— Кстати, позвони ей, она, наверное, приехала, поздравь с наступающим!

— Я звонил и даже заезжал с утра. Она прилетала вчера на четыре часа и тут же отправилась обратно в Японию, оставив мне записку о неких неожиданных обстоятельствах… Я уже начинаю шизеть от ее фокусов!

Александра заботливо оставила ему также сто долларов на праздник, о которых он решил не упоминать. Просить денег у Нины в долг ему было стыдно, а нужно было купить фотобумагу для печати, потом новогодние подарки, да и вообще иметь карманные деньги, а раньше десятого января чек, выданный под Гран-при, не оплатят. Сан Саныча мало интересовало, какие «неожиданные обстоятельства» сложились внезапно у бывшей супруги, заставившие ее снова лететь в Японию, хотя он был зол и на нее, и на себя: ей следовало бы повременить с любовными страстями и подумать о сыне, а ему надлежало бы написать ей записку обо всем случившемся с их Сашкой. Александра обрадовалась появлению Смирнова, переложив на него все родительские заботы, позабыв даже и о женихе-бизнесмене, который наговорил ей на полчаса всяких сообщений, нежных, приветливых, а под конец и недовольных ее долгим отсутствием. Параллельно он пытался отыскать Сан Саныча, и бархатный голос его в последних звонках звучал уже ревниво. Видимо, у Юрочки закралась подлая мысль, что Александра снова влюбилась в первого мужа и они оба от него скрываются.

Но и о ревности жениха-бизнесмена фотограф упоминать не стал, ни к чему распространять эти глупости.

— Ты мне ничего об этом не сказал, — несколько напряженно выговорила Нина.

Утром тридцать первого декабря Сан Саныч поднялся рано, поцеловал Нину и, сославшись на мелкие дела в Союзе фотохудожников, уехал, пообещав вернуться к полудню и помочь Нине готовить стол. Он успел побывать везде, купить подарки и запоздать всего на полчаса, хозяйка даже не обратила на это внимания. Смирнов рассказал о предпраздничной суете на улицах, не упомянув, где успел побывать.

Нина все еще хмурилась, уже перестав искать блюдо для утки. Вдруг резко отбросила в сторону полотенце, которое держала в руках, схватила сигарету, закурила, отошла к окну.

Смирнов замер, чувствуя, что все рушится, все их нежные отношения, которые с таким трудом создавались, однако понять не мог, в чем тут причина. Остывала и утка, Сан Саныч снова засунул противень с ней в духовку, выключил газ.

— Давай положим утку вот на эту доску, — предложил он. — Она большая, покроем ее сверху тряпкой, чтоб жир не стекал на скатерть, и не надо никакого блюда!

— Делай как хочешь, мне все равно.

— Что случилось? — Смирнов подошел к ней. — Я тебя чем-то обидел?

— Ты ничем меня не обидел, — продолжая стоять к нему спиной, сухо ответила Асеева.

— Тогда что произошло? Чем вызвана эта перемена в твоем настроении? Объясни мне! — потребовал Сан Саныч.

— Несколько дней назад, насколько мне помнится, ты мне сделал предложение: выйти за тебя замуж, — она смотрела в сторону, словно вообще не желала его больше видеть. — Так вот я намерена сейчас тебе дать ответ: я никогда не выйду за тебя замуж! Вот что мне немного испортило настроение. А теперь пойдем к столу, пора садиться! Отметим этот праздник спокойно, не будем огорчать моего сына, а завтра ты скажешь ему, что уезжаешь в долгую командировку, и вы больше никогда не увидитесь. Мне будет нелегко залечить эту его рану, но я как-нибудь справлюсь. А тебе я желаю снова сойтись с женой. Ты ее любишь, это видно невооруженным глазом, я думаю, она перебесится, как это бывает у нас, баб, в разном возрасте, и вы заживете счастливо. И сын ваш как раз найдется!

— Послушай, Нина, я…

— Не надо! — Она резко перебила его. — Не надо ничего объяснять! Я высказала все, что хотела, совершенно осознанно, как говорят, в здравом уме и твердой памяти. Мне не нужна твоя точка зрения на все происходящее.

Нина подошла к одному из кухонных шкафов, достала большое блюдо с яркими цветами, молча протянула Сан Санычу, с болью взглянув на него.

— Нина, ты все не так домыслила и не так поняла, я не могу вообразить даже, на чем основана твоя обида…

— Не надо! Не будем ничего выяснять, иначе я сорвусь в истерику, побью посуду, и самый светлый праздник будет испорчен! Ради моего сына не будем ничего выяснять!

Она, схватив платок, выскочила из кухни и помчалась в ванную. Саша, видимо, заметил ее слезы, прибежал к Сан Санычу.

— Почему мама плачет? — удивился он.

— Ей соринка попала в глаз, и тушь растеклась, — объяснил Смирнов.

Он вытащил утку, переложил ее на блюдо.

— Пошли за стол! — преувеличенно бодрым голосом проговорил фотограф. — Нам надо успеть проводить старый год и встретить Новый!

— А как это проводить?

— Выпить! Мы с мамой вина, а ты — сока!

Они сели за стол, Сан Саныч разрезал утку, передал каждому по куску, наполнил бокалы.

— Давайте проводим старый год, — поднявшись и взяв рюмку с водкой, проговорил Смирнов. — В нем было столько событий, особенно в конце, что у меня в голове не укладывается, столько неожиданных сюрпризов он преподнес не только мне, но и каждому из нас…

— Это уж точно! — выкрикнула Нина, и у нее заблестели глаза.

— Но самое главное — это появление Саши, и я рад, что мы у него тоже появились! — добавил он.

У Нины застыло лицо от боли, она с трудом удержалась, чтобы не разреветься.

— А я рад, что вы рады! — весело выкрикнул Саша.

— А я рад, что ты рад! — подмигнул ему Сан Саныч, и они дружно чокнулись, на мгновение позабыв о Нине, и она не сдержалась: слезы брызнули из глаз.

— Ну вот опять, — сказала она и ушла в ванную.

Под бой курантов по телевизору они встретили Новый год, выпив за счастье, отчего хозяйка, заулыбавшись, снова прослезилась, а Сашка стал откровенно зевать, и она увела его спать.

Сан Саныч пригасил телевизор, налил себе полстакана водки и залпом выпил, размышляя о случившемся. Он никак не мог избавиться от глупой привычки влюбляться и строить иллюзии в отношении своих возлюбленных. Александру он боготворил, чуть ли не носил на руках, а по субботам и воскресеньям устраивал ей лукулловы пиры, слава о которых докатилась до местного ресторанчика, и Смирнова всерьез пытались переманить на работу туда. Но он не пошел. После бегства жены он дал себе слово больше не жениться. Но перед поездкой в Москву чуть не взял Люську в жены, хоть и понимал, что этого делать не стоит. Его подкупала искренняя забота верной помощницы и ее готовность к самопожертвованию. И вдруг новый поворот: Нина. В душе же ему не хотелось менять условия своей жизни, хотя бы на протяжении пяти лет. За это время он обязан выпустить два-три альбома и подготовить три-четыре фотовыставки, а вот потом можно посвятить себя чему угодно. Это было бы идеально.

Возможно, Господь его услышал и решил внять его просьбе. Ведь Нина разорвала с ним все отношения просто так, из-за необоснованной вспышки ревности, словно кто-то подтолкнул ее в спину. И как теперь все повернуть вспять? Да и нужно ли?

Нина вернулась, прикрыла дверь своей комнаты, села за стол, несколько минут молчала.

— Может быть, выпьем, все-таки Новый год? — осмелилась нарушить тишину хозяйка, взяла пустой бокал, как бы показывая, что в нем нет ни капли шампанского.

Сан Саныч наполнил бокал, налил себе водки, и от цепкого взгляда Нины не ускользнуло, что водочная бутылка «Гжелки» заметно опустела.

— Скажи что-нибудь, нельзя же так пить, без тостов? — проговорила Нина. — Я понимаю, для тебя неприятен был мой отказ, тем более в самый Новый год, но я до последнего мгновения верила, что тебя мне послал Бог, пока не услышала, не увидела, как ты говоришь о своей жене, и не поняла вдруг, что ты по-прежнему ее любишь…

— Нина!..

— Нет-нет, не перебивай меня! Как видишь, я говорю совершенно спокойно, без всякой истерики и ничего не придумываю! Так бывает, мне кажется, что ты даже сам об этом не догадываешься, да-да, так оно и есть, и в этом смысле я не могу винить тебя ни в чем! Ты удивительный, искренний и порядочный человек, я сумела в этом не раз убедиться, но в том, что ты ее еще любишь, я не сомневаюсь ни на секунду, а делить тебя с кем-то, извини, не могу. Пока не могу. Такая вот глупая у меня натура! — Она не выдержала, осушила бокал. — Если б я не видела это сама, я бы, наверное, не поверила. Но я вижу это собственными глазами!