Ною хотелось кричать. Ему хотелось уйти от Каули, уйти от Бернекера, от блестевшего в свете луны канала, уйти от шальных пуль и закричать что есть силы.

Пулемет заработал снова. Все трое наблюдали за пролетавшими над головами трассирующими пулями.

– Этот сукин сын нервничает, – сказал Каули. – Такой не будет задавать вопросов.

– Раздевайтесь, – сказал Ной спокойным голосом. – Снимайте все на случай, если там глубоко. – Он начал расшнуровывать ботинки. По шороху справа он понял, что Бернекер тоже начал раздеваться.

– Я не буду раздеваться, – сказал Каули. – С меня хватит.

– Каули… – начал было Ной.

– Я с тобой больше не разговариваю. Достаточно я тебя наслушался. Я не знаю, черт возьми, что вы думаете делать, но мне с вами не по пути. – В голосе Каули зазвучали истерические нотки. – Еще там, во Флориде, я считал тебя сумасшедшим, а сейчас, я думаю, ты еще больше сумасшедший, чем тогда. Я же сказал, что не умею плавать, я не умею плавать… – Он уже почти кричал.

– Тихо ты, – резко прикрикнул Ной. Он готов был пристрелить Каули, если бы можно было сделать это без шума.

Каули замолчал. Ной слышал, как он тяжело дышит в темноте.

Ной раздевался не спеша. Он снял краги, ботинки, куртку и штаны, длинные шерстяные кальсоны, стянул сорочку и шерстяную нательную рубашку с длинными рукавами. Потом снова надел сорочку и аккуратно застегнул ее, так как в ней находился бумажник со схемой.

Холодный ночной воздух охватил его голые ноги. Он начал сильно дрожать.

– Каули, – прошептал он.

– Убирайся к черту, – огрызнулся тот в ответ.

– Я готов, – сказал Бернекер ровным, бесстрастным голосом.

Ной поднялся и начал спускаться вниз к каналу. Позади себя он слышал осторожные шаги Бернекера. Трава под босыми ногами казалась очень холодной и скользкой. Он пригнулся и пошел быстрее. Дойдя до берега, он не стал дожидаться Бернекера, а сразу же вошел в воду, стараясь производить как можно меньше шума. Но, входя в воду, он поскользнулся, голова его сразу ушла под воду и он порядком наглотался. Плотная, соленая вода попала в нос, он задыхался, болела голова. Ной отчаянно барахтался, пытаясь встать на ноги, и, когда, наконец, ему это удалось, оказалось, что голова его остается над водой. У берега, во всяком случае, глубина была не более пяти футов.

Он посмотрел вверх и увидел бледное пятно – лицо Бернекера, глядевшего на него. Затем Бернекер соскользнул в воду рядом с Ноем.

– Держись за мое плечо, – сказал Ной и тут же почувствовал через мокрую ткань рубашки, как пальцы Бернекера судорожно вцепились ему в плечо.

Они медленно двинулись по дну. Оно было вязким, и Ной ужасно боялся водяных змей. Под ноги то и дело попадались раковины, и Ной еле удержался, чтобы не вскрикнуть от боли, когда порезал палец об острый край. Они упорно шли вперед, ощупывая ногами каждую ямку, каждое углубление. Вода доходила Ною до плеч, и он уже чувствовал слабое течение морского прилива.

Снова застрочил пулемет, и они остановились. Однако пули пролетали высоко над головами и значительно правее: вероятно, пулеметчик стрелял наобум, просто в сторону немцев. Шаг за шагом они приближались к другому берегу канала. Ной надеялся, что Каули следит за ними и видит, что можно пройти по дну, что ему не придется плыть… Потом стало глубже. Ной почти совсем ушел под воду, но у Бернекера, который был на голову выше Ноя, рот и нос были пока еще над водой, и он помогал Ною, крепко держа его под мышки. Противоположный берег становился все ближе и ближе. Уже можно было чувствовать горьковатый запах соли и гниющих моллюсков – совсем как на рыболовецкой пристани в далекой Америке. Осторожно продвигаясь вперед, поддерживая друг друга, они высматривали на берегу место, где бы можно было быстро и бесшумно вылезти из воды. Берег был крутой и скользкий.

– Не здесь, – прошептал Ной, – не здесь.

Добравшись до берега, они остановились и прислонились к нему, чтобы немного передохнуть.

– Черт бы побрал этого сукина сына Каули, – выругался Бернекер.

Ной кивнул, однако в этот момент он не думал о Каули. Поворачивая голову вправо и влево, он оглядывал берег. Прилив становился все сильнее, у плеч журчала вода. Ной тронул рукой Бернекера, и они осторожно двинулись вдоль берега, по направлению прилива. Приступы озноба становились все сильнее и сильнее. Ной попытался стиснуть зубы, чтобы унять дрожь.

– Июнь, – тупо повторял он про себя, – июньские купанья на французском побережье при свете луны, в июне при лунном свете… – Никогда в жизни ему не было так холодно. Берег был крутой и скользкий от покрывавших его морских водорослей и слизи, и казалось, им до рассвета не найти подходящего места, где бы можно было выбраться из воды. У Ноя вдруг мелькнула мысль снять руку с плеча Бернекера, доплыть до середины канала и утонуть там тихо и мирно, раз и навсегда…

– Здесь, – прошептал Бернекер.

Ной взглянул вверх. Берег в этом месте обвалился. Неровные выступы заросли травой, из темной глины торчали закругленные камни. Но все же кое-где можно было поставить ногу.

Бернекер нагнулся и подставил свои руки так, чтобы Ной мог встать на них. С громким шумом и плеском Ною удалось с помощью Бернекера взобраться на берег. Он на секунду прилег на берегу, весь дрожа и с трудом переводя дыхание, потом быстро повернулся и в свою очередь помог Бернекеру выбраться на берег. Где-то совсем рядом застрочил ручной пулемет; пули просвистели мимо. Они побежали, оступаясь и скользя босыми ногами, навстречу полоске кустов, видневшихся шагах в сорока перед ними. Открыли огонь еще несколько автоматов, и Ной стал кричать: «Остановитесь! Прекратите огонь! Мы американцы. Из третьей роты! – кричал он. – Из третьей роты!»

Они добежали до кустов и залегли под их прикрытием. Теперь и немцы открыли огонь с другой стороны канала. Вспышки следовали одна за другой; Ной с Бернекером, казалось, были забыты в этой, ими же вызванной перестрелке.

Через пять минут огонь внезапно прекратился.

– Я буду кричать, – прошептал Ной. – Лежи тихо.

– Хорошо, – шепотом ответил Бернекер.

– Не стреляйте, – крикнул Ной, не очень громко, стараясь, чтобы его голос не дрожал. – Не стреляйте. Здесь нас двое. Мы американцы. Из третьей роты. Третья рота. Не стреляйте!

Он затих. Они лежали, крепко прижавшись к земле, дрожа и прислушиваясь.

Наконец послышался голос.

– Эй, вы, вылезайте оттуда. – Произношение кричавшего выдавало в нем уроженца Джорджии. – Поднимите руки вверх и идите сюда. Шагайте быстро и не делайте резких движений…

Ной тронул Бернекера. Они встали, подняли руки и двинулись по направлению голоса, звучавшего из глубины штата Джорджия.

– Господи Иисусе! – послышался удивленный голос. – Да на них не больше одежды, чем на ощипанной утке.

Теперь Ной знал, что они спасены.

Из окопа показалась фигура человека с направленным на них ружьем.

– Подойди сюда, солдат, – сказал человек.

Ной и Бернекер пошли, держа руки над головой, навстречу выросшему из-под земли солдату и остановились в пяти шагах от него.

В окопе сидел еще один солдат; не вставая, он направил на них дуло своей винтовки.

– Что тут, черт побери, происходит? – подозрительно спросил он.

– Нас отрезали, – ответил Ной. – Мы из третьей роты. Вот уже три дня пробираемся к своим. Можно нам опустить руки?

– Проверь-ка их личные знаки, Вернон, – сказал солдат из окопа.

Солдат, говоривший с южным акцентом, осторожно опустил винтовку.

– Стойте на месте и бросьте мне свои личные знаки.

Сначала Ной, а потом и Бернекер бросили свои личные знаки, с легким звоном упавшие на землю.

– Давай-ка их сюда, Вернон, – сказал солдат, сидевший в окопе. – Я сам посмотрю.

– Ты ничего не увидишь, – отозвался Вернон. – У тебя там темно, как у мула в…

– Давай их сюда, – повторил солдат, протягивая из окопа руку. Потом что-то щелкнуло: солдат нагнулся и зажег зажигалку, тщательно заслонив ее рукой, так что Ною совсем не было видно света.