– Фрэнсис О'Брайен, – спросил священник, – вы католик?

– Да, сэр.

– Мне хотелось бы узнать ваше мнение по одному вопросу, – сказал священник, сгорбившись над рулем. – В одной нормандской церкви, которую немножко поковыряла наша артиллерия, я обнаружил маленький орган с ножной педалью и перевез его на аэродром для своих воскресных служб, а потом дал объявление, что требуется органист. Единственным органистом в группе оказался техник-сержант, оружейный мастер. Он был итальянец, католик, но играл на органе, как Горовиц[102] на рояле. Я взял одного цветного парня нагнетать воздух в орган, и в первое же воскресенье мы провели самую удачную службу за всю мою практику. Даже полковник почтил нас своим присутствием и пел гимны, как лягушка весной, и все были довольны этим новшеством. Но в следующее воскресенье итальянец не явился, и, когда я, наконец, нашел его и спросил, в чем дело, он сказал, что совесть не позволяет ему играть на органе песни для языческого ритуала. Теперь скажите, Фрэнсис О'Брайен, как католик и офицер, считаете ли вы, что техник-сержант проявил истинный христианский дух?

Пилот тихо вздохнул. Было ясно, что в данный момент он не в состоянии высказать разумные суждения по такому важному вопросу.

– Видите ли, сэр, – сказал он, – это дело совести каждого…

– А вы бы стали играть для меня на органе? – вызывающе спросил священник.

– Да, сэр.

– И вы умеете играть?

– Нет, сэр.

– Спасибо, – мрачно сказал священник. – Да, кроме этого макаронника, никто в группе не умел играть. С тех пор я отправляю службу без музыки.

Долгое время они ехали молча под моросящим холодным дождем мимо виноградников и следов прошлых войн.

– Лейтенант О'Брайен, – сказал Майкл, почувствовав симпатию к бледному, нежному юноше, – если не хотите, можете не говорить, но как вам удалось вырваться из Голландии?

– Я могу рассказать, – ответил О'Брайен. – Правое крыло планера начало отрываться, и я сообщил на буксирующий самолет, что вынужден отцепиться. Я с трудом сел на поле, и, пока вылезал из кабины, все солдаты, которых я вез, разбежались в разные стороны, так как нас стал обстреливать пулемет из группы домиков, расположенных примерно в тысяче ярдов. Я старался убежать как можно дальше и по пути сорвал и выбросил свои крылышки, потому что люди становятся бешеными, когда поймают летчиков противника. Вы знаете, что при бомбардировке военных объектов бывают ошибки, из-за которых страдают местные жители. Бывают среди них и убитые. Так что, если попадешься с крылышками, хорошего не жди. Я три дня пролежал в канаве, потом пришел крестьянин и дал мне поесть. В ту же ночь он провел меня через линию фронта в расположение английского разведывательного подразделения. Они направили меня в тыл. Вскоре я попал на американский эсминец. Вот откуда у меня эта куртка. Эсминец две недели слонялся в Ла-Манше. Боже мой, никогда в жизни меня так не рвало. Наконец, меня высадили в Саутгемптоне, и мне удалось доехать-на попутных машинах туда, где раньше стояла наша группа. Но неделю назад они выехали во Францию. Меня объявили пропавшим без вести, и бог знает, что теперь делается с моей матерью, а все мои вещи отослали в Штаты. Никто мною не интересовался. Пилот планера, видимо, причиняет всем одни только неприятности, когда не намечается выброска воздушного десанта, и никто, очевидно, не имеет полномочий выплатить мне жалование, отдать мне распоряжения. Всем на меня наплевать. – О'Брайен беззлобно усмехнулся. – Я слышал, что моя группа где-то здесь, возле Реймса, вот я и добрался в Шербур на грузовом пароходе, который вез боеприпасы и продовольствие. Погулял два дня в Париже, на свой страх и риск. Правда, лейтенанту, которому не платили жалование в течение двух месяцев, в Париже делать нечего… и вот я здесь…

– Война, – официальным тоном сказал священник, – очень сложная проблема.

– Я не жалуюсь, сэр, – поспешил оправдаться О'Брайен, – честное слово, нет. Пока не приходится участвовать в высадке, я самый счастливый человек. Раз я знаю, что в конце концов вернусь к своему бизнесу – я торгую пеленками в Грин-Бей, – пусть делают со мной, что хотят.

– Что у вас за бизнес, вы сказали? – удивленно спросил Майкл.

– Торговля пеленками, – смущенно улыбаясь, повторил О'Брайен. – У нас с братом небольшое, но выгодное дело, два грузовика. Теперь его ведет мой брат. Только он пишет, что становится невозможно достать хоть какой-нибудь хлопчатобумажной ткани. Перед высадкой в Голландии я написал пять писем текстильным фабрикантам в Штатах с просьбой оказать брату помощь.

«Всякие бывают герои», – подумал Майкл.

Машина въехала на окраину Реймса. На углах стояла военная полиция, а возле собора столпилось множество машин. Майкл видел, как Ной весь напрягся на своем переднем сиденье, видимо боясь, что им придется выходить здесь, в самой гуще тыловой суеты. А Майкл не мог оторвать глаз от забаррикадированного мешками с песком собора, цветные стекла которого были вынуты для сохранности. Он смутно помнил, что, еще будучи учеником начальной школы в Огайо, он пожертвовал десять центов на восстановление этого собора, так сильно пострадавшего в прошлую войну. Смотря теперь из машины священника на возвышающуюся перед его глазами громаду, он был рад, что его вклад не пропал зря.

Джип остановился перед штабом зоны коммуникаций.

– Выходите здесь, лейтенант, – сказал священник, – идите в штаб и требуйте, чтобы вас доставили в вашу группу, где бы она ни находилась. Будьте посмелее и не бойтесь повысить голос. А если ничего не добьетесь, ждите меня здесь. Я вернусь через пятнадцать минут и пойду тогда в штаб сам и пригрожу написать в Вашингтон, если они вас не устроят.

О'Брайен вышел. Он стоял, озадаченный и испуганный, глядя на невзрачные здания, явно растерянный и утративший веру в армейский аппарат.

– А лучше сделаем так, – сказал священник. – Мы проехали кафе, два квартала назад. Вы промокли и озябли. Идите в кафе, выпейте пару рюмок коньяку и укрепите свои нервы. Там и встретимся. Я помню название кафе… «Для добрых друзей».

– Спасибо, – неуверенно сказал О'Брайен. – Но если вам все равно, я подожду вас здесь.

Священник в недоумении посмотрел на лейтенанта. Потом засунул руку в карман и вытащил бумажку в пятьсот франков.

– Держите, – сказал он, вручая ее О'Брайену. – Я забыл, что вам давно не платили.

О'Брайен со смущенной улыбкой принял деньги.

– Спасибо, – сказал он и, помахав рукой, направился в кафе.

– Теперь, – весело сказал священник, заводя мотор, – нужно отвезти вас, двоих преступников, подальше от военной полиции.

– Что, что? – глупо спросил Майкл.

– Самовольная отлучка, – засмеялся священник. – Да это же ясно написано на ваших лицах. Давай-ка, парень, протри ветровое стекло.

Ухмыляясь, Ной и Майкл ехали через мрачный старый городок. На своем пути они миновали шесть патрулей военной полиции, один из которых даже отдал честь проскользнувшему по мокрой улице джипу. Майкл с важным видом ответил на приветствие.

вернуться

102

Горовиц, Владимир (р. 1904) – американский пианист-виртуоз, уроженец России.