В десять утра всё готово. Коробками и пакетами заставлен весь коридор, и я убираюсь в остальной части квартиры. Подумать только, пятьдесят процентов этой кучи — подарки поклонниц Егора, процентов тридцать — одежда и обувь, а остальное — аппаратура, компьютеры и разные мелочи, вроде средств гигиены и оставшихся продуктов.

Звоню хозяйке (оказывается, она живет этажом ниже) и отношу ключи. Она спрашивает про мотоцикл в гараже, и я обещаю, что заберём его дня через три-четыре. Нехотя соглашается. А я думаю теперь, куда мы будем девать мотоцикл. Этого я не предусмотрела. Представила себе Егора, гоняющего на нём по городу, и поняла, что хотела бы сидеть сзади и обнимать его за талию. И чтобы ветер свистел в ушах, а огни ночной Москвы проносились мимо нас… Интересно, сможет ли он теперь на нём ездить…

Мы всё перевезли, и я даже успела к четырём в больницу. Когда поднималась по лестнице на четвёртый этаж, закружилась голова, наверное, от усталости и недосыпа. Я остановилась у окна, чтобы отдышаться.

— Опять к нему идёшь? — раздаётся за спиной насмешливый голос.

Узнаю по приторным духам медсестру Тамару и недоумённо оборачиваюсь. Она как всегда слишком ярко накрашена, в коротком халатике и на каблуках.

— Дурочка такая, — презрительно кривит губы. — Егор тобой только пользуется, а всем говорит, что ухаживает за ним его любимая Тасенька. Они даже жить вместе собираются после выписки.

— Что вы такое говорите? Зачем вы меня обманываете?

— Новости посмотри, вчера по всем каналам их показывали, — неприязненно хмыкает она и уходит.

А я стою потерянная и не могу унять бешеного стука сердца в груди. Она врёт мне. Просто врёт из зависти, что у нас с Егором всё хорошо. Ведь он не мог… Он говорил, что это ложь, они пара лишь для публики… для пиара… Может, эта Тася сама чего-то навыдумывала и рассказала журналистам, чтобы о ней все говорили.

Я должна сама увидеть. Включаю вчерашний выпуск новостей и вставляю наушники. Перематываю несколько раз туда и обратно и никак не могу найти тот сюжет. Снова промахиваюсь и, наконец, вот он:

Популярный певец Егор Бро всё ещё находится в больнице. Его жизни больше ничего не угрожает, и он стремительно идёт на поправку. Рядом с ним всё своё свободное время проводит его девушка, Тася Белкина, известная во всем мире фотомодель.

«Не знаю, что бы я делал без моей красавицы! Она — мой лучик света» — пишет нам Егор на листке бумаги, ведь только так он пока может общаться с людьми.

— Это так романтично, — улыбается Тася, держа Егора за руку, — он написал мне уже десятки посланий с признаниями в любви, я обязательно сохраню их все.

Смотрю, как они улыбаются, глядя друг на друга, и в сердце будто нож проворачивается. Я не верю. Не может ТАК быть!

— Конечно же, я не могла его бросить, — признается Тася с грустью в глазах. — Пришлось отложить все съёмки, чтобы быть рядом с Егором. Первые дни я даже кормила его с ложечки, сама приносила бульон, потому что больничная еда… ну, вы сами понимаете… — презрительно морщит носик, и репортёр понимающе кивает. Показывают фото, где Тася кормит Егора из того контейнера, который я приносила. Я понимаю, что она врёт, но ведь эти фото и видео — не монтаж. Вот же он, Егор, влюблённо смотрит на неё и поправляет прядку волос.

«А после выписки Егор переедет ко мне, — радостно сообщает Тася. — Чтобы я могла продолжать ухаживать за моим любимым. Мы наконец‑то будем жить вместе, и я очень счастлива!»

Она говорит ещё что-то, и Егор кивает, держа её за руку. Но я уже не слушаю. Выключаю телефон и просто смотрю в окно. Ничего не вижу, в голове шумит, и я пытаюсь мысленно сложить детали какой-то картинки. Вокруг туман и я плохо вижу, но что-то явно не сходится. Умом понимаю, что где-то здесь ложь, но сердце кровоточит от боли и предательства. Прокусываю губу, пытаясь не закричать. Машинально стираю пальцами кровь и заставляю себя глубоко дышать. В голове понемногу проясняется. Теперь я словно заледенела внутри. И я готова идти к Егору.

— Это правда? — спрашивает Ксюша с порога, и я понимаю, что случилось самое страшное.

— Здравствуй, красавица! — басит мой сосед.

— Здравствуйте, — сухо отвечает ему девушка и снова переводит взгляд на меня.

Она изменилась. Стала какая-то чужая, вся будто скованная льдом и больше не светится изнутри.

— Это правда? — повторяет Ксюша, подходит ко мне и садится рядом.

Я понимаю, о чём она спрашивает, но всё же вопросительно поднимаю брови.

— Твоя официальная девушка, Тася Белкина, приходила сюда? — чётко произносит она.

Так страшно мне ещё никогда не было. Я шумно сглатываю и киваю.

Ксюша словно застыла. Смотрит куда-то сквозь меня и молчит. Судорожно перебираю в голове варианты, как объяснить всё, но ни один не подходит. В панике хватаюсь за телефон, чтобы написать ей хотя бы что-то.

— Не утруждайся, — отстранённо произносит Ксюша и переводит взгляд на меня. — Я тоже тебе кое-чего не сказала.

Снова отводит взгляд, и я замечаю в нём блеснувшую слезинку. Беру её холодную руку, но она безжизненно повисает в моей ладони.

— В тот день, когда я ездила за твоими вещами, — начинает Ксюша, и я внутренне замираю, — пришла твоя хозяйка и сказала освободить квартиру в недельный срок. Я решила тебя не расстраивать, сама сняла тебе новое жильё и перевезла все твои вещи. Но, видимо, надо было просто сообщить твоей девушке. Ведь ты же к ней собрался переезжать после выписки.

Мотаю головой и хватаю её за плечи. Она вырывается из моих рук и подскакивает.

— Я две ночи не спала, собирая твоих чёртовых плюшевых медведей и рамочки с признаниями в любви от сотен других девушек! — кричит Ксюша, взмахивая руками.

Слёзы вырываются из её глаз ручьями, и она яростно вытирает их пальцами. Шмыгает носом и срывает с плеч рюкзак. Шумно дышит, пытаясь успокоиться, и что-то в нём ищет.

Мотаю головой и пытаюсь встать, но у меня ничего не получается. Костыль падает на пол и я, мысленно чертыхаясь, пытаюсь встать без него. Ксюша кладёт на тумбочку ключи и говорит, даже не глядя на меня:

— Адрес напишу позже. Я ещё не успела разобрать вещи, ей будет проще.

Разворачивается и идёт к двери.

— Ксюша! — кричу я, но слышится только какое-то хрипение.

— Ксюша! — получается лучше, но она всё равно не слышит и закрывает за собой дверь.

— Стоой! — кричу я, напрягая все силы. Горло тут же пронзает адской болью, и я падаю на кровать, хватаясь за него рукой. Дышать очень больно. В панике стучу кулаком по кровати, но больше ничего не могу сделать.

— Ну ты и мудак, парень! — раздается громкий голос соседа, и я замираю.

Ксюша, девочка моя, вернись… Я умру без тебя… Прости…

— Повторный надрыв связок, — констатирует доктор, глядя на небольшой планшет в своих руках, а медсестра осторожно поворачивает в моем горле трубку. — Что же вы, Егор, так неаккуратно? В рецидивисты решили заделаться?

Сосед всё же заметил, что со мной что-то неладно, и позвал врача. А я просто лежал, мечтая умереть от этой дикой боли.

— Разрыв небольшой, скорее микротрещина. Срастётся самостоятельно, если не мешать. Придется вам молчать ещё пару недель, не меньше. Кричать нельзя было ни в коем случае! Говорить тихо и медленно, не напрягая связки. Учтите на будущее. Домой мы вас отправим послезавтра, как и планировалось. Тут контроль не требуется. Придёте через две недели на ларингоскопию, а потом решим, нужны ли вам будут физиопроцедуры для восстановления голоса. Тамарочка, вколите ему обезболивающее сейчас и потом на ночь. Сегодня не есть, пить по минимуму. А завтра опять начнёте с тёплого бульона.

Доктор, мне всё равно…

Закрываю глаза и кажется засыпаю. Когда открываю, в комнате уже темно, только тусклая лампа над дверью. Сосед мирно похрапывает, а у меня зияющая рана в груди. Шевелиться не хочу. Ничего не хочу.