическую ночь.

Я же говорил, что очень люблю космос? Могу еще раз повторить. Потому что я очень, очень его люблю.

А именно потому, что люблю, немного интересуюсь достижениями человечества в этой области – насколько хватает свободного времени и образования, разумеется. В частности, понимаю, что такие огромные иллюминаторы в реальных космических кораблях и на станциях мне не светят: это одна сплошная уязвимость конструкции. Да и не нужны иллюминаторы в космических кораблях. Даже если корабли будут летать со скоростью, в несколько сотен выше световой, что вроде как теоретически невозможно, пейзаж за окнами все равно меняться не будет. Точнее, будет меняться столь медленно, что человеческий глаз не заметит разницы.

На станции, конечно, дело обстоит несколько лучше: у нас есть пока еще не разрисованный газовый гигант и свита его спутников, которые танцуют свой вечный танец в зоне прямой видимости. Однако танец этот, опять же, слишком неспешен, да и по‑настоящему красивыми его фигуры бывают не всегда… То есть, если выражаться нормальным языком, а не метафорами, поди еще дождись, чтобы у тебя в окно заполз хотя бы один спутник! Или чтобы один‑два спутника начали прохождение по диску местного Сатурна…

С тем же успехом можно просто повесить на стену фотографию. Или, с поправкой на высокотехнологическую эпоху, телеэкран. И на этот экран можно, при большом желании, транслировать все, что происходит за стенами этой нашей консервной банки. Это и уберет уязвимое место в конструкции станции, и позволит вносить разнообразие в скучную жизнь персонала.

Но тут я сразу понял, что передо мной не экраны, а самые настоящие окна.

Я подхожу к этому окну и прижимаюсь к нему ладонями.

Почему же я так уверен уверен в том, что на расстоянии всего в паре десятков сантиметров от моих ладоней – космический вакуум? Ну, гладкая прохладная поверхность слегка утоплена в стену – так ведь и телеэкран можно смонтировать точно таким же образом. Ну, не видно ни рамки, ни каких‑либо управляющих кнопок… мало ли.

Все просто: я вспомнил, что видел их снаружи, из режима демиурга (в который, кстати, не выходил с момента появления в капсуле). Просто уж очень приметная форма: неравнобедренная трапеция. Я вроде как даже пролетал мимо этих окнах на своем мусоросборочном катере, но тогда они изнутри не светились.

Теперь мне легко представить, что теперь они светятся, и что оттуда, снаружи, можно увидеть мой силуэт… и силуэт Белкина, который, любопытствуя, привстал на задних лапках и положил передние на стекло – мол, на что это хозяин так пристально смотрит?

Однако по первому пункту я был прав: картина довольно однообразная. Правда, вращение станции постепенно вынесло в поле моего зрения газовый гигант. Не сказать даже, что он отсюда кажется мелким: четверть поля зрения примерно занимает. И зрелище это мне пока что не приелось – полосы газа все время выглядят немного по‑другому, а когда из‑за его бока показывается центральное светило (или, наоборот, удаляется за его бок), это выглядит по‑настоящему фантастически.

Однако сейчас местное солнце мирно светит себе в стороне, не спеша совершать перемещения прямо перед моими глазами. А без него в статичной картинке нет ничего такого уж удивительного. С тем же успехом ее действительно могли просто транслировать с наружных камер – человеческий глаз не ощущает разницы…

А вообще говоря, неважно, настоящие ли это иллюминаторы или нет. Ведь в любом случае, все, что меня окружает – лишь картинка, очень талантливо отрисованная командой специалистов и транслированная мне на сетчатку глаза с помощью целой кучи очень крутых современных технологий. Тоже чудо, кто бы спорил, но когда я думаю об этом, энтузиазм как‑то пропадает.

Отнимаю руки от окна. На стекле остается еле видимый след от прикосновения моих ладоней.

Можно было бы снова порадоваться тому, как отлично сделана игра, но я внезапно ощущаю раздражение, даже гнев. Надо же, как я увлекся. Почувствовал эту игру своей, начал тешиться иллюзией, что от меня здесь что‑то зависит. А это всего лишь картинка. Они могут тут не только непрактичные иллюминаторы нарисовать, но и вообще изобразить, будто стены станции состоят из силовых полей, удерживающих воздух – и будут в своем праве.

И капитанская каюта сразу перестает мне казаться такой уж красивой и удобно устроенной. Ну подумаешь, элегантный минимализм. Подумаешь, футуристическая мебель. Небось из какого‑нибудь каталога дорогого магазина передрали. Или вообще какая‑нибудь коллекция Икея с непроизносимым названием (даром, что ли, шутят, что им их придумывает пленный инопланетянин?), я в них не разбираюсь.

Да даже если бы все здесь действительно было устроено так классно, как мне сначала показалось! Конечно, на этот диван можно прилечь, за стол сесть, а водой из остроумно встроенного в минибар крана умыться – но все равно это не настоящая комната, и жить в ней нельзя.

А я так влип во все это только потому, что жалкий неудачник, неспособный осуществить свою единственную настоящую мечту с детства: попасть в космос! Неспособный даже что‑либо последовательно делать в этом направлении. Причем с детства неспособный! То мое дурацкое решение стать библиотекарем – это ведь было следствие плохих оценок по физике и математике, что я себя обманываю… Было бы больше способностей к точным наукам – выучился бы на инженера… или, с поправкой на то, как много времени требуется на обретение по‑настоящему глубоких знаний, сейчас все еще учился бы, получая еще одну специализацию или углубляя имеющиеся. И если и не сам стал бы космонавтом (опять же, глядя правде в глаза, богатырским здоровьем и атлетизмом я никогда не отличался), то уж хотя бы работал бы с ними.

Вдыхаю и выдыхаю, стараясь успокоиться. Иногда накатывает. Наверное, кризис среднего возраста…

Игры – это тоже очень важно, говорю я себе. Сколько человек реально могут попасть в космос сейчас? Десятки… ну, может, сотни, если Лунная база таки заработает в штатном режиме. И то вряд ли. Обещанной еще в моей глубокой юности колонизации Марса я тоже, похоже, уже и не дождусь. И дождется ли вообще остальное человечество – большой вопрос.

А игра – вот она, почти такая же сложная и интересная как самая что ни на есть реальная реальность. И я помогаю ей сбыться. А к ней доступ будут иметь миллионы, может быть, даже миллиарды… с поправкой на имущественный статус, здоровье и тому подобное. Тоже полезное дело.

Вот что странно: у меня вроде и физического тела нет, а Белкин все равно чувствует, что мне не по себе! Трется об ногу, даже приподнимается на задние лапы и тычется лбом в колено. Мол, что это с тобой?

Приседаю на корточки и глажу кота. Ничего, дружище, ничего. Просто сожаление о несбыточном. Со всеми бывает.

Когда Бриа звонит в дверь, я уже успеваю справиться с этим малодушным приступом ощущения бессмысленности бытия.

Игра все равно мне нравится очень сильно – а еще не факт, что работа над настоящей космической станцией так бы понравилось. Сколько там сейчас, шесть модулей? И трое космонавтов из России, плюс один из Китая, если я не ошибаюсь? Размах совсем не тот. И инопланетян нет ну вот буквально ни одной штуки, если правительство нам не врет.

А я, в сущности, мечтательный лентяй. Как и большая часть человечества.