— Я хочу быть независимым, хочу построить что-то, что будет принадлежать только мне, основать что-то, что будет расти и процветать, что-то созданное моими руками. Я хочу стать богатым. Хочу дом с собственным пляжем, низкую красную машину из Италии, Харлей-Дэвидсон, яхту и не раньше, чем через десять лет, четырехэтажный свадебный торт, от которого всем станет дурно. Где-нибудь через четырнадцать лет я хочу детей и самое позднее к тридцатому дню рождения дюжину виноградных улиток в чесночном соусе.

Услышав его последнее желание, мы все, включая его, скривили рот, а потом громко рассмеялись.

— Похоже, что ты достиг большинство целей,— сказала я.

— Ты еще помнишь?

— Даже очень хорошо. И виноградных улиток тоже.

— Я по-прежнему считаю их противными. Моя яхта на данный момент маленькая парусная лодка, а красный скоростной автомобиль мутировал в темно-синий С-класс. Но зато свадебный торт был высшей пробы.

— А что с Харлеем?

— Он стоит в гараже и отзывается на имя «Гангстер». Летом я гоняю на нем по Мекленбургу.

Старая дорога из деревни терялась, уходя в болота лугов, затопленных морской водой. Я глубоко вдыхала свежий, наполненный минералами ветер Балтийского моря. Целую минуту я была так счастлива, как будто Майк перечислил мне мои собственные успехи. Мне было приятно слышать, что, по крайней мере, его желания сбылись, если уж у Маргрете и Харри ничего не получилось в жизни.

Мы подошли к лесочку, который сами же и посадили тридцать лет назад, чтобы защитить наш дворец от взглядов посторонних людей, прогуливавшихся в этом месте.

Увидев летящий на него мяч, Майк на некоторое время занялся сыном, а я не торопясь пошла вперед и окунулась в лес.

В свете солнечных лучей, прорывавшихся сквозь раскидистую крону деревьев, стали заметны первые детали. Я обнаружила огромную стену, дыру в ней и груду камней. Ветер играл грустное адажио в покрытых мхом трещинах — узнаваемое лицо и дружественный голос руин. Но было и кое-что новое. В одном месте из стены, под углом девяносто градусов, проросла береза. Оставалось загадкой, откуда она брала жизненные силы и как держалась на шатающихся камнях.

Войдя во «дворец», я поняла, что все эти годы моего отсутствия я всегда носила его с собой. Специфический оттенок серого цвета этих стен, которого я пыталась добиться на своих черно-белых фотографиях, игра тени и света, ставшая фирменным знаком моего творчества и не в последнюю очередь одиночество этого строения посреди равнинной местности. Руины были для меня своего рода Большим взрывом в моем творчестве, только я не замечала этого двадцать лет.

Я бродила по дворам, которые когда-то были спальнями или трапезными, привлекаемая различными следами как, например, костер, разожженный казалось еще в доисторические времена или дуб, чьи плоды служили боеприпасами для детских битв. Пахло свежескошенной травой.

С задним, самым большим двором у меня были связаны особые воспоминания. В марте девяностого года, на мой восемнадцатый день рождения Юлиан подарил мне там пикник, только я и он, плитка дешевого шоколада, безбожно дорогая бутылка розового шампанского и дряхлый кассетный магнитофон, игравший песни Жульетт Греко. Мы танцевали под «Parlez-moi d’amour», а потом занимались любовь в траве. Не в первый, но в последний раз.

За несколько секунд я еще раз пережила тот день. Невозможно было поверить, что все это было двадцать три года назад, я так четко помнила молодую, светлую кожу Юлиана, его белокурый чуб, щекотавший мое лицо, тепло его тела... В тот день я делала фотографии, в том числе наши в обнаженном виде. Это я помнила. Но вот куда они делись? Наверное, я сожгла их в раковине родительского дома.

— Лея, ― сказал голос, который я не слышала целую вечность, и испуганно обернулась.

— Юлиан?

Я по-прежнему была одна, даже после того, как заглянула за угол. Но я могла поклясться, что слышала его голос. Видимо у меня разгулялась фантазия в этом месте, которое много значило для меня в молодости и было связано с моей первой любовью. Я поймала себя на том, что глазами искала следы нашей любовной игры, даже отпечатки в траве, что было просто смешно. Вообще этот двор был совсем другим в моих воспоминаниях. Четверть территории занимал увесистый куст ежевики, которого тогда здесь не было. Его плоды в большинстве своем уже засохли.

— Соберись,— призвала я саму себя, прожевала одну из последних еще съедобных ягод и вернулась к Пьеру и Майку.

После спонтанного приглашения Майка, мы поехали на его машине в Росток, где у Джереми была футбольная тренировка. Как и полагается зрителям этого вида спорта, мы ели хот-доги. Конечно же, я измазала блузку, хлопала в неправильные моменты, подбодряла Джереми тогда, когда не нужно было, ничего не понимала и задавала глупые вопросы — в общем и целом это был веселый день.

В какой-то момент Пьер положил свою руку на мою, и я незаметно взяла ее. На этом жесте и нежном взгляде мы и остановились.

Когда появилась бывшая жена Майка, чтобы забрать Джереми после тренировки к себе, наш друг вдруг поспешил вернуться на Пёль. Не то чтобы они враждебно относились друг к другу. Напротив, они вели себя вполне дружелюбно, и я посчитала, что первая жена Майка подходила ему гораздо больше чем Жаклин. Бабс, как она сама себя называла, и как по-прежнему обращался к ней Майк, была женщиной деревенской, крупной, простой и прямолинейной, как он сам. Майку было так приятно в ее обществе, что он вдруг не выдержал.

На обратном пути он поначалу был немногословен, кажется, даже загрустил, чего я раньше не замечала за ним. Но потом, он заметно оживился, будто рассказал сам себе смешную шутку и начал выдавать привычные веселые изречения.

— Проведем вечер вместе, или как? — спросил он, когда мы уже были недалеко от Кальтенхузена.

Я сразу согласилась, в общем-то не оставив Пьеру выбора. Мне очень хотелось весело провести несколько часов, ведь Майк всегда был гарантом веселья. В детстве он всегда отвечал за хорошее настроение, что-нибудь придумывал, чтобы не стало скучно. Десятилетия спустя создавалось впечатление, что ничего не изменилось. У себя дома он сразу направился к бару, деревянной стойке в старо-английском стиле, в которой было нечто особенное, чего нельзя было сказать об остальной мебели, однозначно выбранной Жаклин. В этом маленьком, трехметровом царстве Майк был однозначно в своей стихии.

— Хочешь тоже бурбон, Лея? Или лучше коктейль? Бабс всегда говорила, мое единственное отличие от мелкого жулика заключается в моей способности идеально смешивать Текила Санрайз.

— И, тем не менее, вы развелись? Я удивлена. Казалось бы, идеальная Текила Санрайз должна служить залогом крепкого брака.

Майк улыбнулся вымученной улыбкой, а я прикусила губу. Пытаясь пошутить, я нечаянно задела его за живое.

Смешивая для меня и Пьера коктейли, Майк выпил свой первый бурбон, и щедро налил следующий. По глазам Пьера я видела, что это было только начало и последует еще много напитков, и я даже стала сомневаться, было ли хорошей идей согласиться провести вечер вместе. С другой стороны я не хотела оставлять Майка наедине с собой. Ни разу не видев его и Жаклин вместе, я была почти уверена, что это был несчастливый брак. Мне хотелось напрямую спросить Майка об этом, но не хватало смелости. Тем не менее, я хотела наконец понять кое какие обстоятельства и причинные связи.

— В чем причина ссоры между тобой и Харри? — спросила я, когда он подал мне бокал с коктейлем.

— Может, поговорим о чем-нибудь более приятном, чем спор двадцатилетней давности? Даже канаста¹² увлекательнее разговора о Харри.

Мы чокнулись бокалами, и я попробовала текилу санрайз. Видимо я выглядела так, что Майк все-таки вернулся к теме разговора.

— Соглашусь. Ты приезжаешь в Кальтенхузен, и все кажется тебе чужим и перевернутым с ног на голову. Кроме того, рано или поздно ты все равно все узнаешь. — он бросил короткий взгляд на Пьера. — Но прежде чем ты услышишь другие версии, я расскажу тебе свою.