И тут я закрыла рот рукой и расплакалась. Он помнил! Он всё помнил! Я так хотела себе кролика в детстве, прямо грезила им. Строила ему домики из кубиков, выстилала мягкими тряпочками и мастерила для него игрушки… Но у мамы была аллергия на шерсть, и поэтому никаких животных в нашем доме никогда не было. А он помнил!!! И про клоунов тоже помнил! На мое шестилетие мы ходили в цирк, и я сказала тогда, что вот бы эти весёлые клоуны пришли ко мне домой в мой день рожденья и поздравили бы. И чтобы не было вокруг всех этих толкающихся детей, и они выступали бы только для меня.

И сейчас я смотрела на трёх мужчин, которые стали для меня самыми родными и которые так здорово исполнили мою детскую мечту. Не побоялись ведь быть смешными, готовили всё это, продумали до мелочей и устроили целое представление!

Я улыбалась и прижимала маленькую прелесть к своей груди, а из глаз всё ещё текли слезы. Егор снова начал бить в барабан и одновременно дудеть в какую-то приятную дудочку. Папы спрятались за его спиной и с чем-то там копошились. А потом прозвучала финальная дробь и они, путаясь, развернули передо мной огромную надпись: «С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ, КСЮШЕНЬКА!!!»

Я отложила на кровать кролика и бросилась к ним, обнимая и зацеловывая всех троих сразу. Это мой лучший день рождения! Я так их всех люблю!

А потом мы все четверо долго отмывались от грима, ели огромный торт, и они рассказывали мне, как пришла им в голову эта идея с поздравлением и как сложно было всё готовить втайне от меня. Как Егор ночами сочинял эту веселую барабанную мелодию, Петр Александрович учился жонглировать даже на работе, а папа объехал всю Москву в поисках рыжего кролика, похожего на меня, а потом полдня крутил шарики, сооружая из них букет.

А вечером они уехали, и мы с Егором остались вдвоём. И он подарил мне ещё один подарок. Это была самая чувственная и волшебная ночь. Буйство ароматов, и вкусов, и ощущений. Изысканные ласки и медленные движения… И звёзды, миллионы звезд на наших небесах, мы летели к ним вместе, держа друг друга в объятьях, и звёзды кружили вокруг нас, унося в своем тёплом водовороте всё выше и выше.

Осенью мы вернулись в Москву, у Ксюши начинались занятия в институте. Месяц пожили в квартире отца, а потом мне выплатили страховку, и мы купили собственное жильё.

Всё постепенно налаживалось. Репортёры забыли обо мне и занялись другими сплетнями.

Я закончил записывать свой второй альбом, «Сны о лете». Первым был альбом «Ураганы души», музыку для которого я сочинял в июне. Я не любил его переслушивать, слишком уж тяжёлые воспоминания с ним связаны. Но он был и вроде даже был неплох.

Я стал как-то иначе реагировать на звуки. Как будто потеря голоса обострила мой музыкальный слух. Я подолгу вслушивался в шелест листьев, журчание воды, трепетание высохшего белья на ветру, свист чайника на плите. Записывал их на свой диктофон, переносил на компьютер и пробовал добавлять к ним звучание разных музыкальных инструментов. А когда получалось что-то стоящее, звал Ксюшу. Она слушала, и её сияющие глаза были лучше любых похвал.

У Ксюши в этом семестре был курс по пиару, и в качестве практики она занялась продвижением моей музыки. У неё неплохо получалось, и мои мелодии стали продаваться.

Кстати, я поменял паспорт. Взял фамилию отца и правильное отчество. И автором моей музыки был именно Егор Невзоров. Я не хотел иметь ничего общего с прежней жизнью. Теперь я был просто никому не известным музыкантом, который пишет красивые мелодии. И мне больше не нужны были сотни фанаток. Нужна была только одна — самая любимая.

Кстати, те трупы у нашего подъезда полиция списала на бандитские разборки и никак не связывала меня с ними. Спасибо отцу. Он же сказал, что это были люди Кокорина, и я понял кто была та маньячка.

А вот тех, кто напал на меня у клуба, так и не нашли. И полиция закрыла дело за отсутствием улик. Но меня это не волновало. Я пережил тот ужас и шёл дальше.

Про Анжелу мы больше никогда не слышали, будто она вдруг исчезла с лица земли. В газетах ещё летом писали, что Эдуард Кокорин отошёл от дел и передал все свои заправки и торговые центры своему несостоявшемуся зятю, Ашоту Нургалиеву. Но нас всё это не интересовало.

Мы с Ксюшей были абсолютно поглощены друг другом. Она сразу после занятий бежала домой и бросалась в мои объятия, будто не видела сотню лет и безумно соскучилась. Мы вместе готовили еду, гуляли в парке, играли с кроликом Рыжиком. И даже работали рядышком, сидя за одним столом, постоянно касаясь друг друга и посылая в воздух сотни нежных улыбок и поцелуев.

Наши отцы будто старались восполнить все те годы, что мы не знали друг о друге, и постоянно крутились где-то рядом, проводили с нами много времени и помогали во всём. Иногда это немного напрягало, но я всё понимал. Мы все вчетвером обрели любящую семью, и каждый из нас ценил это.

К декабрю я понял, что готов. Говорю и хожу уже как нормальный человек. Моя музыка хорошо продаётся и приносит неплохой постоянный доход. Новая квартира куплена и обставлена мебелью. Я с уверенностью смотрю в будущее и вот теперь, наконец, могу сделать этот последний и очень важный шаг. Посоветовался с отцами, и они меня полностью поддержали. И мы стали готовиться к празднованию Нового Года.

А тридцать первого декабря, когда мы все вчетвером уже сидели за столом и стрелка часов подходила к двенадцати, я поднялся с бокалом шампанского в руках. Отец выключил звук на телевизоре, чтобы ежегодная речь президента никого не отвлекала. А Николай Афанасьевич включил тихую торжественную мелодию, которую я сам написал специально для этого случая.

— Этот год был для меня непростым, — начал я говорить, и Ксюша ободряюще улыбнулась. Кажется, она пока не понимает всей торжественности момента, ну да ладно. — Я несколько раз умирал от тоски по моей девочке, и один раз чуть не умер по-настоящему. Просто потому, что кому-то так захотелось. Я понял вдруг, что в погоне за славой и деньгами всё время играл какую-то чужую роль. Что вокруг меня были ненастоящие друзья и сплошное притворство. Я узнал цену всенародной любви и обожанию. Я узнал, как опасно отказывать некоторым людям. Но я ни о чём не жалею. Всё это привело меня туда, где я есть сейчас, к тем людям, которые стали для меня родными и любят меня настоящего. Но главное, что случилось со мной в этот год — это встреча с удивительной девушкой, которая оказалась вовсе и не моей фанаткой, но которая сделала для меня больше, чем кто бы то ни было. Ксюша, любимая моя солнечная девочка, я больше не безмолвный калека без гроша в кармане. Теперь я смело и с уверенностью в будущем могу задать тебе этот вопрос. Станешь ли ты моей женой? Будешь ли ты согревать меня своей улыбкой до конца моих дней? Я люблю тебя больше жизни и я обещаю сделать всё возможное и невозможное, чтобы ты была счастлива рядом со мной. Ответь мне, пожалуйста, — шепчу я под конец.

На Ксюшиных щеках слёзы, но она улыбается. Она берёт мою руку и, глядя в глаза, отвечает:

— Да, потому что я тоже не могу дышать без тебя. И я обещаю быть рядом и окружать тебя своей любовью и заботой до конца моих дней…

Мы стоим, взявшись за руки, и смотрим друг другу в глаза. Звук на телевизоре снова включили, и мы беззвучно, одними губами, считаем удары курантов. На заднем плане слышится какая-то возня и сердитый шёпот:

— Ну и куда ты дел кольцо?!

— Это же ты должен его был принести!

— Наверное, на кухне осталось.

— Так иди и неси!

— Сам иди, я не хочу пропустить момент!

Мы с Ксюшей изо всех сил пытаемся сдержать улыбки и сохранить торжественность момента. Но у нас не получается, и когда они оба, толкаясь, уносятся на кухню, одновременно прыскаем со смеха. Кольцо всё-таки приносят, и я с последним ударом надеваю его Ксюше на палец. И пока вся страна под звуки гимна поздравляет друг друга с Новым Годом, наши отцы дружным хором орут: «Горько! Горько!», а мы с Ксюшей целуемся. И вопреки всему и всем это неимоверно сладко…