Сентябрь 2013

За долгие годы отсутствия я полностью забыла, что небо над Пёль занимало девяносто процентов горизонта. По нижнему краю располагались пастбища, пруды с древними камнями, камыш, а за ними тонкая полоска моря. На всей остальной части острова преобладали серые или синие цвета в зависимости от погоды. В такие дни, казалось, что ландшафт и жизнь застыли неподвижно, словно нарисованный пейзаж. Только когда обрывки облаков кружили над островом или собирались в жутких газообразных чудовищ, смягчая застывшее спокойствие, Пёль начинал «беспокоиться», даже зарождались какие-то опасения и люди чувствовали себя зависимыми от враждебных стихий.

Тем не менее, день моего повторного возвращения был безветренным, даже несколько сумрачным. Во второй половине дня, на ту часть острова, которую я знала или точнее открывала для себя заново, опустилась зеленовато-синяя дымка.

С террасы Майка и Жаклин открывался вид, захватывающий дух, если вам нравились просторы и размытые, ненавязчивые цвета. Я любовалась гротескными узорами облаков в голубом сентябрьском небе. Впервые после смерти родителей, у меня появилось ощущение, что Пёль — мой дом. Я вздрогнула. Неподалеку от меня снова заработала циркулярная пила, звук которой заставил занервничать. Визгливый звук сильно резал уши, хотя Жаклин вполне спокойно подала мне чашку чая.

— Это всего лишь мой отец, — объяснила Жаклин и налила чай. — Несмотря на свой возраст, он постоянно работает. Люди его поколения просто не могут сидеть спокойно. Мы абсолютно другие, не правда ли, дорогая Лея?

Она протянула руку в поисках понимания. Девочками мы часто ходили, держась за руки. То, к чему Маргрете относилась пренебрежительно, для нас служило знаком тесной связи, равенства и даже любви. Бывало, мы даже невинно целовались. Но чем старше мы становились, тем сильнее наша дружба основывалась на привычке, нежели на одинаковых интересах. Книги, которые я читала, слишком утомляли Жаклин так же, как и мои пристрастия к долгим прогулкам по острову и верховой езде. У нее самой хобби не было. Ну, хорошо, она отлично плавала, но только лишь для того, чтобы покрасоваться в купальнике, как сама мне призналась. Все больше и больше подруга становилась простой наблюдательницей за моими действиями, и когда у меня начались отношения с Юлианом, она окончательно стала «безбилетным зрителем». То, что я тогда рассказывала Жаклин, было настолько ей чуждо, будто я сообщала о полете к звездам.

Теперь мне хотелось снова вернуться к ней. По счастливой случайности, Жаклин, казалось, тоже стремилась к этому. Непрерывно болтая, она давала мне пространные объяснения, будто удовлетворяла заинтересованного покупателя. Я часто убеждалась в жизни на собственном опыте, что беспрерывно болтают либо те люди, которым едва ли есть что сказать, либо одинокие по своей профессии, например, писатели. Последнее никоим образом не относилось к Жаклин. У нее была прекрасная профессия — жена благополучного мужа без детей.

Пока она рассказывала, я изучала ее и внезапно меня озарило. Перед глазами пронеслась яркая вспышка, и я увидела застывшее воспоминание, как на черно-белой фотографии, вызвавшее во мне чувство тревоги. Тусклый лучик света пробился из самой темной части моего сознания, но спустя пару секунд погас. В этом странном воспоминании, Жаклин смотрела на меня широко распахнутыми отчаявшимися глазами, по ее щекам катились слезы, а я обнимала девушку за плечи, видимо, пытаясь успокоить.

— Тебе холодно? — Жаклин заметила, что я покрылась гусиной кожей. — Дни в сентябре уже довольно прохладные. Может, лучше пересядем в гостиную? Пошли, я налью тебе горячего чая.

Все еще немного ошеломленная, я последовала за ней через дверь в огромной стеклянной стене. Гостиная Жаклин выглядела так, будто обстановкой занимался очень современный дизайнер, и очень контрастировала с сумрачной теснотой дома Маргрете. Прямоугольная черная мебель перемежалась пестрыми современными картинами, некоторые из которых были величиной с гандбольные ворота. Повсюду на потолке было вмонтировано точечное освещение, пол был выложен мрамором. Даже не встроенный в стену камин излучал уют. Майк и его вторая жена жили в доме, который раньше принадлежал рыбаку Хайнцу Никелю и его жене. Они увеличили его в три раза и полностью изменили.

— Цуон Цзен, — только и сказала Жаклин, и я предположила, что речь шла об имени самого модного дизайнера десятилетия по интерьерам.

Я вообще не могла ничего сказать о стиле, но все же пыталась найти какие-то слова, которые звучали бы как похвала и в то же время не были бы ложью, и, наконец, выдала:

— Никогда еще не видела ничего подобного.

Улыбка Жаклин растаяла.

— Я имела в виду зеленый чай. Он называется «Цуон Цзен». Он тебе нравится?

— О, он превосходен…

Теперь я все же лгала. Это барахло на вкус напоминало свежескошенную траву.

Жаклин жестом предложила мне сесть на кожаный диван пепельного цвета. Другой рукой она расправила свою юбку лавандового цвета, затем тоже села.

Ее едва ли можно было узнать. Раньше это была красивая сельская девушка с косой, теперь передо мной сидела чересчур худощавая женщина сорока лет со слабостью к черному жемчугу и популярным дневным кремам. От тяжелого запаха ее духов я немного устала.

— Приятно видеть, что ты в порядке, — сказала она. — Повезло, что ты… Ну, счастье — это, вероятно, ошибочное слово. Если я вообще могу говорить о том, что имею в виду…

— Конечно.

— Твой мозг все еще… Я имею в виду твою память… Пьер уже нам… Я в курсе.

— Да, амнезия все еще есть.

Она нервно засмеялась.

— Знаю. То же самое я объясняла тебе в мае.

— Ох.

— Для меня немного странно рассказывать тебе все дважды. Но не важно, главное, что ты снова здорова. И вернулась.

— Я сама не могу в это поверить, — честно ответила я. — Так странно снова видеть наш старый родной дом, остров, деревню и всех вас. То, что ты и Майк теперь женаты… От дружбы в песочнице к большой любви — напоминает романы Розамунды Пилчер. Я очень рада за всех вас.

Жаклин сделала движение головой, будто хотела отбросить со лба прядь волос, но ее обесцвеченные светлые волосы до плеч, казалось, были зафиксированы целым флаконом лака для волос. Даже ураган не смог бы нанести ее волосам никакого вреда, скорее, у нее просто отвалилась бы голова.

— Это не было так уж романтично, — возразила она, и, словно желая это подчеркнуть, придала лицу серьезное выражение. — Мы поженились только десять лет назад. Первый брак Майка закончился крахом. Ах, ну, да… И я раньше гналась за своей актерской карьерой. Актерство было моей детской мечтой, если ты помнишь.

— Еще бы. Ты всегда хотела в Бабельсберг.

Жаклин снова надела маску «Цуон Цзен».

— Бабельсберг. Боже, нет, американское кино.

Я могла бы поклясться, что она хотела быть второй Ангеликой Домрезе, когда мы кричали в небо свои желания во дворце. Имею в виду, я совершенно точно слышала, как в моих ушах звучали имена Катрины Засс и Кати Парвла.

— Ну, в то время я исполнила свою мечту. Кстати, в отличие от многих здесь, в деревне. Я все же поехала в Голливуд.

Я воздержалась от комментариев. То, что Жаклин стремилась сделать карьеру в кино, мне казалось отличным. Но мне не понравилось то, что она рассказывала об этом, задрав нос. Я думала про себя: «Возможно, она даже была одержима Роландом Эммерихом, создавшим «Стоунволл» или Вуди Алленом, который мелькал в кадре на протяжении всего фильма «Сцены в магазине». Возможно, однажды Жаклин взяли даже на роль нацистского секретаря из-за ее замечательного немецкого акцента». Когда в тридцать с небольшим в ней по-прежнему не увидели новую Джулию Робертс, она, как и многие другие до нее, села в самолет и отправилась домой.

Очевидно, Жаклин мягко приземлилась.

— Майк — фабрикант и самый крупный работодатель здесь, на острове, — объяснила она мне. — Его рыбоперерабатывающее предприятие постоянно расширяется. Без него здесь были бы только ныряльщики, ищущие спокойствия туристы и рыболовы. Все здесь работает только благодаря ему, однако, этого все равно мало. Харри по-настоящему его одолевает. Его грызет зависть, и он тащит Майка в суд по всяким пустякам…