— Вообще-то, да, — улыбнулась ей в ответ.

— Садись поближе к теплу. Сейчас взвар дам, быстро согреешься. Знаю, зачем пришла. Дорофея, предупредила. Она, только из-за тебя пришла. Предупредить, чтоб ошибку не наделала.

— Да, что ждать, женился он, — вздохнула я. — Вот вроде ничего и не было. Знала его, как кот наплакал. А сердце перевернулось.

— Раз сказала, жди, так и тому быть. Она никогда не ошибается. Может слухи вымысел. Один, сказал, другой, добавил. Сарафанное радио, можно сказать.

— А, откуда вы знаете про радио? — я с интересом глянула на нее.

— Так, ты ж не одна такая. Дед, то твой, тоже оттуда, — рассмеялась она.

— Мы с Дорофеей тоже попали сюда. Много веков уже прошло. Застали здесь хворь. Вот тогда и дар открылся. Она говорила, чем лечить, а я готовила снадобья. Не спрашивай, откуда мы. Уже всё из памяти стерлось. Да уж и прижились здесь.

— А, сколько вам лет?

— Много. Ведуньи живут столько, сколько они нужны этому миру.

Я смотрела на неё и думала, что я могу жить много и видеть, как уходят мои родные.

— Вот, поэтому мы сейчас и одни живем. Ты всё правильно подумала.

— Нас очень мало. Такой дар даётся только женщинам, и ты можешь отдать этот дар тому, кто может его принять. И только тогда уйдёшь. У нас пока некому отдать дар. Ладно, о грустном. Буду учить тебя травам, заговорам.

И началась моя учёба у Марьи. Как только освобождалась свободная минута, я бежала к ней. А их было мало. Дом отнимал много времени. Каждому надо было уделить внимание. Вечерами мы садились в комнате, и я рассказывала сказки или пела песни. Потихоньку ребята стали мне подпевать. Уж больно им нравились песни:” Ой, мороз, мороз”, песня из мультика про львенка, про медвежонка Умку, песня про улыбку. Это были наши семейные вечера.

Наступал новый год. Тут назывался Щедрец(В этот день, Больших зимних Святок, собирались и выходили по улицам играть представления. Собирать угощения, славить и щедрых хозяев и шуточно ругать скупцов. Щедрый, добрый вечер! — кричалось каждому прохожему в приветствие)

В один такой вечер, до праздника, меня ждал в доме гость.

— Мам, там тебя ждут, — сказал мне Кирей, пока я разувалась в сенях (Нежилое помещение между жилой частью дома и крыльцом в деревенских избах).

За столом сидел мальчик и пил отвар. Худенький, одет в выцветшую рубашку, штаны заштопаны. Черноволосый, глаза серые, растерянные, губы сжатые.

— Я, Евсей, сын Гояра. Бабка просит прийти, — с настороженностью сказал он.

У меня ёкнуло в груди. Всё это время я вскользь вспоминала их. Но прошлое, видимо, меня опять настигло.

— Пойдём, раз зовёт.

Мы вышли, и он пошел впереди, весь съежился от холодного ветра. Одежка вся была старая и не держала тепла. Мы дошли до дома и вошли. Около печки, укутавшись, сидели две девочки. Одна покашливала. В доме было прохладно, видно, дрова экономили. Я зашла в комнату, старуха лежала на кровати, тоже вся укутанная. Она повернула голову.

— Пришла, всё ж, — еле слышно проговорила она.

— Так звала, или мне послышалось? — с вызовом спросила я. Она зло посмотрела на меня. Вот не меняется человек. Чего злится, непонятно?

— Извиняться не буду. Что сделано, не воротишь. Я одно прошу, забери детей, не дай им погибнуть.

— Вот могло быть всё по-другому. И детям пригляд и тебе… Ладно, что руками махать после драки, — сказала я. Я смотрела на неё и молчала. Вот, что делать. Еще трое. Вытяну их? Я оглянулась. Около дверей стоял Евсей, всё его тело напоминало сжатую пружину, взгляд загнанного зверька. Он сжал руки в кулаки. Он смотрел на меня с какой-то надеждой и грустью. Вот когда-то говорила, зачем столько рожать, а теперь я вроде многодетной матери буду. Эй, небеса, что, за мои слова вдвое надбавил. Там было четверо, а теперь восьмеро. Вот попала, так попала.

— Заберу, — повернувшись к старухе, сказала.

— Вот и ладно. А теперь оставь меня, — тихо прошептала она.

Мы вышли из комнаты.

— Вы, можете забрать сестёр. Я как-нибудь сам. Я работаю в кузне, — тихо сказал он.

— Заберу всех. И без разговоров. Как зовут сестер?

— Яна и Любава.

— Годков, сколько вам?

— Мне девять, Любаве восемь, Яне шесть.

— Собирайтесь, ко мне пойдем, — глядя на них, сказала я.

Они посмотрели на Евсея, он кивнул, и они стали собираться.

— Я тут пока останусь, пригляжу за ней, — услышала я от Евсея.

— Хорошо. Завтра утром я приду, — и мы вышли. Я шла впереди, девчата сзади. От холодного воздуха, Яна закашлялась.

— Потерпи, скоро придём и я тебя в бане попарю. Вся хворь выйдет.

Наш уже ждали. Дед пошел баню топить. Кирей улыбался, глядя на меня. Ну, что я скажу. Я вздохнула, а он подошел и обнял меня, даря поддержку. Добрава ставила разогревать еду. Вскоре вымытые и сытые девчата легли спать. Аника легла с Добравой. А девчат положили пока на её кровать. Я села за стол и стала пить отвар, глядя в одну точку. Я постепенно приходила в себя.

— Ну, что ты, дочка, справимся. Добрая ты душа. Может, ты и пришла для них, поддержать и поднять, — дед обнял и поцеловал в макушку.

— Иди спать, утро вечера мудренее, сама говоришь так.

Я легла и провалилась в тревожный сон. И снился мне Гордей. Он сидит в какой-то тёмной комнате, только маленькое оконце наверху, через него падает солнечный луч. Он смотрит с тоской на него и шепчет:”Дождись. Я приду”.

Проснулась с щемящей тоской в груди. Но, унывать мне некогда. Надо приготовить и пойти покормить Евсея и свою подопечную. На кухне уже у плиты стояла Любава и Добрава. Они вдвоем резали и чистили овощи. Да, ранние пташечки.

— Доброе утро. Почему не спите?

— Мам, мы помогать пришли, — ответила Добрава.

— Опередили меня. Молодцы. Не забудьте, нам ещё двоих кормить. Еду им отнести надо.

— Я отнесу, — с готовностью вымолвила Любава.

— Сиди тут. В такой одежде по улице нечего ходить. Как Яна? Кашляет?

— Нет, всю ночь не кашляла.

— Вот и славно. Надо ещё заварить травы. Пусть попьёт дня два-три. Дед, есть у нас ещё тулуп и валенки? — увидев его, спросила.

— Найдётся. Аккурат Евсею подойдут.

— Дед, ты у меня золото, — расхохоталась я. — Всё у тебя в запасе есть.

Я шла к своей подопечной, а в голове крутилась песня. Весёленькая.

Понапрасну ни зло,

Ни добро не пропало,

Всё горело светло,

Только этого мало.

Жизнь брала под крыло,

Берегла и спасала,

Мне и вправду везло,

Только этого мало….

Да и чего это мне весело? Тут плакать надо, а мне”только этого мало…”

Что за напасть. Мне и этого много.

Старуху покормила, вот звать даже не знаю. И спросить уже неловко. Евсей поел, и я его отправила к нам домой помыться. Дед согрел воду в бане. А я потихоньку навела порядок. Подмела, убрала раскиданные вещи.

— Еленка! — позвала меня старуха.

— Ты тут посмотри, что можно, забери. Только что тут возьмешь. Тряпьё одно, — заворчала она.

— Бабуль, ты прости меня, а как тебя величать?.

— Ха, величать меня собралась. Тебе это надо? Я всю жизнь, старуха. Меня даже сын так звал, — злилась она.

— Как так?

— Неродной он мне. От другой жены был. Он родился, а она померла. Вот и выдали меня за нелюбимого. Хотя сговорена была с другим, — рассказывала она.

— Да зачем тебе это знать. Былое- это, всё мхом поросло, — и она замолчала.

Да, с такой судьбой вредной можно быть, я её не оправдывала, но и не жалела. Каждый проживает свою жизнь. Может, если бы она не ожесточилась, то всё было бы иначе. Кто знает. Баба Мотря не дожила до праздника несколько дней.

В этот день стояла ясная и солнечная погода.

Евсей поселился у нас. Он, и, правда работал в кузне и получал за работу зарплату. Когда принес мне их и положил на стол, был очень взволнован. Я улыбнулась.

— Вот, ещё один сын, мне опорой стал.

От этих слов он весь просиял и кинулся обнимать меня. Вскоре они все привыкли к нам. Уже спокойно сидели на наших посиделках и с интересом слушали сказки и песни. Всё чаще я видела улыбки на их лицах. Когда мы выходили на торг, все вместе, на нас оборачивались. Все в городе знали, что я взяла в семью детей. Да, большая семья. Только накормить всех надо уйму времени и продуктов. Но, кто говорил, что легко будет. Дом мы решили продать, Евсею всего девять, девчатам меньше, за это время, пока вырастут, дом совсем разрушится. Легче потом купить.