Таня кивнула, соглашаясь с Кешей. Я вынужденно признал, что его сомнения справедливы.

— Была такая мысль, но меня до сих пор в башку другое долбит. После побега Чигин как в воду канул. И не всплыл до сих пор, несмотря на то в федеральном розыске. Предположим, что с больничкой ему повезло, но дальше-то что?

— Хочешь я расскажу тебе про Вову Штыря, которого замели через двадцать лет после побега? — фыркнул Кеша.

— Вова Штырь — уголовник. А Чигин — маньяк. У него другая психология. За два года он бы проявился.

— Брось, — отмахнулся Кеша. — Он мог свалить в Казахстан, Белоруссию, а оттуда улететь за границу, осесть там. Чикатило сколько лет ловили?

— Никто не знал, кто маньяк. Не в нашем случае. Сбегает маньяк, все на ушах стояли, учитывая количество убитых.

— Он мог где-нибудь сдохнуть, — жестко произнесла Таня и со стуком поставила свой стакан на стол. — Я бы очень этого хотела. И мне на хрен не сдалась долбаная справедливость, показательная казнь и прочее. Если я буду точно знать, что кто-то проломил Чигину башку или он утонул, переправляясь в Финляндию, то успокоюсь и отпущу ситуацию раз и навсегда. Но Ваня прав. Маньяк себя не переделает. Два года прошло, и мы ничего не слышали о новых жертвах. Он мог, например, умереть.

— Угу. Или научился очень хорошо прятать трупы, — мрачно предрек Кеша.

— За что я вас люблю, дорогие мои, так это за безудержный оптимизм, — вздохнул я.

Телефон бывшего охранника Ксении не отвечал. Сообщения в мессенджерах оказывались прочитанными, но безответными. Андрей Сухоруков не желал со мной общаться. Мне это надоело. Я, конечно, предполагал, что охранник мог оказаться где-то в другом городе, но на всякий случай воспользовался своими былыми связями, чтобы запеленговать телефон. Сигнал устойчиво пульсировал в загородном поселке, который еще только начал превращаться в модное место богатых дачников. Особняки воздвигали неподалеку от Истры, на другом берегу, до своего крайнего замужества, когда-то жила примадонна всея Руси. Пара звонков — и я знал, что в поселке, на улице Кленовой постоянно была прописана некая Мария Павловна Сухорукова, 1951 года рождения. Я не поверил в совпадения и направился навестить почтенную мадам.

Дом Сухоруковых оказался скромным пятистенком, выкрашенным в зеленый цвет. За крышей переливалась река, окруженная раскидистыми ивами. Двор окружал забор из рабицы, за ним я увидел битый «лексус», под которым, в тени, вальяжно развалился бурый пес, лениво косивший взглядом в сторону бродивших по двору кур. На завалинке валялся серый кот с рваным ухом. В «лексусе» грохотали басы, почти заглушая резкие удары топора и стук разлетающихся поленьев. Я прикрыл глаза ладонью от солнца и увидел мужскую спину, вздымающую и опускающую колун.

Было здесь что-то еще… Непонятное, неприятное. Опасное. Холодное, как лед.

Я несколько раз стукнул кулаком в ворота. Дремавший пес поднял голову и, нехотя поднявшись, принялся лаять без особого энтузиазма. Мужчина, еще совсем молодой, оглянулся, и на его лице промелькнуло что-то непонятное, вроде раздражения, с которым он быстро справился, и даже неудачно попытался изобразить улыбку, однако колун остался в его руках. Хозяин или знал, кто я, или догадывался, поскольку никакого удивления на лице не появилось.

— Здрасьте, — сказал он. — Чем могу помочь?

— Добрый день. Вы — Андрей Сухоруков?

— Точно так. А вы…

— Я адвокат Иван Стахов, — представился я, вновь не заметив удивления, — я вам звонил несколько раз. Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?

— Ну… Задавайте, если вам надо. Вы меня, наверное, не помните. Вы когда-то в наш универ приходили, рассказывали про службу в органах, так сказать, были покупателем.

Такое в моей биографии, действительно было. Начальство отправляло нас на юридические факультеты где мы долго и неубедительно агитировали молодежь вступить в ряды полицейских.

— Я вас не вдохновил? — поинтересовался я. Сухоруков развел руками.

— Ну, как видите. Я со скрипом учился, чуть не вылетел, куда мне было в следаки или опера идти, а на дороге палочкой размахивать и подавно не хотелось. Проходите во двор, в дом не приглашаю, у меня там мама болеет. Чаю хотите? Или пива?

Я подумал, что меня уже второй раз не приглашают в дом бывшие полицейские, пусть Сухоруков так и не надел погоны, но не стал акцентировать на этом внимание. Двор выглядел неухоженным, всюду валялось барахло, какие-то тазы, поодаль, на веревках колыхалось белье, неаккуратно повешенное комом, так что вряд ли здесь хозяйничала женщина. Напрягать Сухорукова не хотелось. Двор вызывал какое-то смутное беспокойство, что-то зудело у меня в затылке, словно его сверлил настойчивый взгляд. Я незаметно потер ладонь кончиками пальцев. Они были холодны, как лед.

— Спасибо, ничего не надо. Мама ваша давно болеет? — спросил я, стараясь незаметно оглянуться. Ах, как бы мне не помешала помощь Веры… Она видела мертвых, я же мог только чувствовать нутром, что здесь, в этом тихом месте, кто-то умер не своей смертью, и его могила еще совсем свежа.

— Да с месяц уже. С ногами какая-то беда, варикоз, а потом еще и свалилась на улице, ходить совсем не может, мне даже с работы пришлось уволиться. Совсем плоха стала после того как отец… того.

Я облизал высохшие губы.

— Ваш отец недавно умер?

— Да, — неохотно признался Сухоруков. — А вы по какому вопросу? Из-за Ксении Олеговны?

Я кивнул, и вновь огляделся, но ощущение не менялось. Покойник, если он присутствовал в этом месте, упорно ходил за спиной. Я тряхнул головой.

— Рокотов вам недостаточно платил для того, чтобы нанять сиделку?

— Рокотов… — Андрей пожал плечами. — Да я его видел несколько раз всего, когда за Ксенией Олеговной заезжал, да отчитывался. Не думаю, что он вникал, сколько я зарабатываю, а попросить прибавки я тогда не отваживался. Ставка у меня обычная, как у всех, кто непосредственно доступа к телу шефа не имеет. Когда меня поставили Ксению охранять, я обрадовался, думал, зарплату повысят, только недолго лафа длилась. Она от охраны отказалась, да еще в такой форме, будто я в чем-то был виноват. А тут отец умер, мама заболела. Я отпуск взял без содержания на первое время, а дальше… Ну, вы знаете. Меня даже в Москве не было, когда у Рокотовых все случилось. После смерти Ксении я сунулся обратно, а меня уволили, как оказалось. Фиронов сказал: нет к тебе доверия, не заметил, что девчонка к самоубийству готовилась. Только как я мог это заметить?

Вопрос был справедливым, и, хотя Андрей поглядел на меня с надеждой, я не смог ответить. Если у девушки была депрессия, то это родители не заметили, молодой человек — не заметил, а как это долен был разглядеть охранник и подавно неизвестно. Вместо ответа я спросил:

— Фиронов считал, что Ксения покончила с собой?

— Ему менты так сказали, — хмуро сказал Сухоруков и вдруг вскинулся: — А что? Это не так? Хотя… Вы бы, наверное, сюда не приехали. Неужели ее грохнули?

— Если так, то кто мог это сделать? — ушел я от ответа. — Фиронов вас не расспрашивал?

— Ну… Говорил. Но так, вскользь. Он больше за себя переживал, потому что в тот момент в больнице оказался, мог шефу под горячую руку попасть и с работы вылететь. Благо Рокотов понимал, что от аппендицита прививок не бывает, и от него не убережешься. В общем, Фиронов на работе остался, а меня вот турнули. Хоть рекомендации нормальные написали, и то хорошо. Хотя это все равно несправедливо. Прямо как рок какой-то, будто Смерть сама к Ксении дорогу расчищала, чтобы не помешал никто. Вы «Пункт назначения» смотрели?

Мне хотелось фыркнуть, но памятуя о буравящем спину взгляде мертвеца, я воздержался от критики.

— Думаю, что Смерть достаточно могущественна, чтобы разобраться с человеком и не устраняя охранников такими сложными способами, как болезни родных. Скажите, после вашего ухода Ксению никто не охранял?

— Нет. Точнее, я не в курсе. Парни говорили, что к ней никого так и не приставили.