Потому   что   ну   его   к   демонам,   в   самом   деле.   Тут   хотя   бы   только   десять миллиардов.

- Ах! – Изобразив беспамятство и переутомление, Дейю картинно упала на место почище.

- Китаянка померла, - хмуро констатировала Аймара, замерев на секунду.

– Предлагаю закопать. – Не отвлекаясь, трамбовала Ника купюры руками.

- А не, шевелится еще.

- Добить и закопать.

- Да что вы за люди-то такие! – Открыв глаза, прорычала Дейю и вновь взялась за лопату.  – Не видите – человеку плохо! Человеку надо помочь! Отнести в дом!

Положить в кровать и укрыть пуховым одеялом!

- Точно, одеяло! – Словно осенило Нику.

- Вот, добрая госпожа, я всегда верила…

- Надо слугам сказать, чтобы наволочки несли – мешки кончаются. – Выпалив и схватив тележку за ручки, побежала Ника на новый круг.

- Еще неделю назад я была уважаемым человеком, - глядя ей в спину, с горечью произнесла Го. – А сейчас? Чем я занимаюсь сейчас? – Грустно обвела она взглядом огромную кучу денег, которая, казалось, не уменьшилась. – Как простая крестьянка,

машу лопатой.

- Неплохо живут ваши крестьяне.

- У нас на праздники часто приносят целые горы ритуальных денег, - пожала плечами Дейю. – На похороны там, в дар духам.

- Это – настоящие. – отметила важный момент Аймара.

- Да ну? – Недоверчиво посмотрела Го на купюры.

В   магазине   все   платилось   карточкой,   а   зарубежные   деньги   принудительно выменивались на границе Китая. Да и какой был ей интерес до валюты северного соседа?

- Угу.

А   вот   Аймара   цену   этим   бумажкам   знала.   Оттого   пребывала   в   странном состоянии чувств, которое еще не совсем было принято разумом.

- А какой курс? – Го подняла бумажку с земли и с интересом присмотрелась к гравюрному изображению моста через реку.

-   Один   к   шести.   –   Произнесла   Инка,   и   механически   перевела   в   куда   более понятный и родной эквивалент.

Выходило   сорок   тонн   золота.   Против   двух   тонн,   выделенных   от   щедрот   ее семьей на поиски похищенной старшей дочери.

- А надо делить или умножать?

- Надо копать! - прорычала взбешенная и уязвленная Аймара.

Шум стихийного рынка то взлетал ввысь высокой нотой, то разлетался на сотни голосов,   покупающих   и   продающих,   интересующихся   товаром   и   сетующих   на мелкий и занудный дождь. Слух то и дело ловил отрывок какой-нибудь истории, и ноги замедляли шаг, пытаясь задержаться и дослушать часть чужой судьбы - но тогда ушедший вперед Федор возвращался и тянул за руку дальше, уводя в тень натянутых поперек торговых рядов пленок и тентов, уверенно раздвигая плечом развешенную в проходах одежду. Однако еще десяток метров – и нить очередного разговора   увлекала   за   собой   разум,   а   глаз   сам   по   себе   ложился   на   товар выставленный   перед   дородными   женщинами,   распекающими   своих   мужей   или нерадивых   отроков.   Иногда   продавцы   замечали   покупателя   и   замолкали,   а   мне становилась не интересна тишина, и я сам спешил за братом.

Эти два выходных дня выдались муторными и неопределенными, как момент затяжного прыжка с большой высоты – шаг вперед сделан, и нет более под ногами твердой опоры. Безопасность ныряльщика обеспечивает техничность исполнения,

спокойствие и знание глубины. Любая паника и резкое движение обернется тяжелой травмой   или   смертью.   Но   иногда   в   полет   вмешивается   сильный   ветер,   и определенность   будущего   разлетается   вдребезги   на   десятки   вариантов   событий,

закрывая   обзор   цепочками   вероятностей   перед   глазами.   А   полет,   который   уже можно назвать падением, все длится, множа опорные точки и подтачивая ресурсы.

Вывод   на   финишную   прямую   прошел   штатно:   князья   прибыли   к   воротам поместья  Еремеевых,  не  зная  друг  о  друге.  Трое  в точном  намерении  разрушить помолвку,   четвертый   абсолютно   равнодушный   к   исходу   дела   –   идеальная конфигурация,   чтобы   характер,   противоречия,   личные   отношения   и   интересы присутствующих   сдетонировали   в   монолитный   состав,   твердо   намеренный добиться успеха. Огромный запас амбиций не давал выкристаллизироваться общей мысли похерить все дело – никто из присутствующих попросту не принял бы чужую идею и чужой план, а озвучивать собственный не позволяли приличия.

Хоть и разрушать они, в общем-то, собирались по-разному.

Князь  Долгорукий  собирался сорвать  помолвку обыденно  –  настроения  отца семейства ему были известны, и не было причин, по которым он формально бы выполнил   просьбу   Игоря,   но   навредил   мне.   Не   стоит   вспоминать   об   уступках   и одолжениях, оказанных мною ему и его семье – вся благодарность и благородство за те   моменты   были   давно   законсервированы   в   дарственный   перстень   с   гербом

Долгоруких,   который   надо   только   отдать   и   попросить   что   угодно   из   разумного.

После чего вновь стать ребенком, у которого он был вынужден униженно просить о милости, безвозвратно и позорно отдавая часть богатства клана. То воспоминание будет всегда сильнее любых банков и хороших отношений с его внуком.

Князь Панкратов убил бы отца невесты, списав его смерть на возмутительное хамство   (которым   могло   стать   недостаточно   вежливое   приветствие).   Слишком свыкся он с желанием мести, да и мои действия с его высоткой и банкиром вряд ли оставили его равнодушным. Он просто не мог оставить мое поведение без ответа, не смотря на иные выгодные прожекты, судьба которых зависела от добрых между нами отношений – потому что иногда надо ломать выгодные перспективы, чтобы доказать себе и миру о том, что гордость важнее денег, а он не купец, но великий князь. Да, у Еремеевых была защита цесаревича – но распространялась она только на попытки мстить за события на турнире. Безусловно, цесаревич не оставил бы без внимания попытки провокаций и якобы «случайных» трагических совпадений. Но если   жених   сам   просит   явится   на   крыльцо   невесты,   а   отец   семьи   ведет   себя безобразно   –   то   кто  же   в   том   виноват?   Цесаревич  не   может  прикрывать   род   от любой глупости, а в действиях Панкратова не было бы изначального злого умысла –

так что смерть Еремеева-старшего ему вполне сошла бы с рук. Не исключаю, что

Нику   он   при   этом   все   равно   сосватал   бы,   выполняя   свое   слово   и   не   обращая внимание на чужое горе и слезы.

Князь Шуйский не простил покушения на свою жизнь, но в иерархии их семьи,

повернувшейся с ног на голову, у него не было и шанса пойти поперек слова Артема.

Поэтому он обеспечил появление у ворот князя Давыдова.

Человек,   неспособный   к   спокойной   жизни,   разрушитель   сердец,   физических законов   и   единственный   гусар   в   полку   личной   охраны   императора,   Давыдов генерировал   вокруг   себя   такой   объем   бардака,   что   сломать   сватовство   ему   не составило бы никакого труда – даже просить об этом не следовало, все получалось как-то   само   собой.   «Подослать   Давыдова»   на   свадьбу   –   означало   превратить торжество в самый черный день для молодых. Никому, к примеру, не нравится, как поднявший бокал князь в тексте своего торжественного тоста растроганно начинает припоминать, как он с матерью невесты смотрел на звезды самым прихотливым образом, и быть может – выдает он сейчас собственную дочь… Или без затей бьет в морду любого, кто в ответ на грозное «гусар?!» неуверенно блеет слово «да». Потому что   в   Империи   только   один   гусар   –   остальные   его   товарищи   погибли.   Очень неприятный   и  крайне  влиятельный   персонаж,  которого  просто   нереально  убить.

Многие, как можно догадаться, пытались.

Князь   Галицкий…   Должен   же   быть   хоть   кто-то,   приучающий   остальных   к мысли, что это им просто не повезло, и со мной можно вести дела?