Вокруг множество разговоров о том, что Диксон вот-вот напрочь закроют: он, безусловно, убыточен, и денег на его содержание с каждым годом отпускают все меньше и меньше. Правда, тогда непонятно, как осуществлять проводку судов по Северному морскому пути и, главное, кто будет выдавать ежедневную сводку погоды (а Арктику, напомню, не зря называют кухней погоды). При этом «островитяне» считают, что «материковая» часть поселка не нужна и без нее как-то прожить можно, а вот без «островной» — никак. «Материковцы» же полагают, что оба Диксона одинаково нужны (у них хватает здравого смысла не настаивать на закрытии «островной» части хотя бы потому, что там располагаются аэропорт и авиаотряд).

В подарок старым и новым своим заполярным знакомым привезли мы на Диксон с «югов» свежих огурцов и полагали, что в конце полярной ночи это будет для них царским подарком. Но в аккурат в день нашего приезда грузовой самолет доставил в местный магазин... свежие огурцы. Причем всего по одиннадцать рублей за килограмм. И наш подарок сразу потерял всякий смысл — вот какая неудача! Овощной магазин расположен прямо в местном овощехранилище (там просто поставили весы, кассу и посадили продавщицу). В продаже имеется свежая картошка (правда, очень мелкая, крупную, видимо, разобрали между собой продавцы, их родственники и близкие знакомые) по цене семьдесят копеек за килограмм, вполне приличная свежая свекла по пятьдесят копеек за килограмм, прекрасный сухой золотистый репчатый лук по два рубля двадцать копеек, а также квашеные овощи: капуста, морковь, зеленые помидоры (все это в эмалированных ведрах). И конечно же соки в трехлитровых банках: томатный, яблочный и сливовый. И вот теперь еще свежие огурцы.

А наша съемочная группа вскоре стала называть меня Евгением Венедиксоновичем.

Диксоновский райком КПСС почти прекратил свое существование. Никто эту главную еще совсем недавно организацию ни во что не ставит. Да там почти никого уже и не осталось: должность второго секретаря упразднили вообще, а первый секретарь улетел в Новосибирск то ли лечиться от чего-то, то ли учиться чему-то и все никак оттуда не едет (поговаривают даже, что он остался там насовсем). Единственным служителем коммунистической идеологии осталась инструктор райкома Ольга Ивановна, крошечная девица лет двадцати пяти, по виду совсем ребенок. Но по-прежнему именно у райкома лучший транспорт (газик и вездеход), лучшие квартиры у его работников, лучшее снабжение. Поскольку в нашей работе транспорт играет важнейшую роль, решили мы наладить с райкомом хорошие отношения, и нам это легко удалось. Нас пригласили снять торжественное заседание, посвященное очередной годовщине со дня рождения В. И. Ленина, и, хотя сценарий эти съемки не предусматривал, мы согласились. На съемки отправились продюсер Вася, Давлетыч и Петя. В зале на двести мест сидело человек тридцать. Доклад делала все та же Ольга Ивановна, потом был концерт местной художественной самодеятельности и буфет (без талонов!), в котором мы хорошо отоварились. Снимали ребята «на американку», то есть на пустую кассету без пленки, но очень солидно и даже значительно. Результатом этой сомнительной акции (кроме трофеев из бесталонного буфета) было то, что нам потом несколько раз удалось воспользоваться райкомовским вездеходом.

А на следующий день случилась довольно ощутимая пурга, но, несмотря на это, состоялся (как и по всей стране) коммунистический субботник, в котором приняли участие шесть человек, предводительствуемые все той же Ольгой Ивановной. Закрываясь руками от ветра, они пришли на стройку жилого дома, неся на плечах совковые лопаты и транспарант «Все на коммунистический субботник!». Транспарант ветер вскоре изорвал в клочья, так что его пришлось бросить, а совковыми лопатами энтузиасты стали очищать от снега сваи, забитые в вечную мерзлоту. Сваи у них на глазах тут же вновь заносило снегом, колупать который было очень тяжело: ветер здесь так утрамбовывает снег, что снежная целина легко держит даже тяжелый вездеход. Позанимавшись этой бессмысленной работой минут сорок, продрогнув до костей, работники разошлись по домам с чувством выполненного долга. Мы же этот процесс сняли на пленку — получился неплохой эпизод.

Пурга мела всего один день, а потом установилась замечательная погода: тепло (всего пятнадцать градусов), солнечно, тихо. Эта зима по рассказам старожилов была на Диксоне особенно суровой (то под сорок, то за сорок, и все с ветром), поэтому сейчас в поселке нет холодной воды: озеро, откуда ее берут, промерзло до дна. Вода в домах есть только горячая, а для канализации пустили техническую воду — смесь морской воды и горячей воды из батарей. Поговаривают, что и горячая вода скоро кончится, и, как тут люди будут жить тогда, непонятно.

Наша жизнь полна сюрпризов, чаще всего неприятных. Утром продюсер Вася принес один такой: пограничники не позволяют нам здесь, в Арктике, снимать наш фильм.

— Да, — говорят они, — разрешение на въезд сюда со съемочной аппаратурой у вас есть, и выполнено оно безукоризненно, но специального разрешения на съемку в пограничной зоне нет.

— Но если нам разрешили привезти сюда, в пограничную зону, съемочную аппаратуру, — резонно возражал наш продюсер, — значит, разрешили и снимать ею.

— Вовсе это ничего не значит, — отрезали пограничники.

— А кто дает такие разрешения?

— А разрешения такие дает только Генеральный штаб погранвойск. Вот туда и обращайтесь.

И на том аудиенция была закончена.

Пришлось нам втроем идти на погранзаставу (мэтру Борис Борисычу, продюсеру Васе и мне). Принял нас заместитель командира заставы, молоденький старший лейтенант, возрастом едва ли старше нашего Пети (командира куда-то срочно вызвали по неотложным делам). Для начала Борис Борисович выложил на стол диктофон и включил его, задав вопрос, более похожий, впрочем, на утверждение:

— Вы позволите, мы будем записывать нашу беседу? Мы же должны иметь оправдательный документ.

Старший лейтенант растерялся, покраснел как маков цвет и разрешил. Вскоре, впрочем, он разрешил нам все: лететь, куда мы захотим, снимать все, что захотим, брать интервью, у кого захотим. Правда, напоследок он добавил:

— А если на острове Хейса, на Челюскине, где-нибудь на Северной Земле или Земле Франца-Иосифа пограничники запретят вам снимать, я не виноват. Я имею право разрешать только в пределах действия нашего погранотряда.

На том и порешили.

В маленьком Диксоне имеется три памятника (два на «материковой» части и один на островной) и собственная картинная галерея. На «материке» — памятник великому полярному исследователю Никифору Бегичеву, боцману шхуны «Заря» и вместе с тем ординарцу А. В. Колчака (а был А. В. Колчак не только политическим деятелем, но еще и весьма известным гидрографом и полярным исследователем), проводнику Н. Н. Урванцева и просто легендарному в этих краях человеку («Улахан Ничипор» — Большой Никифор — так звали его националы по всему Таймыру)[21]; а также памятник защитникам Таймыра от фашистов — бетонный трилистник и зенитка: два урбанистических цветка, растущих из промерзшей скалы. На острове стоит стандартный памятник бойцам, погибшим на фронтах Великой Отечественной войны, такой же, как почти во всех городках и поселках нашей страны.

Диксоновская картинная галерея располагается в большом теплом бараке прямо напротив райисполкома. Руководят ею два художника, муж и жена, Владимир Васильевич и Катя Королевы (кстати, тот памятник с зениткой создан по эскизам Владимира Васильевича). Сейчас в галерее выставка японской гравюры XVIII—XX веков. Мы подружились с милым семейством диксоновских художников, частенько бывали у них в гостях, в их прекрасном теплом доме, полном картин и потрясающих гобеленов (Владимир Васильевич прежде работал главным художником какого-то крупного ткацкого льнокомбината), где жил живой петух Сигизмунд, отнюдь не сошедший с ума от здешней неразберихи с днем и ночью, а исправно кукарекавший в шесть утра независимо от того, день стоял или царила ночь. Мало того, все это милое семейство, их дом и картины Владимира Васильевича стали основными героями нашего фильма.