— Ждать.

— Чего же?

— Может Ворон даст знак какой… — слова Скьельда с сомнением прозвучали, а я только руки сцепила. Ждать?

Да когда это у меня получалось?

«Гнев человека имеет начало в желчи, крепость сил — в сердце, память — в мозге, смелость — в легких, смех — в селезенке, вожделение — в печени», — учила меня Нья.

Так и лечили.

Печень — если мужских сил не доставало, легкие — если смелости. И, наоборот, упражняться заставляли, если надо было сил набраться и укрепить сердце.

А как тоску вылечить? Душу, которая болит по несбыточному пока?

Действием, только действием.

Удивительно, но первым меня понял Скьельд.

— Куда отправимся?

Я дрогнула.

Два дня они в крепости, два дня я думаю обо всем происходящем — и была уверена, что мысли мои текут независимо. Колдун хрустальный… чует.

Нашел меня в небольшой угловой комнатке… И нашел, что спросить правильного.

— Никому не говори, — сказала резче, чем планировала. И уже без всякого почтения, потому как приняла, как своего. Не полюбила, но приняла — в благодарность за новости и его постоянную готовность быть на стороне Эгиля даже когда тот не хочет, — Воины все здесь нужны, ни к чему вести их на бой неизвестно куда и неизвестно с кем… И вообще уводить отсюда — единственного нашего дома.

— Да таких домов можно сделать…

— А мне этот нравится.

— Хорошо. Даже охранителю твоему бывшему не скажу ничего, — чуть насмешливо кивнул беловолосый. И он принял, раз забыл про почтение, оставив уважение только.

— И отговаривать не будешь? И не запрешь? — всмотрелась в него.

— Не выйдет ведь, — вздохнул и покачал головой, — Что бы я ни сказал — не выйдет… Его ведь искать пойдешь, как он бы пошел искать тебя. Ну и я с тобой отправлюсь… с тобой и погибну, ежели чего. Или приму справедливую смерть от руки брата, если ты первая… Но этого не произойдет! Никто не умрет.

— И Ворон тоже жив! — прорычала, будто Скьельд мне возражал.

Кивнул. А я пожаловалась:

— Кости никакого направления, где может быть Эгиль, не показали. Уж сколько я их на карту Севера бросала — все разное явили.

— Требуха тоже молчит.

Почувствовала невольную тошноту. Этот ритуал вызывал у меня искреннее омерзение — но сейчас я была рада, что обряд провели. И без меня. Вспороли брюхо нескольким молодым животным, чтобы по кишкам понять направление…

— Может с годи посоветоваться? Медлить больше нельзя — сегодня же ночью отправимся на поиски моего мужа. Но так не хочется потратить время и выбрать не то направление. Он ведь навстречу чужакам пошел — ослабленный или нет, но в этом я уверена. Всегда король своего Севера.

— Так старец уже приходил ко мне, — с готовностью откликнулся мужчина. — Долго смотрел на меня своими выцветшими глазами и вдруг сообщил, что наш мир — живое существо. Наполненное мыслями и их отголосками, звуком и их эхом. Как будто я и так этого не знаю. Лучше бы подсказал, как услышать эти мысли! Это светлые альвы в горах погружаются в мир теней по первому требованию, но даже сильным колдунам требуется для этого…

Он запнулся, глядя на меня пристально.

— …сны.

Жаль, только сплю я последние седмицы не сплю. И травы почти не употребляю для сна, боясь навредить тому или той, кто доверился нам с Эгилем достаточно, чтобы пожелать своего появления именно сейчас.

— А если наведенное? — откликается чуть замедленно хрустальный. — Твой камень против моего, твое колдовство вместе с моим, твое пламя и мой лед…

Услышь нас кто посторонний, подумал бы, что здесь творится что-то непотребное. Таким возбужденным сделался голос беловолосого, так близко мы наклонились друг к другу, так загустел между нами воздух…

Но я глянула бы на того глупца, что посмел бы подсматривать за двумя колдунами.

— Веди… — согласилась хрипло.

Прикрыл глаза, благодаря за мое доверие. Сел напротив, лицо обхватил своими длинными пальцами и уставился прозрачными глазами… И верно братом был Эгилю — так же затягивал водоворот в его зрачках, только если у мужа моего там была бесконечная ночь, то у Скьяльда — бескрайнее Белое море.

И…

Вокруг — искристый лед.

Ветер звенит… то звенят сосульки, повисшие на мертвых пока ветках. Днем благословенное солнце таяет лед, ночью же его все еще схватывает дотверда, и тянутся, тянутся дневные капли к земле — но не достигают пока. Серебрятся и звенят в своем ритме.

Вторя гигье… и тихому шуршанию кожаных сапог, сделанных на Севере.

Я отличаю.

В долинах шили из двух лоскутов и перевязывали кожаными ремнями на икрах. В снегах такая обувь не выдерживала — здесь делали третий кусок, по низу, мехом её прокладывали и привязывали специальные железные шипы…

Они царапают камень и лед и выдают воинов звуком — знающим выдает. Но кто здесь знает?

Гигья поет тонко и неумело, и так же неумело рвут глотки незнакомцы. Им вторят женские голоса. И я встаю…

Как я там оказалась?

Не иначе на зов светлых альвов пришла, что напитались лучами и теперь дают мне силы превратить темных, чернее ночи, альвов, в камень.

Хлопки ладоней выбивают ритм и подхватываются радостной вестью, что земля и море снова готовы кормить своих детей…

Чужие жгут костры.

"Звяк-звяк" окружают их северные сапоги.

А я танцую, пытаясь разглядеть в темноте открытую тенями местность.

Делаю мягкие движения то плечами, то бедрами, пристукивая ногами, простираю руки вверх, чтобы луна вынырнула из-за облаков и открыла мне больше… Вслушиваюсь в мысли мироздания и отголоски чужих звуков, телом впитывая то, что находится вокруг меня. Всплескиваю кистями, перебираю пальцами невидимые инструменты, притопываю и кружусь, закручивая воздух и помыслы, присваивая и изучая пристально… Все быстрее, быстрее кружусь, чувствуя, что время на исходе — мое время, его время — видя огни вдали, чувствуя запах гари и…

"Звяк-звяк"

…- Кюна!

Я вздрогнула и открыла глаза.

Потолок увидела сначала — мой, высокий, немного закопченный — а затем прозрачные глаза, в которых беспокойство появилось.

— Там всё ещё снег… — прошептала, буквально выдавливая слова, — И деревья до сих пор льдом скованы. Не долина и не скалы — стена полукругом вдалеке. По дороге дойти можно, не только звериными тропами. И много костров…

— Мне кажется, я знаю это место… Но ты видела Ворона?

— Нет. Но если не ради него мне это место показали — всё зря.

— Как ты сюда добрался? — рыкнул здоровяк, обдавая меня запахом перегара и чеснока. Он осмотрел голые, почти отвесные скалы и протрезвел окончательно. Ну еще бы — дозорный, который пропустил мое появление вряд ли останется не наказанным. — Отвечай!

Взгляд маленьких тусклых глазок скользнул по моему капюшону, грязи на старых штанах и сапогах, рукам, в которых не было ни оружия, ни поклажи… Мужчина нехорошо так прищурился и угрожающе качнулся вперед.

Я коротко покачала головой.

Не к нему это относилось, не к здоровяку, которого я осознанно разбудила, потоптавшись по хрустящим веткам.

Это я дала знак слившемуся со скалами Скьельду, который — и без колдовства понятно — явно хотел прямо сейчас зарубить чужака.

Чужака…

Давно ли я так думала про жителей долин? Но не ошиблась, нет. Здоровяк был оттуда. Эта одежда, этот говор… Мы нашли, наши тех, кого искали.

После трех седмиц перехода, осторожных расспросов, чужих погребальных костров — нашли.

Прятались, изображая из себя непонятно кого.

Никто не должен был знать, что королева пропала…. тоже.

Как пропал Ворон.

Нет, не везде об этом говорили. В глубине Севера все и вовсе замерли в напряженном ожидании. Много непокорных объединил Эгиль — самое им время вспомнить о своей непокорности. Собирали в своих городках и замках военные советы, приготовившись то ли обороняться от врагов, то ли друг с другом драться за власть. Но сможет ли кто-то удержать эту власть, что символическими сердцами врагов сияла в его короне?