На этих словах две красные точки исчезли совершенно.

Обратной дорогой Наташа собрала большой букет пушицы и вручила Наталье Ивановне, поздравив ее с днем рождения (и совершеннолетием!) сына. Пушица — это полярный одуванчик, который отличается от наших, «материковых» одуванчиков тем, что не облетает, и стоят, бывает, эти пушицы, не облетая, всю зиму под снегом.

В нашей большой «мужской» палатке стало сразу как-то неуютно и пусто. О недавнем пребывании здесь Эдика напоминают нам его огромные «вакар-штаны», которые стоят в углу.

Сейчас, как мне кажется, самое время рассказать о том, что такое «вакар-штаны» и кто такой есть сам великий Владимир Анатольевич Вакар. О нем я слышал давным-давно от своего близкого и дорогого друга Сергея Леонидовича, старого полярного геолога, приведшего меня в поле «за руку». Сережа был в свое время ученым секретарем НИИГАА, где работал и Вакар. Сейчас Владимир Анатольевич глубокий старик, давно на пенсии, сам в поле, разумеется, не ездит, но консультирует различные отряды и экспедиции по разным вопросам полярной геологии[17].

Прежде всего был это геолог, что называется, милостью Божьей, много ярких и интересных работ было написано им, но разговор сейчас не об этом. Вакар по своей натуре был умельцем-изобретателем, много вещей и предметов ввел он в геологический обиход, и все они нужны полевику-северянину позарез. При этом изобретения Вакара так просты и так доступны, что всякий полярник, впервые ознакомившись с чем-нибудь из богатейшего арсенала вакаровских придумок, непременно восклицал (вслух или про себя): «Господи боже мой! Да как же раньше-то никто до этого не додумался?! И почему мне, изведавшему на Севере почти все, самому не пришло это в голову?!» Повсеместно используются в Арктике геологами сейчас «вакар-сани» — легкая деревянная лодка, прибитая к коротким лыжам (встретил полынью — переплыл, далее тащи сани на лыжах); «вакар-печь» — жестяной ящик из-под галет, пробитый в нескольких местах, надетый на примус с поддоном и чудо-печкой (выходит превосходная духовка — мы, например, испекли в такой печке с полцентнера хлеба, несколько тортов, и это не считая блюд из рыбы и мяса); «вакар-хлеб» — если тесто для хлеба замесить не на воде, а на жиже из-под тушенки, такой хлеб не стынет на морозе и никогда не черствеет; «вакар-телега» — тележка для собачьей упряжки, позволяющая использовать четвероногий транспорт в Арктике не только зимой, но и летом; «вакар-штаны» — широкие и прочные брезентовые штаны почти до самых подмышек (с множеством карманов и молний), надеваемые и сбрасываемые одним движением (надевают «вакар-штаны» обыкновенно поверх меховых или ватных штанов), и многое-многое другое.

А кроме этого, в разряд диковин зачислены уже упоминавшееся мною «вакар-серебро», а также «вакар-уголь» и даже как будто бы «вакар-слюда».

Но и этого мало: впоследствии различным приладам, удобствам и усовершенствованиям, прочно входившим в обиходный быт полярников-геологов, присваивалась приставка «вакар», даже если придумал их и не сам Владимир Анатольевич. Вот какую замечательную память оставил о себе этот человек в Арктике у геологов на долгое время! Просто даже зависть берет!

Поздно ночью перед самым сном я обнаружил, что Фрам таскает по лагерю заячью лапу. Я отнял ее у него; он отдал мне свою забаву довольно охотно и тут же откуда-то из-под кочки достал здоровенный шмат свежей заячьей грудинки (со шкурой и шерстью) и начал с аппетитом уписывать ее, искоса поглядывая на меня. Откуда же он взял эту зайчатину?! Неужели в тот туманный вечер все-таки поймал зайца? Скорее всего, так, а мы еще сомневались в его охотничьих способностях. Что за герой!

И опять нынче не было вертолета.

День был тоскливый, ленивый, безалаберный. Все мысли о наших путешественниках: каково им там? много ли воды в реке? все ли здоровы? как погода?

Чтобы хоть как-то отметить день рождения своего сына, Наталья Ивановна испекла в «вакар-печке» кекс. После этого Лев Васильевич своей властью начальника отряда всяческие кулинарные безумства запретил: керосину у нас осталось чуть более поллитра да с килограмм угля, вот и все наше топливо. Правда, на выселках осталось еще с поллитра керосина, завтра-послезавтра придется идти за ним. Решаем один раз в день варить чайник чаю и раз в два дня— кастрюлю супу. Вот ведь ситуация: рыбы, мяса — завались, а нет керосина и жрать нечего. По всем расчетам, двухсотлитровой бочки керосина нам должно было хватить за глаза, но больно уж нерасчетливо тратили мы топливо первые дни: грелись примусами, сушились, да и на готовку уходило много больше керосина, чем можно было бы тратить (а все он — кулинарный разврат!), да и никак не ожидали мы, что нам придется тут сидеть и ждать вертолета две недели (а может, и больше, кто знает!).

Ах, сколько надежд возлагаем мы на завтрашний день! Оправдаются ли они? Будет ли завтра связь? Будут ли нам завтра радиограммы? Будет ли (чем черт не шутит?!) вертолет?

А полярный день потихоньку идет на убыль, и где-то в районе полуночи на час-полтора уже наступают сумерки.

Утренний сеанс связи не состоялся, хотя прохождение волн было превосходным: челюскинский радист попросту не вышел с нами на связь.

— Небывалая вещь, — разводит руками Лев Васильевич. — Сколько работаю в Арктике, такого не припомню, чтобы радист не вышел на связь. Саня Малышев или Кирилл Головенок помирали бы, но на связь бы вышли. А тут...

— И удивляться тут нечему, — говорит Наталья Ивановна, пыхтя папироской, — начало августа, разгар навигации. По Пути караваны пошли, а пролив Вилькицкого — самое гробовое место. Так что сейчас на Челюскине круглосуточный аврал — проводка судов, пеленг надо давать, погоду... До нас ли радистам?

Весь день слонялись по лагерю, мучаясь от безделья: все возможные работы мы уже давно переделали. В нарушение строгих инструкций начальника я все-таки приготовил бастурму из гуся (тем более что со вчерашнего вечера гусь лежал у меня в маринаде), истратив до последней капли весь керосин. Блюдо вышло превосходным, но даже и его ели как-то лениво и особенного удовольствия, похоже, не испытали.

Вечером, в запасной сеанс связи, челюскинский радист наконец в эфире появился. Мы все битком набились в Наташину радиопалатку и затаив дыхание стали смотреть и слушать. Любые разговоры категорически запрещены: Наташа — вся внимание; Лев Васильевич как может ассистирует ей.

Сперва Наташа передала радиограмму в хатангский авиаотряд: «С тридцатого числа безуспешно вызываем вертолет. Положение отряда тяжелое». Потом другую, более длинную — в Хатангский райком партии: «Красноярские геологи с тридцатого ожидают вертолет. Руководство авиаотряда не выполняет наших заявок и ничего не сообщает о своих намерениях. Часть людей были вынуждены отправить пешком на метеостанцию «Бухта Ожидания» более чем за триста километров. Просим принять меры, поскольку жизни и здоровью людей угрожает опасность». Ввиду важности радиограмм сеанс связи продолжался полтора часа вместо положенного получаса. Радист дважды переспросил каждое слово, прежде чем выдал ЩСЛ (квитанцию в приеме радиограмм).

— Будет ли какой-нибудь толк от этих радиограмм? — грустно вздыхает Люся.

— Вряд ли, — отвечаю я, — раз они до сих пор плевали на наши заявки, то и теперь плевать будут. Завтра пойдем с Львом на выселки за керосином. На пару дней горючего хватит, а потом, наверное, балыки жечь будем.

— Нет, я на райком сильно надеюсь, — говорит Лев Васильевич. — Правда, завтра воскресенье, в райкоме выходной, в понедельник секретарь в авиаотряд позвонит, даст разгон командиру; тот позвонит в Косистый, диспетчеру хвоста накрутит: на это, считайте, день целиком положить надо. Так что вертолет нам есть смысл ждать через два дня на третий. С утра во вторник, пятнадцатого числа.

С этим мы и улеглись спать и даже не трепались перед сном, лежа в мешках, как это делали всегда прежде.