– Вот вернусь домой, – спокойно сказал Стеллевато, – и женюсь на Анджелине или на другой девушке, если Анджелина передумает; у меня будет несколько ребят и только одна женщина. Но если я замечу, что жена меня обманывает, я проткну ей череп вилами для льда…

Майкл услышал, как кто-то вылез из его палатки, и увидел неясный силуэт приближающегося человека.

– Кто идет? – окликнул он.

– Пейвон, – прозвучал в темноте голос и торопливо добавил: – Полковник Пейвон.

Пейвон подошел к Майклу и Стеллевато.

– Кто на посту? – спросил он.

– Стеллевато и Уайтэкр, – ответил Майкл.

– Привет, Никки, – сказал Пейвон. – Как дела?

– Прекрасно, полковник, – голос Стеллевато звучал тепло и радостно. Он очень любил Пейвона, который смотрел на него скорее как на человека, приносящего счастье, чем как на солдата, и изредка обменивался с ним солеными шуточками на итальянском языке и разными историями из прежней жизни.

– А у вас, Уайтэкр, все в порядке?

– Лучше быть не может, – ответил Майкл. В темную дождливую ночь их слова звучали непринужденно, по-товарищески. Полковник никогда не беседовал бы так с солдатами при полном свете дня.

– Хорошо, – сказал Пейвон, прислонившись к капоту джипа рядом с ними. Его голос звучал устало и задумчиво. Он небрежно, не закрывая огонь спички, зажег сигарету, и из мрака выглянули на мгновение его темные густые брови.

– Вы пришли, чтобы сменить меня, полковник? – спросил Стеллевато.

– Не совсем так, Никки. Ты и так слишком много спишь. Ты ничего не достигнешь в жизни, если будешь все время спать.

– А я ничего и не добиваюсь, – ответил Стеллевато, – я только хочу вернуться домой и опять развозить лед.

– Была бы у меня такая работа, – съязвил Майкл, – я бы тоже хотел к ней вернуться.

– Он и вам успел наврать? – спросил Пейвон.

– Клянусь богом! – воскликнул Стеллевато.

– Я не знал ни одного итальянца, который говорил бы правду о женщинах, – сказал Пейвон. – Если хотите знать, Никки еще девственник.

– Я покажу вам письма, – сказал Стеллевато. Его голос дрожал от обиды.

– Полковник, – решился Майкл, ободренный темнотой и шутливым тоном беседы. – Я бы хотел поговорить с вами, если вы, конечно, не идете спать.

– Я не могу спать, – сказал Пейвон. – Совсем не спится. Пойдемте, пройдемся немного. – Они сделали было несколько шагов, но Пейвон остановился и обратился к Стеллевато: – Следи за парашютистами и остерегайся мужей, Никки.

Он коснулся руки Майкла, и они пошли прочь от джипа.

– А знаете что? – тихо сказал он. – Я верю, что все рассказы Никки – совершенная правда. – Довольный, он рассмеялся и уже более серьезным голосом спросил: – Ну, выкладывайте, что у вас на уме, Майкл.

– Я хочу попросить вас об одном одолжении. – Майкл замялся. «Опять надо принимать решение», – подумал он с раздражением. – Переведите меня в строевую часть.

Пейвон некоторое время шел молча.

– А что случилось? – спросил он. – Угрызения совести?

– Может быть, – ответил Майкл, – может быть. Эта церковь сегодня, канадцы… Я, право, не знаю. Я начал понимать, зачем я пошел на войну.

– Вы знаете, зачем вы на войне? – сухо рассмеялся Пейвон. – Счастливый человек. – Они прошли несколько шагов в молчании. – Когда я был в возрасте Никки, – неожиданно сказал он, – я пережил самые худшие дни в моей жизни из-за одной женщины.

Майкл кусал губы, его злило, что Пейвон игнорирует его просьбу.

– Сегодня вечером, – мечтательно сказал Пейвон, – лежа в своей палатке во время воздушного налета, я все вспоминал об этом. Вот почему я никак не мог уснуть.

Пейвон замолчал и задумчиво потянул за край брезента, свесившийся со стоявшего под деревом бронетранспортера.

– Полковник, – снова начал Майкл, – я просил вас об одолжении.

– Что? – Пейвон остановился и повернулся к Майклу.

– Я прошу вас перевести меня в строевую часть, – сказал Майкл, чувствуя неловкость своего положения: ведь Пейвон может подумать, что он просто хочет прослыть героем.

Полковник кисло улыбнулся.

– А вам-то какая женщина насолила? – спросил он.

– Дело совсем не в этом, – объяснил Майкл, ободренный темнотой. – Просто я считаю, что должен приносить какую-то пользу…

– Какое самомнение! – воскликнул Пейвон, и Майкл был поражен, с каким отвращением это было сказано. – Клянусь богом, ненавижу умничающих солдат. Вы думаете, армии сейчас больше нечего делать, как обеспечивать вам возможность принести достойную жертву, чтобы успокоить вашу мелкую совесть? Вы не довольны своей службой? – резко спросил он. – Вы думаете, что водить джип недостойно человека с дипломом? И вы не успокоитесь, пока не заработаете пулю в живот. Армии нет дела до ваших проблем, мистер Уайтэкр. Армия использует вас, когда сочтет нужным, будьте спокойны. Может быть, всего на одну минуту за все четыре года, но обязательно использует. И может быть, вам придется умереть в эту минуту, а пока что не приставайте ко мне со своими интеллигентскими угрызениями совести и не просите, чтобы я поставил вам мученический крест, на который вы могли бы взобраться. Я занят делом, я руковожу частью и не могу тратить ни времени, ни сил, чтобы воздвигать кресты для полоумных рядовых из Гарвардского университета.

– Я не учился в Гарварде, – глупо возразил Майкл…

– И больше не обращайтесь с такими просьбами, солдат! – сказал в заключение Пейвон. – До свидания…

– Слушаюсь, сэр! – отчеканил Майкл. – Благодарю вас.

Пейвон повернулся и, шлепая ботинками по мокрой траве, исчез в темноте.

«Сволочь! – выругался про себя Майкл. – Доверяй после этого офицерам!»

Подавленный и уязвленный, он медленно побрел вдоль палаток, вырисовывавшихся бледными пятнами во мраке ненастной ночи. Все в этой войне оказалось совсем не таким, как представлялось раньше… Дойдя до своей палатки, он сунул руку под парусину и вытащил припрятанную бутылку кальвадоса. Сделав большой глоток, он почувствовал, как алкоголь обжег все внутри. «Вероятно, я умру от язвы двенадцатиперстной кишки, – подумал Майкл, – где-нибудь в полевом госпитале под Шербуром. Похоронят меня вместе с солдатами первой дивизии и двадцать девятого полка, которые штурмовали доты и брали старинные города. А в воскресенье придут благодарные французы и, скорбя, возложат цветы на мою могилу…» Отхлебнув еще и, наконец, опорожнив бутылку, он сунул ее обратно в палатку.

В мрачном раздумье Майкл зашагал вдоль линейки. Вино начало действовать. «Все бегут, – думал он. – Бегут от своих родителей, итальянцев и евреев, бегут от холодных жен, от братьев, удостоенных „Почетной медали конгресса“, бегут из пехоты, бегут от сожалений, бегут от совести, от зря прожитой жизни!.. А немцы в пяти милях отсюда; интересно, от кого бегут немцы? Две армии в отчаянии бегут навстречу друг другу, бегут от мрачных воспоминаний о днях мира…

«Господи, – подумал Майкл, глядя на первые проблески зари, окрасившие небо над немецкими позициями, – хорошо бы меня сегодня убили…»