Мужчины недоуменно переглянулись, а Ашот пожал плечами и взял у неё телефон.

— Ты сам всё слышал, дорогой! Теперь у тебя есть полчаса, чтобы решить, что ты готов отдать мне за жизнь своей дочери, — сказал он и нажал на отбой. А потом обратился к Анжеле: — Но мы ведь не будем его ждать, любовь моя? Начнём нашу игру прямо сейчас?

Анжела радостно закивала. Она уже замёрзла просто стоять тут, и эти псы с горящими глазами её жутко раздражали.

— Тогда слушай правила, девочка, — сказал Ашот. — Ты убегаешь — мы догоняем. Мои псы очень голодные, а от тебя так вкусно пахнет свежей кровью. Я дам тебе фору минут пять, а потом спущу собак. Беги, Анжела! Беги! — закричал он ей в лицо.

Девушка развернулась и медленно пошла в сторону леса, покачивая бедрами.

Она брела по лесу уже довольно долго. Было очень холодно. И очень больно ступням, наступающим на острые ветки. Понемногу занимался рассвет. Анжела не помнила, что она тут делает. Знала только, что должна идти вперёд. И она шла. Кажется, она должна была поймать какую-то птичку. Точно, она пошла в лес ловить соловья. Только почему-то она была голая и грязная, вряд ли птичке это понравится…

Вдалеке раздался лай собак. Анжела вздрогнула и ускорила шаг.

Собак она яростно ненавидела с пяти лет. Тогда ей подарили прелестного щенка немецкой овчарки. И девочка решила поиграть с ним так, как играла со всеми своими зверюшками. Она намазала на свой животик подтаявшее мороженое и дала щенку облизать. Но он просто отвернулся. Тогда Анжелочка подумала, что он просто не любит мороженое. Она пошла на кухню и утащила у повара кусочек куриного филе. Обмазала им животик и снова предложила щенку. Тот тут же вцепился в неё своими острыми зубками, и Анжела звонко закричала. Ей было очень больно. Но щенку было ещё больнее, когда Анжелочка заставила охранника удавить его прямо у неё на глазах. С тех пор в их доме не было ни одной собаки. На её теле остались следы укуса, чуть пониже пупка. И раз в год в их городе расстреливали всех бродячих собак. Именно в тот день.

Лай собак стал громче, и Анжела бросилась бежать. Она вдруг поняла, чем от неё пахнет. Кровью. И ясно представила, что сделают с ней собаки, когда догонят. Ей было страшно. Она бежала, падала, поднималась и снова бежала. Её тело было всё исцарапано ветками, а зубы стучали от холода и страха.

Если бы Ашот увидел её сейчас, он подумал бы, что добился своего. Сейчас Анжела готова была броситься в ноги любому, кто пообещал бы защитить её от псов. И согласилась бы на что угодно. Но Ашот держал собак в отдалении. Он только травил девушку их яростным лаем и гнал в сторону шоссе. Там у него была назначена встреча.

Лай собак раздавался всё ближе, бежать уже не было сил, и Анжела была на грани помешательства от животного ужаса.

Внезапно она выбежала на шоссе и увидела отца. Девушка бросилась в его объятия и разрыдалась.

Она не плакала с трех лет. Всегда только кричала и грозилась убить всех вокруг. И Эдуард Кокорин понял, что его девочку сломали.

Мы с Егором жили на папиной даче, в маленькой тихой деревушке. Этот дом они построили вместе с Тамарой, простой и добротный. Всего три комнаты и веранда. Небольшой садик с плодовыми деревьями и кустами, огород и банька. Огород в этом году не садили, и он весь зарос травой. Тамара умерла весной, а папа был убит горем. Зато в саду наливались яблоки и груши, краснели вишни и уже осыпались ягоды с кустов.

В домике было светло и уютно. Никакого старья, которым обычно заваливают дачи только потому, что выбросить жалко. Добротная деревянная мебель, красивая посуда и накрахмаленные салфетки на всех поверхностях.

Здесь было хорошо и спокойно. Постепенно забывались события того страшного вечера, когда я сидела, сжавшись в комок, на нашей кровати, боялась и переживала за Егора. А за окном в это время происходило что-то жуткое и умирали люди. Я ничего не слышала.

Мне не рассказывали подробностей. Егор крепко прижимал меня к себе весь вечер и гладил по голове, а Пётр Александрович разбирался с полицией. А утром приехал папа и отвез нас на свою дачу.

И вот мы тут уже три недели. Егор сочиняет музыку, а я читаю книжки. По выходным приезжают из города наши отцы. Мы ловим вместе рыбу, жарим шашлыки и подолгу беседуем вечерами. Правда, больше всего беседуют наши папы, и чаще всего они спорят, но мы с Егором с удовольствием их слушаем, иногда переглядываемся и нежно улыбаемся друг другу. И это так здорово и по-семейному!

А завтра будет мой день рожденья. И, кажется, мужчины для меня что-то готовят. Отправили одну в ближайший лесок с корзинкой. Сказали, что им дико хочется картошечки с грибами, и только я — та волшебная фея, что может исполнить их желание. Забавные они.

Брожу по лесу и улыбаюсь. Как же всё у нас хорошо! У меня теперь тоже целых два папы. Оба безумно меня любят и чуть ли не на руках носят. Егор даже ревнует. И облегчённо вздыхает, когда они от нас уезжают. Тут же набрасывается на меня с поцелуями и дня два вообще не выпускает из своих рук. Не дает ничего делать. Я сержусь на него иногда и даже начинаю лупить подушкой. А Егор только хохочет и, дав мне немного выпустить пар, снова подминает под себя и начинает целовать.

Когда возвращаюсь с полной корзинкой лисичек, они уже играют в карты на веранде. Петр Александрович громко возмущается, а папа, хихикая, потирает руки. А он у меня хитрый жук, всё время выигрывает! Надо будет выпытать у него секрет, буду потом Егора на желания обыгрывать. Хотя… исполнять его желания мне тоже нравится.

Егор сразу меня замечает и радостно улыбается. Как будто успел соскучиться за пару часов! Но у меня тоже тепло на сердце, и я улыбаюсь ему в ответ.

— О! А вот и наша красавица‑лисичка принесла нам лисичек! Помочь почистить? — тут же подскакивает с места Пётр Александрович, а Егор закатывает глаза.

— Как будто ты умеешь! Всю жизнь в городе прожил! Пропусти вперед мастера! — ворчит папа и забирает у меня из рук корзинку. Продолжая спорить, они отправляются на кухню. А мы с Егором смотрим друг на друга и смеёмся.

— А что? Красавица‑лисичка… мне нравится, — шепчет Егор и целует меня нежно‑нежно.

Тем вечером мы гуляли по берегу нашей маленькой речки. Егор уже неплохо ходил, правда, чуть‑чуть подволакивал ногу, но нам это нисколько не мешало. Мы смотрели, как зажигаются звезды, вслушивались в негромкие звуки леса и плеск воды, молчали и чувствовали себя абсолютно счастливыми.

А когда вернулись, в домике было уже темно, наши отцы спали, и мы, не включая даже фонарика, тихонько пробрались к кровати и, крепко обнявшись, тоже уплыли в царство Морфея.

А когда я проснулась утром и открыла глаза, то испугалась сначала и не поняла сразу, где нахожусь. Вся комната была увешана разноцветными шариками, флажками и большими бантами. На полу и на мебели лежали крупные разноцветные конфетти, а в углу стоял огромный букет, скрученный из множества длинных шариков. Это было похоже на сказку.

Вдруг застучали барабаны, и под весёлую музыку в комнату вошли три клоуна. Я ахнула, узнав в них Егора и наших отцов. Они выглядели совершенно как настоящие клоуны из цирка, в ярких одеждах и с разукрашенными лицами. Улыбались и так неуклюже кружились под музыку, что я расхохоталась.

Егор закончил стучать в барабан, висящий у него на шее, вытащил из огромных карманов музыкальные тарелки и громко ударил их друг о друга. Потом они с папой отошли к стене, а Петр Александрович выдвинулся вперёд, достал из карманов мячики и начал жонглировать ими. Они падали иногда, но он невозмутимо поднимал и снова запускал их в воздух. А я восхищённо хлопала в ладоши.

Потом вперёд вышел папа, поклонился и деловито поправил огромную бабочку на шее. Снял со своей головы огромный цилиндр и начал доставать из него всё подряд: какие-то ленты, мячики, конфеты — и притворно сердился, будто не находя того, что нужно. А потом вытащил за уши прелестного рыжего кролика и протянул мне.