— Не желаю я больше на это безобразие смотреть! — орал разъяренный командир звена вслед гидрографам. — И клянусь, если они за сегодняшний вечер свою работу не сделают, пусть хоть Господу Богу телеграммы посылают, завтра я их не повезу, отдам машину геологам!

Вечер мы посвятили помойкам Косистого. Боже, чего же здесь только нет! Три полуразобранных вездехода, штук пятьдесят совершенно новых вездеходных колес, десятки траков (ими почему-то даже набит под потолок балок, совершенно пригодный для жилья), пожарная машина без колес, два локомобиля, десятки примусов, железных печек, труб к ним, бочки железные, деревянные, фанерные, седла (кого тут седлать?), вьючные сумы, нарты, упряжь к ним, какие-то железяки непонятного предназначения и много другого замечательного и полезного хлама. Все это обмотано проволокой, веревками, обрывками шкур, вымазано в солидоле и каком-то дерьме. Для нашего общественного хозяйства мы приобрели много полезного: довольно увесистый мешочек гаек (пойдут на грузила к сетям), моток замечательной стальной проволоки (для примусных иголок), две пары чашек от весов, здоровенный ящик из плотной фольги (в таких сюда привозят галеты), с десяток кольев, семь почти совершенно чистых (правда, невыделанных) осенних оленьих шкур и две превосходные бочки, одну деревянную, другую фанерную, под рыбу. Бочки ошпарили кипятком и до отлета залили водой, чтобы они разбухали.

Как ни божился, ни клялся, ни матерился командир звена, а сегодня с утра вертолет гидрографов на Нордвик повез, остался там их ждать и, похоже, простоит на берегу моря Лаптевых весь день, а может, и всю ночь. Все-таки ни у кого не хватит духу оставить людей в брезентовых штанах возле Ледовитого океана. Правда, улетая, командир звена (в этот раз машину повел он сам) заверил нас, что постарается сделать все возможное, чтобы нынче выполнить для нас хоть один рейс. Мы вздохнули, поблагодарили, но, честно говоря, не поверили.

На аэродроме тем временем сели два военных самолета («Ли-2»). Они везут троих парней в гражданском (как вскоре выяснилось, москвичей) и подполковника войск ПВО на Северную Землю. На Северной Земле пока нет погоды, и Лев Васильевич с Натальей Ивановной пригласили ребят к нам в гости. За завтраком, который затянулся почти до самого обеда, наши геологи беседовали с северянами (Лев Васильевич с Натальей Ивановной собираются в скором времени работать на Северной Земле, и контакты с военными им очень даже могут пригодиться в будущем). Я же, к сожалению, их беседы не слышал — готовил обед.

У военных, что стоят в бухте Кожевникова (это совсем недалеко от Косистого — в полутора километрах), нынче списывают библиотеку. Прежде здесь была полярная станция, причем одна из самых старых — еще с дореволюционных времен. На станции была роскошная библиотека, составленная из книг, подаренных станции всякими известными полярными исследователями. Теперь полярную станцию аннулировали (все равно стоят тут военные, и дают погоду, и выходят в эфир, и проводят суда), а замполит не решился взять на себя ответственность — какие книги можно оставить для чтения солдатам, какие нет (с образованием, видимо, плоховато да и с общей культурой тоже), утопить библиотеку в бухте всю целиком, видимо, помешало чувство здравого смысла, которое сильно обостряется у людей на Севере, так что библиотеку решили попросту раздать жителям Косистого. К сожалению, мы узнали об этом слишком поздно. Пришли мы, можно сказать, к шапочному разбору. Любители книг из самого Косистого, летчики, военные, топографы и распроклятые наши враги-гидрографы (тот самый хмурый радиомеханик и его молоденький помощник) уже набили книгами мешки и рюкзаки. Когда мы входили в домик бывшей кают-компании полярной станции, хмурый радиомеханик запихивал в полосатый мешок (похоже, это был матрац) восемь томов полного собрания сочинений Вольтера тысяча восемьсот девяностого года издания (кожаный переплет, тиснение золотом). Ну нет, нет в жизни счастья! Впрочем, кое-какие крохи остались и на нашу долю: Лев Васильевич ухватил два разрозненных тома Большой Советской энциклопедии (буквы «Б» и «Т»), мне же достался сборник стихов А. Кольцова, издание Наркомпроса одна тысяча девятьсот восемнадцатого года (более всего в этой книжке потрясло меня обращение к господам книготорговцам: «Продажа данной книги по цене, более высокой, чем означенная, карается по всей строгости Революционного Закона вплоть до расстрела»), и «Записки кавалерист-девицы» Надежды Дуровой с предисловием самого А. С. Пушкина одна тысяча девятьсот тридцать второго года издания (к сожалению, книга не имела титульного листа и нескольких десятков последних страниц, пущенных, как видно, на туалетные нужды). Да, забыл сказать, что энциклопедия была одна тысяча девятьсот пятьдесят второго года издания, и самым интересным материалом в ней была биография И. Б. Тито, которой и развлекал нас впоследствии на Тулай-Киряке Лев Васильевич.

А вертолета, который увез гидрографов на Нордвик, все нет и нет. Мы с Львом Васильевичем отправились в диспетчерскую, чтобы узнать, когда «наш» вертолет вернется. (Ведь обещал же командир звена выполнить нынче для нас хотя бы один рейс.) Диспетчерская размещается в той самой надстройке из стекла и дерева, что возвышается над аэродромом. С трех сторон в ней прорублены окна, так что весь аэродром виден как на ладони. Диспетчер на вахте уже седьмой час, он тут совершенно один, и наш приход он воспринял как праздник:

— Ушел, ушел ваш вертолет. На Нордвик пошел.

— Да мы знаем, — уныло сказал я. — Когда ждать обратно-то?

Словно в ответ на наш вопрос в большой коробке пульта вдруг что-то щелкнуло и затрепыхалось. Диспетчер подошел к пульту, отворил какую-то дверцу и достал картонную гильзу шестнадцатого калибра. В ней, оказывается, и была радиограмма от «наших» летчиков: «Работаем районе Нордвика».

— Вот спасибо, — усмехнулся я. — А то все тут думали, что они в Гагры полетели!

— А вот надсмехаешься зря, — укорил меня словоохотливый диспетчер. — В позапрошлую ночь этот самый вертолет на Прончищеву ушел, а я его вылет прозевал — в уборную бегал. Час, два, три — от него ни ответа ни привета. Тут уж я в другой раз в уборную побежал — со страху. Случись с ним что, первым делом спросят: «Кто выпускал?» — «Я выпускал». — «Как ушел? Когда ушел? Куда ушел?» — «А хрен его душу знает». — «Ну, так не угодно ли сесть вот сюда?» И посадят. А что ты думаешь, за мое поживаешь посадят. Вот и сижу я как на иголках, а тут, как назло, непрохождение волн — мне ни метео, ни хрена не дают. Сижу и думаю: хрен его знает, может, они в снежный заряд угодили, может, в центр магнитной бури вляпались. Да и вообще, мало ли чего с погодой может быть?! Тут уж я в уборную в третий раз побежал. Прибегаю — мне пневмопочта, метеосводку прислали. Да прислал-то тот самый вертолет, из-за которого я себе уже все волосы на заднице вырвал! Не я ему сводку дал, а он мне, вот ведь что бывает! Да все тогда, слава богу, добром обошлось. А случись что, не посмотрели бы ни на заслуги, ни на полярный стаж, посадили бы за мое поживаешь, это уж как бог свят!

Так ничего толком и не узнав у словоохотливого диспетчера, мы, огорченные, ушли назад, к себе в общежитие.

Часов около шести вечера вертолет с Нордвика пришел. Летчики все-таки оставили гидрографов на берегу океана, отдав им всю свою теплую одежду; сами же в одних свитерах и брюках вернулись в Косистый, чтобы выполнить для нас хотя бы один (напомню, обещанный) рейс, потому что конца-краю работам у треклятых гидрографов пока не видно.

Мы уже давно решили, что первым рейсом на Тулай-Киряку-Тас улетит команда в следующем составе: Наталья Ивановна, Наташа, я и Фрам. Быстро загрузили в вертолет первую партию снаряжения и продуктов, сверху уселись сами, Наташа взяла на руки Фрама (большого труда стоило затащить его в машину!). Ну, поехали!

Вначале летим над той самой здоровенной косой, что дала имя поселку (Косистый), потом, заложив крутой вираж, резко уходим на северо-запад.