— Смею разуверить вас, сударыня, что вы ничего не видели, ибо, когда я говорил, вы смотрели в пол, в сторону, а точнее, в саму себя. Это первое…

— Саша! Сан Саныч! — попробовала перебить его Нина, но он резко взмахнул рукой.

— Я тебя выслушал, дай сказать и мне! Так вот, ты ничего не видела, это первое! Второе: мы развелись шесть лет назад, и за это время я тосковал только о сыне и приехал сюда лишь за тем, чтобы найти его. Да, Александра была моей первой любовью, это трудно забыть, но у меня уже не возникает никакого трепета, когда я произношу это имя. Я не люблю ее больше. И это второе. У тебя тоже появились трудности после первого замужества. Из-за него ты потеряла возможность стать матерью, и возник некий комплекс неполноценности, поскольку муж тебя бросил. Теперь ты жутко боишься повторения, а найдя Сашу, страшишься еще и потерять его. Это мучает тебя и не дает покоя. Вот и вся проблема. Теперь попробуй опровергни! — Он выпил свою водку.

Несколько секунд Нина молчала. Сан Саныч наполнил ее бокал шампанским.

— Возможно, ты и прав. Да, я боюсь снова ошибиться, боюсь многое потерять, ибо знаю, как это тяжело, терять, — подтвердила она. — Боюсь влюбиться в тебя, потому что таких нежных и трепетных мужчин, как ты, очень мало. И для меня легче расстаться сейчас, чем потом. Потом я не смогу, а сейчас… Я не та женщина, которая тебе нужна. Да, комплекс остался, ты верно заметил. Тогда тем более странно, зачем я тебе?

— Я тебе нужен, — помолчав, сказал Смирнов. — Ты этого не допускаешь?

Она бросила на него странный взгляд, но возражать не стала. Послышался долгий звонок, и они оба вздрогнули: еще была памятна история с нашествием Климова и омоновцев. С тех пор он точно сквозь землю провалился, не напоминал о себе даже телефонными звонками, но сейчас звонок прозвучал резко и настойчиво.

Нина поднялась, беспокойно взглянула на Сан Саныча, но тот не двинулся с места. Асеева подошла к двери:

— Кто там?

— Нин, это я, Татьяна! Открой!

Она открыла. Жуковская влетела с бутылкой шампанского, сгребла подругу в объятия.

— Надоело сидеть в домашней скуке! Мои уперлись в телевизор, словно в первый раз увидели эстрадных шутов! И конечно же на твоего хотелось посмотреть! Скрытная ты у нас! — рассмеялась она, сбросила шубу, прошла в гостиную.

Смирнов поднялся из-за стола. Жуковская подошла к нему, по-мужски пожала руку. Она всегда покоряла мужиков смелостью и решительностью. Не отличаясь ни фигурой, ни особой красотой, она брала шармом и раскованностью. И этого хватало, чтобы вокруг нее увивались мужики, а Нину обходили мимо.

— Жуковская!

— Сан Саныч!

— Очень рада познакомиться! Наслышана о вашем таланте, лауреатстве, моя подружка все уши прожужжала, — Татьяна оглянулась на Нину. — Могли бы и пригласить девушку на выставку, она не чужда тяги к прекрасному, ей тоже надо развиваться!

Она вытащила бутылку виски, поставила на стол, придирчиво его оглядела.

— Ба, какая утка! Я такой еще не видала! Чей рецепт?

— Это Саша жарил.

— Сколько же у вас талантов, Сан Саныч? — присаживаясь за стол, кокетливо улыбнулась Жуковская.

— Много. Я умею еще фокусы показывать, петь, декламировать, ну и так, по мелочи: зубную боль заговаривать, гадать на кофейной гуще, стрелять из лука, раскладывать пасьянсы, — Смирнов задумался, улыбнулся. — Что-то наверняка пропустил. Ничего, вспомню попозже, доскажу.

Нина стояла сзади, наблюдая, как подружка буром и без всякого стеснения ввинчивается в ее жениха. Татьяна не любила пропускать мужиков, а тут еще попался знаменитый, обладатель Гран-при, она даже видела его вчера по телевизору, по нескольким программам, и этот провинциал произвел на нее впечатление, а его работы ей понравились. Жуковская тотчас позавидовала Асеевой. Тихой сапой эта скромница отхватывает лихих и молодых, а она вынуждена прозябать со своим плешивым скрипачом, который надоел ей хуже горькой редьки. И Рахманинов ей вовсе не нравился.

— А что же мы так сидим? Новый год все-таки! Нина, хватит изображать сиротку Хасю! Сан Саныч, налейте дамам шампанского и подогрейте утку, она уже остыла! — командным тоном проговорила Жуковская, и ручеек праздника, зажурчав, побежал дальше.

— А он милый! — как только фотограф ушел с уткой на кухню, заметила Татьяна.

— Сан Саныч сделал мне предложение, а я ему отказала, — нервно усмехнувшись, сообщила Нина.

— Почему?! — удивилась Жуковская.

— Сама не знаю. Мне показалось, он меня не любит!

— Мужик получил пятьдесят тысяч долларов!

— При чем здесь доллары?! — поморщилась Асеева. — Какая ты все-таки вульгарная баба!

— Перестань! Любовью сыта не будешь. А у тебя сын растет, мужик, его кормить, одевать надо!

— Я сама зарабатываю.

— Нынче время такое, что лишняя сотня баксов никогда не помешает. Я была бы рада, если б мой побольше суетился и приносил в клювике не двести в месяц, а четыре сотни зеленых. Он что приносит, то и сжирает. А на какой хрен мне такой муж нужен? Навара на нем никакого!

— Разводись, — пожала плечами Нина.

— Как только найду такого, кто будет больше приносить, так и разведусь!

При этом Жуковская столь многозначительно посмотрела на подругу, что та похолодела.

«А ведь эта отберет и глазом не моргнет, — подумала Нина. — И спасибо не скажет!»

— Смотри, так расшвыряешься, — Татьяна допила шампанское. — А он милый, современный! Шарм есть…

Смирнов принес подогретую утку, отрезал кусок грудки Татьяне. Та взяла тарелку, с восхищением взглянула на кулинара.

— Ах, какой запах! Я вдыхаю и уже ловлю кайф! — Она проглотила небольшой кусочек. — Да такую утку нынче и в «Метрополе» не подают! Объедение!

«Если б она проглотила ядовитую медузу из рук мужика, наверняка и той бы обрадовалась! — усмехнулась про себя Асеева. — Неужели эта дрянь всерьез взялась его охмурять? Она уже совсем рехнулась! Мы еще расстаться не успели!»

Смирнов наполнил, дамам бокалы шампанским, себе же плеснул водки.

— А что это мы как на похоронах? — удивилась Жуковская. — Праздник же! Давайте веселиться! По ящику какую-то музыку передают, Сан Саныч, прибавьте звук, я хочу танцевать!

Это был ее конек. Одно время она занималась бальными танцами, выступала даже на всесоюзных конкурсах, и ей всерьез предлагали стать профессионалом. Она, может быть, и согласилась, если б от нее сразу же не потребовали сплошных ограничений: сладкого не есть, острого избегать, секс ограничить, тренировки с утра до вечера, да еще с одним и тем же партнером.

— Я все могу понять, — смеялась Жуковская, — но отказаться от любовных игр выше моих сил! Мне и славы не нужно!

Разрешить Татьяне танцевать — это значит выпустить джинна из бутылки.

— В соседней комнате Саша спит, не надо его будить! — строгим тоном напомнила Нина, заметив, что Сан Саныч поднялся и направился к телевизору.

— Тогда поехали все ко мне! — предложила Татьяна. — Закатим танцы до упаду! Выпивки у меня полно. Только не надо мне говорить про Сашку! Мы завернем его в одеяло, и он даже не проснется! А ему все равно, где спать. А моим обжорам привезем утку! Они ее стрескают за пять минут, у меня в холодильнике есть такая же, и завтра Сан Саныч явит нам новое чудо! Ну как, братцы?!

Она только и смотрела на фотографа, пожирая его глазами и выказывая такой напор, что Нина со страхом подумала: «А он возьмет да согласится!»

— Ты-то что молчишь, красотка? — Жуковская резко повернулась к подруге.

— Не знаю, сегодня уже поздно, да и спать пора, — холодно ответила Асеева.

— Кто ж спит в такую ночь?! — во весь голос воскликнула Татьяна. — Вы что, пенсионеры? Калеки в инвалидных колясках? В новогоднюю ночь спят только звери и дауны! Сан Саныч, вы-то как? — У гостьи уже возбужденно блестели глаза.

— Нет, спасибо, мне тоже пора… — Он выдержал паузу.

— Пора спать?! — чуть не подскочила в ужасе Татьяна. — Что происходит? Куда я попала?!

— Сон — это забвение и лекарство. Видимо, я не человек праздника, только и всего. — Фотограф улыбнулся, взглянул на Нину, но та опустила взгляд.