— С Маргрете?

— Да, но я не уверен. Входная дверь несколько раз открывалась и закрывалась, она ужасно скрипела, что всегда раздражало меня, но в тот вечер меня больше ничего не раздражало. Я открыл бутылку водки, поэтому-то эти дураки полицейские на следующий день не восприняли меня всерьез, когда я рассказал им о ссоре в руинах и что молодой Моргенрот вел себя после этого как-то странно. Они учуяли запах перегара и мои показания стали им не интересны. Кроме того...

Бальтус помедлил, поджал губы и замолчал.

Но Сабина и без того знала, что последовало бы дальше. Начиная с тридцать первого августа, старик окончательно стал «вчерашним», списанным со счетов неудачником, а такие люди как Мирослав Амманн ориентировались исключительно на то, что было впереди. С девяностого года все стали посмеиваться над Бальтусом. Амманн и его коллеги просто были первыми.

— Есть ли еще что-то, что вы заметили тогда?

Бальтус несколько секунд смотрел на Сабину. Когда он ответил, в его голосе уже не было свойственных ему негативных ноток. Видимо он привык к тому, что люди либо неохотно слушали его, либо не слушали совсем. И уже совсем редко что-то переспрашивали. Интересно, когда он в последний раз вел нормальную беседу?

— Только то, что Майк днем часами катался по Кальтенхузену на своем новом мотоцикле и делал круг с каждым из своих друзей.

— С Юлианом тоже?

Он кивнул.

— Да, даже с моей Жаклин. Только Леи не было, Вашей сестры. Ее не было видно несколько месяцев.

Сабина неохотно вспоминала ту фазу своей жизни, длившуюся несколько месяцев, не потому что тогда умерли родители, а из-за чувств, возникших в результате этого, чувств, которых она стыдилась до сегодняшнего дня. В ее глубокую печаль из-за смерти людей, которые были для нее ближе всех, закралось маленькое, злобное чувство, а именно злорадство по поводу того, что катастрофа затронула Лею куда сильнее, чем Сабину. Конечно, они обе потеряли отца и мать, но Лея потеряла еще к тому своих самых больших сторонников, ярых поклонников и взаимную связь.

Впервые в жизни Лее было действительно плохо, она плакала слезами, идущими казалось прямо из сердца. Сабина плакала так будучи ребенком, тайком от всех, когда чувствовала себя ущемленной и отодвинутой на второй план. Однажды она запретила себе так плакать.

Таким образом, трагическая смерть родителей обернулась победой для Сабины. Лея была слабой, беспомощной и легко ранимой, тогда как Сабина взяла правление в свои руки и регулировала все, что нужно было регулировать. По началу, она не заметила, что в ее активности присутствовала и гордость от того, что она так хорошо справлялась с делами. И только несколько месяцев спустя, Сабина созналась себе в том, что даже немного наслаждалась этим временем.

— Во время нашей последней встречи вы упоминали наркотики,— сказала Сабина. — Кого вы имели в виду? Только Жаклин?

— Про свою дочь я знаю точно. Однажды я поймал ее за этим делом и избил до полусмерти. Но не помогло. Вскоре она уехала.

— Вы имеете представление о том, откуда у нее были наркотики?

— А как Вы думаете, чем Майк Никель оплатил мотоцикл? — Бальтус буквально выплюнул этот вопрос. — Я выбил это признание из Жаклин. Но как уже было сказано, вскоре после этого она уехала, и у меня до сегодняшнего дня нет доказательств.

— Я думала, Майк тогда продавал страховки и на этом заработал свои первые деньги.

— Это было позже. Мой богатый зять начал свою карьеру как торговец наркотиками. Я предполагаю, что это существо, которое зовется моей дочерью, шантажировала его этим после возвращения из Америки. Ведь у нее не было ни денег, ни толкового образования, а работать она не стремилась. Сначала она хотела попросить взаймы у меня, но не тут то было. Мои условия ей не подошли, и она придумала кое-что другое.

Сабина примерно представляла, что это были за условия. Из гламурного Голливуда прямо в социалистический анклав на краю света или, проще говоря, полное самоотречение. С таким же успехом она бы могла вступить в секту. Ее мнение о Жаклин было менее жестким, чем можно было предположить от бывшего наркополицейского. Сабина считала, что в молодости вполне нормально быть рискованным, наивным, беспечным, да даже глупым. Молодым людям она прощала то, за что осуждала старших, но считала ужасными молодых всезнаек и святош.

Кроме того в те времена молодые люди хотели испробовать как можно больше, в конце концов падение стены открыло перед ними тысячи шансов и новые возможности, начиная от быстрых автомобилей, рискованных оснований предприятий и заканчивая дайвингом или эмиграцией. Иногда попытки заканчивались проблематично, иногда трагически. Жаклин попробовала наркотики и наверняка не прекращала принимать их и в Голливуде. Там даже считалось хорошим тоном, что-нибудь принимать.

К Майку Сабина относилась менее благосклонно. Если обвинения старика были правдивы, то Майк был дилером, соблазнителем, который загонял других в эту зависимость.

Так как Бальтус помог ей, Сабина попрощалась с ним вежливо.

— Спасибо за Ваши сведения,— сказала она и уже хотела развернуться, как вдруг он сделал шаг в ее сторону.

— Наверное, не стоит это говорить, но Вы всегда нравились мне больше чем Ваша сестра. Лея в молодости была какой-то... неправильной, а я этого терпеть не могу. Хоть Вы и бывали довольно часто наглой, но, по крайней мере, были честной, были самой собой. Я ценю таких людей.

Сабину поневоле тронули слова этого твердолобого упрямца, который по его же словам избил до полусмерти собственную дочь. Никто, знавший обеих сестер, никогда не отдавал предпочтение старшей, неловкой и угловатой.

Пока Сабина думала, как отреагировать, он добавил:

— Простите, что я вчера ранил Вас.

— Вы же не специально.

— Тем не менее.

— Извинения принимаются.

Бальтус протянул ей шершавую, натруженную руку, и на минуту показалось, что между ними возможно взаимопонимание, в том числе и в том, что касалось ссоры из-за участка. Может быть, мотив старика снести руины был куда проще, чем все думали. Может этим действием он хотел в последний раз эффектно подать себя? Чтобы людям в деревне, которые десятилетиями насмехались над ним, стало не до смеха?

Сентябрь 2013

За день до открытия выставки я, наконец, получила долгожданный звонок от Ины Бартольди. Я как раз сидела в машине по дороге в Кирхдорф, где в доме общины собиралась развесить свои фотографии в определенной последовательности. Я остановилась на обочине неподалеку от Кальтенхузена, вышла из машины и в общих чертах рассказала психологу о последних событиях. Остров еще был окутан туманом, но кое-где уже пробивалось солнце. Будет еще один хороший день.

— Я знала, что такое может случиться,— завершила я свой рассказ. — Вы сказали мне, что то, что я пережила в мае на Пёле, не исчезло окончательно, а просто спряталось, но в любой момент может вырваться наружу. Что касается этих вспышек в памяти, которые то и дело возникают у меня перед глазами — это я тоже могу понять, хоть и не всегда догадываюсь, что они хотят мне сказать. Например, плачущая Жаклин? Что это означает? Ну ладно, ради бога, оставим все как есть. А вот Юлиан... Когда я слышала или видела его, это было так реалистично...

— Давайте рассмотрим это более подробно,— сказала Ина Бартольди. Уже одно то, что я слышала ее голос, благотворно влияло на меня.

На протяжении нескольких месяцев она поддерживала меня, выслушивала, конструктивно, но все же сочувствующе объясняла мне, что со мной произошло и что еще произойдет. То, что она стала для меня своего рода сестрой и одновременно подругой, я поняла, только когда снова поговорила с ней после долгого перерыва. Я готова была сорваться и поехать к ней.

— Что касается Юлиана, то тут есть два возможных объяснения,— сказала она. — С одной стороны эти места и события напрямую связаны с вашим бывшим парнем. Вы сказали, что часто встречались с ним в развалинах монастыря, где Вы несколько дней назад якобы слышали его голос.