— Буду фрейлиной! — ликую я. — Новые наряды, каждый вечер танцы, дядя сказал — я красивее всех в королевской свите. И вас больше никогда не увижу!

Кале, декабрь 1539 года

Погода на Английском море, благодарение Богу, наконец-то установилась. Напрасно я надеялась на письма, за долгие дни ожидания переправы никто мне не написал. Матушка не скучает по мне, но могла бы прислать хоть пару советов. Амелия, в надежде на визит в Англию, тоже могла бы не поскупиться на сестринские пожелания. Мне самой смешно — до чего же тяжело на душе, если мечтаю о письме от Амелии.

Но уж в брате я была уверена — напишет непременно. Он так и не смягчился, даже во время долгой подготовки к отъезду наши отношения оставались неизменными — я до смерти его боюсь и ненавижу, а его душит невысказанный гнев. Он мог бы поручить мне какие-нибудь дела при английском дворе, должна же я представлять интересы нашей страны! Но здесь я увидела господ из Клеве. Несомненно, он писал им. Видно, решил, что я не гожусь для его поручений. Мог хотя бы напомнить о правилах поведения. Брат властвовал надо мной всю жизнь, неужели он просто так меня отпустит? Но похоже, я все-таки освободилась. Вместо радости меня охватывает смущение. Странно все-таки, покинуть свою семью без единого доброго пожелания.

Мы поплывем завтра на рассвете, чтобы поймать отлив. В королевской резиденции ожидаю лорда Лиля и вдруг слышу какой-то спор за дверью. К счастью, Лотти, моя переводчица из Клеве, неподалеку. Я киваю, она тихонько подходит к двери, напряженно вслушивается в быструю английскую речь, хмурится. За дверью слышны шаги, она поспешно отскакивает, садится рядом со мной.

Входит лорд Лиль, весь красный, отвешивает поклон. Одергивает бархатный камзол, словно хочет дать себе время успокоиться.

— Простите, леди Анна, весь дом сегодня на ногах из-за сборов. Я зайду за вами через час.

Лотти шепотом переводит, я с улыбкой киваю.

— Она слышала? — спрашивает у Лотти напрямик.

Она поворачивается ко мне, видит, что я снова киваю.

Лорд Лиль подходит ближе.

— Секретарь Томас Кромвель — вашей религии, — говорит он вполголоса.

Лотти шепчет мне на ухо по-немецки, чтобы я ничего не упустила.

— Он неправомерно взял под защиту несколько сотен лютеран, хотя город находится под моим управлением.

Я понимаю слова, но не их смысл.

— Они еретики. Отрицают власть короля как духовного лидера, отрицают святое чудо жертвы Иисуса Христа. Вино причастия претворяется в кровь — таково мнение англиканской церкви. Не признавать этого — ересь, которая карается смертью.

Мягко беру Лотти за руку. Знаю, это важные религиозные вопросы, но я-то тут при чем?

— Секретаря Кромвеля самого могут обвинить в ереси, если слухи дойдут до короля. Я говорил его сыну Грегори: этим людям должно быть предъявлено обвинение, кто бы им ни покровительствовал. Предупреждал — не смог вечно закрывать глаза. Каждый добрый англичанин согласится со мной — над Богом нельзя глумиться.

— Я ничего не понимаю в этих английских делах, — говорю я осторожно. — Просто отвезите меня к мужу.

Мельком вспоминаю — брат поручил мне увести мужа-короля от папистских суеверий к ясности реформы. Боюсь, я снова его разочарую.

Лорд Лиль кивает, кланяется, отступает назад.

— Прошу простить меня. Напрасно я потревожил вас, просто хотел заверить — я возмущен поведением Томаса Кромвеля и сам всецело предан королю и церкви.

Снова киваю. Что еще я могу сказать или сделать? Он выходит из комнаты.

— Все это не совсем так, — объясняет Лотти. — Он обвиняет мастера Кромвеля в защите лютеран, а сын Кромвеля, Грегори, в свою очередь обвиняет его в тайном папизме. Они представляют опасность друг для друга.

— Чего он ждет от меня? — спрашиваю я беспомощно. — Разве я разбираюсь в таких вопросах?

— Может быть, надеется, что вы расскажете королю, повлияете на него?

— Лорд Лиль был так добр, что дал понять: в его глазах я сама еретичка. Я отрицаю претворение вина в кровь. Это против здравого смысла, всякий скажет.

— В Англии правда казнят еретиков? — встревоженно спрашивает Лотти.

Я киваю.

— Как?

— Сжигают на костре.

Она в ужасе. Я собираюсь объяснить, что королю известно о моей вере и предполагается даже объединение с братом и его союзом протестантских герцогов, но в это время в дверь стучат — корабль готов к отплытию.

— Идем, — говорю я с напускной храбростью. — Наплевать на опасности. Хуже, чем в Клеве, нигде не будет.

Отплытие из английского порта на английском судне ощущается как начало новой жизни. Большинство моих спутников возвращаются в Клеве, мы прощаемся, и я поднимаюсь на борт. Гребные барки на канате вытягивают корабли из гавани, поднятые паруса ловят ветер, снасти скрипят, корабль вздымается вверх, словно летит, и тут я по-настоящему понимаю: я плыву в свою страну, словно королева из сказки.

Я стою на носу и, глядя поверх борта на белые гребешки волн на темной воде, гадаю, понравится ли мне мой новый дом, мое королевство, моя Англия. Вокруг — огни судов, плывущих рядом. Целая флотилия, пятьдесят огромных кораблей, флот королевы. Я начинаю осознавать богатство и силу моей новой державы.

Нам предстоит плыть целый день. Говорят, море спокойное, но мне волны показались очень большими и опасными. Маленькие суденышки карабкаются вверх, на водяную стену, и скользят вниз, в просвет между волнами. Иногда мы теряем из виду другие корабли нашей флотилии. Паруса надуваются, мачты скрипят, будто плачут, английские матросы тянут канаты, носятся по палубе. Я видела, как занимался рассвет — серое солнце над серым морем, ощущала безмерность воды вокруг нас и под нами. Многие дамы страдают морской болезнью, но я чувствую себя хорошо. Леди Лиль просидела со мной часть дня, и другие дамы тоже, Джейн Болейн — в их числе. Надо бы запомнить наконец их имена. День тянулся медленно, я вышла на палубу. Вокруг — корабли, везде, куда только хватает глаз, английский флот. Я горжусь оказанной честью, но очень неловко быть центром и причиной такого беспокойства. Когда я выхожу из каюты, матросы снимают шапки и кланяются. Две дамы все время сопровождают меня, даже если я просто иду на нос корабля. В конце концов мне надоело быть на виду, и я решила посидеть в каюте. Лучше смотреть через маленькое окошко, как волны вздымаются и опускаются, чем причинять всем неудобство, слоняясь взад-вперед.

Первый образ Англии — темная тень на темнеющем море. Мы вошли в крошечный порт под названием Дил. Смеркалось, шел дождь, но на берегу — множество пышно разодетого народу. Меня проводили в замок поесть и отдохнуть, и сотни, на самом деле сотни человек подошли поцеловать мне руку и поздравить с прибытием в мою страну. Как в тумане, я видела лордов с женами, епископа, смотрителя замка, придворных дам, которые будут прислуживать в моих покоях, фрейлин — будущих компаньонок. Несомненно, ни одной минуты в жизни я больше не буду одна.

Сразу после еды мы двинулись дальше. Существует строгий распорядок — где обедать и где ночевать, но, несмотря на это, меня каждый раз вежливо спрашивают, готова ли я ехать. Я быстро поняла: на самом деле никого не интересует, чего я хочу, и, если по плану пора выезжать, я должна дать согласие.

Уже поздно, я устала, хорошо бы остаться здесь. Но я забираюсь в паланкин — брат пожадничал, снаряжая его. Лорды вскакивают на лошадей, их жены — тоже, и мы с грохотом скачем по темной дороге, солдаты спереди, солдаты сзади, настоящая армия захватчиков. Приходится напоминать себе: я теперь королева. Если королевы путешествуют именно так, если так им служат, придется привыкать. Хватит мечтать о тихом ночлеге, о спокойном обеде, теперь придворные станут наблюдать за каждым моим движением.

На ночлег мы остановились в Дувре, добрались до замка уже в полной темноте. Я так устала, что утром едва могла подняться. Но полдюжины горничных уже стояли наготове с сорочкой и платьем, чепцом и щеткой для волос. Девушки-фрейлины толпились сзади, а за ними придворные дамы, и герцог Суффолк прислал спросить, не хочу ли я поехать в Кентербери, как только прочту молитвы и позавтракаю. Я поняла: он торопит с отъездом, значит, надо поторопиться и с молитвами, и с завтраком. Конечно, пришлось соврать — поеду с удовольствием — и поспешить со сборами. Дождь шел всю ночь, а утром превратился в град, но все вокруг предпочитали делать вид — я только и мечтаю о встрече с королем. Дамы закутали меня, как могли. Под завывания бури мы выехали из замка и двинулись на Кентербери по дороге, которую они называют Уотлинг-Стрит.