— Да, что-то слыхала, но никогда…

— Теперь они менее популярны. Но в Средние века и почти до недавнего времени им придавали большое значение. Это бренные останки святых. Раньше их вставляли в шпаги и изготовляли их них потрясающие ювелирные изделия, чтобы эти священные останки лучше хранились. Мощи святых и по сей день почитают многие церкви. Нам не известно, какому святому принадлежали мощи, вставленные в кольцо. Возможно, какому-нибудь герою-тамплиеру, принявшему мученическую смерть за веру.

— Тамплиеру?

— Ты и о тамплиерах ничего не слышала? — изумилась Алиса.

В ее глазах, отражавших свет свечей, появилось что-то таинственное, колдовское.

— Вообще-то я… слышала кое-что.

Я решила не выказывать осведомленности, а послушать, что скажет сама Алиса.

— Так вот, это были монахи. Дав обет хранить послушание, благочестие и бедность, они поклялись также с оружием в руках защищать христианскую веру. Тамплиеры объединялись в ордена, и каждый орден имел свою иерархию с Великим магистром во главе. Помимо ордена храмовников были еще ордена госпитальеров, Гроба Господня, Тевтонский. После исчезновения тамплиеров их появилось великое множество. Рассказывать я тебе больше ничего не буду, поскольку чувствую, что через несколько дней ты сама станешь настоящим экспертом. Твое кольцо — один из символов тамплиеров, — добавила она и снова спроецировала крест на скатерть. — Говорят, оно принадлежало Великому магистру. Владеть им означает взять на себя великую ответственность, дорогая.

— Почему?

— Потому, что придется быть достойной его. Оно наделяет тебя огромным моральным престижем, к тому же ты первая в истории женщина, владеющая этим кольцом. — Этот перстень преподносил мне все новые сюрпризы! Алиса погладила мою руку. В этой женщине странно сочетались притягательность и что-то отталкивающее. Волосы зашевелились у меня на голове. Почувствовав опасность, я подумала, что Алиса мастерски умеет обольщать. Надев кольцо мне на палец и снова погладив мою руку, она заговорила своим грудным голосом: — Да, оно твое по праву, потому что ты заслуживаешь его. — Помолчав, Алиса продолжила: — Ты не знаешь, как я завидую тебе, дорогая.

В ту ночь я никак не могла заснуть в этой красивой комнате с широким окном, выходившим на город, и обставленной прекрасной мебелью. Я получила удовольствие от беседы с Алисой, но мне хотелось поскорее закончить ее. Вернувшись же в свою комнату, я закрыла дверь на задвижку. Что за странная женщина эта Алиса! Я волновалась. Где же Ориоль? Я с отвращением смотрела на свое кольцо. Что сулит мне день грядущий? Я увижу Ориоля в нотариальной конторе. А это наследство? Последняя шутка Энрика? Я надела пижаму, но была слишком взволнована, чтобы лечь спать, поэтому выключила свет и открыла окно. Меня овевал прохладный, но приятный бриз. Ночь. Снова ночь и город. Глядя на этот город издалека, я слышала, как по одному из бульваров проехал автомобиль, а потом взвизгнули колеса другого, мчавшегося с большой скоростью. Затем наступила тишина.

Ни мучительное беспокойство, ни нетерпение не ускоряют хода событий, равно как и движение часовой стрелки. Напротив, от нетерпения кажется, что эта стрелка остановилась, а то и вовсе пошла назад. На самом же деле ожидаемое приходит в предназначенный ему момент, а то, что должно созреть, либо созревает, либо остается навсегда зеленым… Когда я нервничаю, у меня возникает тяга к пустословию. Как профессиональный адвокат, я стараюсь контролировать себя, но в тот особенный день, сидя в такси, я не могла добиться того, чтобы мое внутреннее «я» перестало упрямо болтать с тем другим «я», которое тоже не прекращало трещать. Уж и не знаю, откуда оно появляется, черт бы его побрал, когда я так напряжена.

Дело в том, что я наконец должна была встретиться с ним.

В ту ночь мне так и не удалось как следует поспать. Я непрестанно размышляла о том, что чувствовал Энрик в последние часы жизни, или о том, что он делал бы в те дни, когда комиссар Кастильо безуспешно пытался восстановить картину происшедшего. Думала я и о том, что Алиса была слишком ласкова, как человек, умеющий доставить удовольствие. Вспоминала о том, как была потрясена, узнав, что в моем кольце частица человеческой кости. Прикидывала, что получу в наследство завтра утром. И предвкушала встречу с Ориолем.

Потом все начиналось снова. Я спрашивала себя, как отреагирует Ориоль на нашу встречу, имеет ли отношение завещание, которое будет оглашено через четырнадцать лет после смерти Энрика, к убийству тех мужчин в Саррия. Думала, не совершила ли ошибку, приняв приглашение Алисы, и смотрела, как блестит мой кроваво-красный рубин. В полудремоте мне казалось, что этот камень должен предупредить меня о чем-то.

И вновь и вновь крутилась карусель образов и мыслей. Но все же я немного поспала, а утром тщательно занялась макияжем, чтобы скрыть круги под глазами.

Такси подвезло меня к нотариальной конторе. Алиса сказала, что с удовольствием поехала бы со мной, но сомневается, стоит ли это делать. Так мне удалось уклониться от ее вчерашнего предложения.

К дверям конторы я пришла за двадцать минут до начала оглашения и решила, что мне сейчас пригодился бы липовый чай, а не кофе. Однако, войдя в бар, попросила эспрессо и круассан. Кофе издавал потрясающий аромат, а круассан был вкусным и подрумяненным. Это навевало приятные ностальгические воспоминания о так называемых гранхас, кафетериях, которых нигде, кроме Барселоны, не сыщешь, а также о горьком шоколаде в больших чашках.

Когда я поднялась в кабинет, расположенный на основном этаже административного здания, до назначенного времени оставалось пять минут.

Здание старой постройки было украшено цветами и красивыми завитушками из камня. В нотариальную контору вела великолепная деревянная дверь, обработанная резцом и отделанная полированным металлом. Эта дверь ничем не уступала предметам декоративного искусства внутри здания.

— Сеньор нотариус ожидает вас, — сказала секретарша лет пятидесяти, открыв мне дверь и удивив меня этим. Нотариусы, как правило, к назначенному времени не являются, и ждать приходится их.

Секретарша провела меня к светлому кабинету с высокими потолками и двумя большими окнами, выходящими на улицу.

— Сеньорита Вильсон! — Мужчина лет шестидесяти поднялся из-за большого письменного стола, представился Хуаном Маримоном и поцеловал мне руку. Возле шкафа сидел Луис; он тоже встал и поцеловал меня.

— Садитесь, сеньорита. — Мужчина указал мне на кресло, стоявшее рядом с креслом Луиса. — Сеньор Ориоль Бонаплата придет с минуты на минуту.

— Мы подождем. — Луис насмешливо улыбнулся.

— Сеньор Энрик Бонаплата был нашим другом, — сказал нотариус, — и его смерть потрясла всех нас. — Он посмотрел на меня. — Не могли ли бы вы, сеньорита, показать свой паспорт? Необходимо соблюсти законность. С сеньорами Бонаплатой и Касахоаной я знаком уже несколько лет.

Я вынула паспорт, нотариус сделал какие-то пометки и начал распространяться о достоинствах Энрика. Я встретилась взглядом с Луисом, и он ласково подмигнул мне. На нем были элегантный серый костюм, бледно-розовая сорочка и галстук. Я посмотрела на часы. Было две минуты одиннадцатого. Мой взгляд вернулся к нотариусу, который с паузами очень приветливо продолжал говорить с тех пор, как мы сели. Где же, черт возьми, Ориоль? Он что, не собирается присутствовать на оглашении завещания своего отца?

— Как раз в утро своей смерти сеньор Бонаплата был в этом кабинете.

Эта фраза отвлекла меня от размышлений. Внезапно появилась возможность восстановить картину последних часов жизни Энрика. Но рассказ нотариуса пошел в другом направлении.

— Вы говорите, что в то утро он был здесь? — спросила я.

— Да.

— В какое время примерно?

— Точно не знаю.

— Примерно.

— Сеньор Бонаплата позвонил мне и попросил встретиться с ним в тот же день. Все время у меня было уже расписано, но коль скоро просьба исходила от него… Мой отец был нотариусом вашего, а мой дед нотариусом деда Энрика. Наши прадеды — тоже. Конечно, я не мог отказать ему.