Четырнадцатилетняя Лея сидела на белой лошади, грациозная, слившаяся воедино с животным. Пятнадцатилетняя Лея стояла в купальнике на трамплине над бассейном, руки элегантно подняты, тело напряжено. Шестнадцатилетняя Лея с вафельным мороженым в руке, кокетливо улыбающаяся в камеру. И так далее. Последние фотографии были сделаны на веселом празднике по случаю ее восемнадцатилетия. Кто делал фотографии неизвестно, потому что на некоторых из них Пьер стоял рядом со своим объектом обожания. Некоторые снимки были порезаны, чтобы отделить что-то или кого-то, находившегося рядом с Леей. Весь альбом был создан в честь красивой девочки и еще более красивой молодой девушки.

Пролистывая альбом, Сабина осознала, что за ее антипатией к Лее скрывалось и кое-что другое — зависть. Причем не белая, не стремление быть одинаково любимой родителями, как и младшая сестра, не желание иметь таких друзей, как Лея, а простая зависть и обида, что Лея была такой восхитительной, а она, Сабина, нет.

«Шлюшка»,— прозвучал приговор старого Бальтуса о Лее. Не факт, что это было действительно так, но Сабина рада была слышать это, даже наслаждалась этими словами. Как только речь заходила о младшей сестре, Сабина становилась совершенно другой женщиной, женщиной, с которой бы она сама не хотела познакомиться.

— Вы бы были прекрасной парой,— с издевкой сказала она, когда Пьер вернулся и застал ее с альбомом в руке. — Невероятно, малыш Пьер был тогда влюблен в малышку Лею, и никто этого не заметил.

— Нет, я заметил,— сказал Харри Сабине, когда две минуты спустя они стояли на улице.

Пьер довольно нелюбезно выпроводил их наружу, и Сабина даже понимала его чувства. Часто мы с недоверием и антипатией относимся к тем, кто знает наши секреты, даже если сами рассказали им их.

— Я з-знал.

— Что?— спросила Лея.

— Что Пьер влюблен в Л-лею. Я же не д-дурак. Ну ладно, иногда дурак, но это я видел. В е-его глазах, понимаешь? Он всегда с-смотрел на Лею по-другому, не как на нас, и не как на Жаклин, а она была тогда красивой д-девчонкой. Но остальные не заметили, как мне кажется. По крайней мере, мне никто н-никогда не говорил.

— А Лея?

— С-скорее всего нет. Пьер был слишком с-стеснительным или даже скорее трусливым. Майк тоже был влюблен в Лею, но он не был таким сдержанным, а наоборот с-сильно заигрывал с ней. Ну, своими н-неуклюжими методами. Сыновьям рыбаков, как известно, не очень-то знакомо ч-чувство такта. Пьер никогда не противился Майку, он и до с-сих пор так делает, во всем сохраняет нейтральную позицию, наш сельский в-врач. Как Швейцария.

— У Майка было что-нибудь с Леей? Может быть втайне от всех?

— Не д-думаю. Да ну, Лея и Майк?

Сабина покачала головой.

— Мэрилин Монро тоже была замужем за Артуром Миллером.

— Кто такой, этот М-миллер? Не важно, в любом случае, я не м-могу себе это представить. Лея всегда была такая в-возвышенная, романтичная, лиричная, что-то среднее между г-графиней и русалкой.

То, что Харри насмехался над Леей, вызывало у Сабины симпатию.

Харри был странноватым парнем. Ему было чуть за сорок, но уже был морщинистым как старик и одновременно немного инфантильным. Сабине нравились такие типы, которым общество в лучшем случае ставило клеймо «Эксцентрик», а нередко такие люди просто считались идиотами.

Как бы то ни было, создавалось впечатление, что в их компании он был единственным парнем, который не был влюблен в Лею, что говорило в его пользу. Майка Лея отшила, Пьер любил ее тайно, а с тем, кому повезло быть с ней вместе, она рассталась при первых же трудностях. Какое достижение: всего восемнадцать лет и уже трое взрослых воздыхателей, которых она бросала или вообще не хотела даже слушать.

У Сабины за всю жизнь было всего три поклонника, а в юности вообще ни одного, не считая подхалимничавшего Мирослава. Многих парней отталкивало ее не женское поведение, другие побаивались ее, и, в общем-то, с годами мало что изменилось. То, что она не могла найти спутника жизни, лишь отчасти было связано с ее колкостью. Как бы смешно это не звучало, потому что больше подходило к характеру Леи, но Сабина ждала принца, мужчину, которому бы удалось сделать так, чтобы ее сердце взяло верх над доминантным разумом. В общем и целом, она всего два года была в более менее постоянных отношениях, а в остальное время производила впечатление, что быть одной ее нисколько не тяготит.

— З-зайдешь к нам? ― спросил Харри. — Буду рад. М-Маргрете наверняка тоже. У нас редко бывают гости, в общем-то, никогда. М-можешь переночевать у нас, если хочешь.

Сабина охотно согласилась, и вечер стал еще лучше, чем она ожидала. Встреча с Маргрете прошла замечательно, потому что они говорили на одном языке и понимали друг друга с полуслова. Несколько банок пива, бутылка Кьянти, чечевичная похлебка с колбасой и множество грубых пёльских анекдотов обеспечили всем хорошее настроение. Однако такая веселая обстановка царила только до тех пор, пока Сабина была в комнате. Когда она уходила в ванную комнату или в машину, чтобы принести кое-какие вещи, грубовато-веселый тон между братом и сестрой сменялся на агрессивный и хамский. Сабина подслушала их разговор, прежде чем зашла в кухню. Маргрете напала на брата, за то, что он не успел сделать покупки, а он защищался беспомощными замечаниями: «Оставь меня, наконец, в покое». Как только Сабина вернулась, оба успокоились.

Когда Харри поздним вечером, уже в подвыпившем состоянии, начал рассказывать о своей вражде с Майком, Маргрете простилась и ушла спать.

— Ты не особо ладишь с сестрой, не так ли? — начала допытываться Сабина.

Харри не пояснил, продолжал ли он говорить о Майке или отвечал на ее вопрос.

— В-все люди совершают ошибки, терпят неудачу, промахиваются. Одним у-улыбаются на это, другим бьют в л-лицо. Так устроен мир. Я получал по м-морде чаще, чем боксер на р-ринге.

Ну почему ей нравился этот опустившийся тип? Потому что у нее с ним было кое-что общее? Может, дело было в его особенном мужестве. Ведь требовалась смелость, чтобы идти своей дорогой, несмотря на презрение, качание головой и издевательства мира. Любую неудачу встречать с выдержкой. Выступать в защиту того, во что веришь, не смотря на то, что все считают тебя сумасшедшим. Если речь шла о смелости, то большинству людей приходили на ум автогонщики, солдаты или неравнодушные прохожие, спешащие кому-то на помощь. Чудак, защищавший лужайку, державшийся за детские воспоминания и посвятивший жизнь борьбе с рыбной фабрикой, чаще всего считался странным. При этом необходимо было такое же или еще большее мужество, чтобы подчиниться цели, которая не вызывала восторга у людей, а в лучшем случае наталкивалась на равнодушие.

Но и отчаяние тоже было велико.

— Маргрете считает меня д-дураком,— сказал Харри, каждое новое предложение стоило ему немалых усилий, как будто ему нужно было перепрыгнуть пропасть. — И для м-матери я б-большое р-разочарование. Я з-знаю об этом, хотя она и н-не говорит. Мы вообще-то н-никогда м-много не разговаривали... Я н-не могу быть другим, чем я е-есть.

Он быстро зажег сигарету и затянулся. Это практически паническое ингалирование было немым, красноречивым эхо: я не могу, не могу.

— Я тоже никогда не могла,— ответила Сабина. — Если вспомнить года, проведенные с Леей... Боже, как мы ругались. У тинейджеров шестилетняя разница в возрасте кажется целой вечностью, поэтому я включала злую, старшую сестру, а она всеми любимое солнышко. Мы по правде ничего не дарили друг другу. С каждым новым днем, мы все больше ненавидели друг друга.

— Ты по-прежнему н-ненавидишь ее?

Вопрос застал Сабину врасплох, поэтому ответ дался ей нелегко.

— Длительная разлука не заставила мою антипатию исчезнуть, а скорее заморозила ее. У Леи наверняка также. Ну что ж, ничего не поделаешь. Я всегда была менее любимым ребенком и этого уже не изменишь.

Это была одна правда. Другая заключалась в том, что Сабина часто надеялась, что однажды все раны заживут и ссоры закончатся. Она даже подумывала сделать первый шаг. Но не знала, каким он должен быть. Во время звонка, она бы точно начала запинаться, а писать письма у Леи получалось лучше, чем у нее. Сближение было бы возможным, если бы она показала чувства, а это означало, опустить щит и оружие и стать ранимой. Уже при одной мысли об этом абстрактном, даже не конкретном плане, у нее все сжималось внутри.