— Я хочу, чтобы мой сын был окружен красотой и стремился к прекрасному, когда станет взрослым, — произнесла она, постаравшись поменять тему и не отвечать на вопрос, который совершенно не касался потемневшей от горя женщины.
Олька отложила букет прямо на землю, принявшись заниматься обувкой сына с перекрутившимся на ней ремешком. Макар сначала держался за плечо, расшаркивая ножкой, но потом отвлекся на ее волосы, принявшись, совсем как в детстве, шумно вдыхать и восхищенно цокать, проводя по волнистым прядям. Отчего-то его привлекали локоны, и он не меньше, чем сотню раз за этот день попросил потрогать их. Раньше Ольга не противилась, но позже стала разрешать портить прическу лишь вечером, перед тем как пойдет в душ или для того, что настроить сына на мирный лад и уложить спать.
— Зайдете к нам? Я угощу вас чаем!
На этот раз Гоар согласилась, но не успела зайти в дом, как прибежал кто-то из работников, сказал:
— Тикин, там!
Гоар что-то поняла. Сначала сверкнули ее темные глаза. Она просветлела лицом и, не извинившись, оставила их с Макаром, взяв направление в сторону главного дома, где жила сама и где располагалась администрация.
— Что-то случилось?
Прибежавший работник покачал головой, продолжая шумно дышать и приходить в себя после быстрого бега. Он широко улыбнулся Ольге, выдав:
— Хозяин вернулся!
Ольга вернула улыбку, осознав, что у нее словно камень с души упал и она не меньше других обрадовалась пришедшей в это место радости. Гоар последние дни часто встречалась на их пути. Ольга видела, как она смотрит на Макара, позволяя последнему бегать к ней, когда та занималась цветами возле ее или соседних домов. Женщина несмотря на свою сложность, была добра к ребенку, разрешая помогать ему с мелкими делами — Макар то бил короткой мотыгой землю, то сыпал в лунки опилки, то украшал клумбы, принесенными с дорожек камешками, то слушал, когда та говорила названия инструментов.
— Наконец-то бабушка Гоар займется своими внуками, — проговорила Ольга, расставляя цветы по вазам. — Перестанет хмуриться и быть может познакомит их с тобой.
Ольга с одной стороны терзалась любопытством, а другой стороны выдыхала, надеясь, что неоднозначное впечатление от горного курорта свернет в сторону «замечательно!» Пока ее мнение было таким: она не готова платить за такой отдых. Дело конечно же было не в деньгах, а в одном конкретном человеке.
— Вну-ка-ми?!
Проговорил Макар, остановившись нее и желая узнать значение незнакомого для него слова.
— Маленькие детки ее взрослых детей.
Макар продолжал стоять рядом, забавно хмурясь при этом. Слишком запутанным вышло объяснение.
— У бабушки Гоар, — терпеливо повторила Ольга, по началу дикое, а теперь более привычное сочетание слов. — Тоже есть дети, но они уже выросли и у них появились свои детки.
Странно было звать незнакомую и чужую женщину бабушкой, но Ольга привыкла и пришла к выводу, что да, Гоар все-таки можно называть так, хотя бы, исходя из того сколько лет ей, а сколько Макару.
— Их зовут внуками.
— Вуки?
— Внуки.
— Вуки?
Оля опустила взгляд, осознав, что сын дразнится.
— Это кто тут у меня балуется?!
Ребенок захохотал, отскочив от тянущихся к нему рук и чуть было не наступил на выбежавшую на кухню кошку.
— Вуки! Вуки! — принялся повторять Макар, гоняясь за убегающей, проскользнувшей в дом кошкой. — Вуки!
Кошка по кличке Мур не желала сдаваться на милость маленьких рук и только поэтому Оля не переживала за ее присутствие в доме. Сомнительно чистая Мур еще ни разу не дала поймать себя, отличалась воспитанностью и ела только на улице, смотрела на детей больше, как на источник неприятностей нежели, чем на опасность. Вот только Ольгу обеспокоило другое: как она попала в дом? Багдасарова помнила, что до этого видела Мур на улице!
— Сынок, пожалуйста, выпусти Мур на улицу.
Макар сделал еще несколько кругов, взглянул на взобравшееся на шкаф животное, кыскыская и ожидая, когда оно спустится и даст еще погонять себя, но, так и не дождавшись этого, побрел к двери, распахивая ее настежь.
— А теперь мыть руки и пойдем ужинать.
Она не дождалась ответа, звука крошечных шагов, очередного «вуки» или «кыс-кыс» забеспокоилась и считай, что выбежала в небольшой коридор, замерев.
— Собака? Собака!
— Макар?
Ольга оперлась о дверной косяк, в очередной раз ощутив себя той самой дурной мамашей, кипишующей и поднимающий хай на ровном месте.
— Мама, собака! — проговорил Макар в очередной раз, но не громко, как в первый раз, а с восторгом, если не сказать, что с восхищением. — Собака!
Ничто не угрожало ее ребенку. Рядом с ним не было огромного оскалившегося пса, каким-то чудом забредшего на охраняемую территорию. В коридоре витало счастье, пленяющее своей искренностью и чистым восторгом.
— Смотри, мама! — повторил Макар, обернувшись к ней. — Собака!
Она кивнула и даже заставила себя улыбнуться. Макар гладил щенка, кажется, еще кутенка, сонно и неуклюже возящегося в огромных ладонях присевшего возле него мужчины.
Глава 28
Макар волновался. Крошечный, как он сам пес захватил его. Сын то приседал, то заглядывал на него со всех сторон, пытался дотронуться, отдергивал руку, хохоча и повизгивая от восторга, страха и захвативших ощущений.
— Давай погладим его? — предложил ему Хамиев (да это был он!), так терпеливо, тихо и доверительно, что могло показаться, что это и не он вовсе. — Потрогай его нос.
Можно было подумать, что это его добрый брат-близнец, так по-другому он вел себя, но это было не так — тогда бы она знала о нем, хотя бы от самой Гоар Микаэловны или от словоохотливого Алибека.
— Смотри какой он влажный и теплый.
Макар слушал Тиграна и повторял движения вслед за ним, но отдернул пальцы стоило щенку дыхнуть на них, чуть сильнее чем прежде.
— Дай ему понюхать себя, — все также тихо продолжал наставлять Тигран.
Ольга не лезла и не пыталась вмешаться. Она смотрела и не сказать, что умилялась (хотя и это тоже). Ей было интересно. Но волновал ее вовсе не щенок и не заботы, которые обязательно появятся стоит назвать его своим. Ей было любопытно взглянуть на общение ребенка со взрослым со стороны. Особенно сейчас, когда это происходило без идиотского сюсюканья, коверканья слов и нарочито упрощенных фраз.
— Он запомнит тебя и будет знать, что ты и только ты его хозяин, товарищ и друг.
Она приучила Макара к этому, с первых дней разговаривая с ним, рассказывая всё-всё-всё, как если бы он был взрослым. Она читала ему книги не только про улыбающегося с бортиков кроватки Винни Пуха, но и те, которые читала сама. Когда сын хмурился, Оля спохватывалась и объясняла максимально просто значение незнакомых ему слов, проговаривала каждое действие и жест, а еще безумно гордилась тем, что Макар заговорил раньше своих сверстников-мальчишек, тем что могла попросить его выполнить простейшее и он не просто понимал, а делал это. Как, например, с дверью — она попросила его выпустить кошку, и сын сделал это.
— Возьмешь его на руки?
Щенок при своей «малышовости» обещал превратиться в огромного пса. Он уже был крупным — повис в руках сына с расслабленными задними лапами и достал ими до самого пояса, оттянув резинку светлых штанов.
— Ух! — выдохнул сын, подтягивая его повыше к самому лицу, чтобы рассмотреть его мордочку или для того, чтобы заглянуть кутенку в глаза. — Толллстый!
Макар был супер ребенком — говорящим чуть больше, чем другие, делающим чуть больше, чем остальные, понимающим Олю и хмурящимся, когда с ним вели себя, как с каким-то идиотом, но… Он был ребенком — еще неуклюжим, осваивающим новое, хохочущим над тем, что виделось ему забавным, увлекающимся и познающим мир.
