Что поделать? Долгое время её выживание зависело от того, сумеет ли она заранее разглядеть угрозу и успеть к ней подготовиться. И до сих пор этот навык оказывался крайне полезен: в “Вечне забаве” он помог отразить нападение сил Сковронской, да и при подготовке к последней операции проявил себя: выбор места проведения боя и маршрута отступления, понятное дело, был не случаен.

К сожалению или к счастью, научившись видеть в людях всё самое худшее, Броня так и не выработала навык, позволяющий с ними разговаривать. Нет, она умела обмениваться информацией с другими лысыми приматами посредством звуков или текста, однако, не умела получать от этого удовольствие. По крайней мере способом, отличным от вываливания на них массивов структурированных данных по самым разным вопросам.

Именно поэтому фраза “держи друзей близко, а врагов — ещё ближе” была для слечны Глашек крайне отвратительной рекомендацией. Она предпочитала держаться подальше от всех людей на свете. Даже от родителей, которым хватило мозгов доверить кому-то, столь сомнительному, как Маллой-младший, одну из памятных вещей своей дочери.

В каждом человеке есть что-то мерзкое. В каждом. И Броня не была исключением. В конце концов, в мире нет никого, кого девушка бы знала лучше, чем саму себя. И люди вокруг чрезмерно заблуждались на её счёт: они просто не понимали, что именно грызёт прутья клетки строгого морального кодекса. И грызёт столь отчаянно, что металл от избыточного трения даже начинает нагреваться.

И это была ещё одна причина, по которой синеглазка так любила дождь. Потоки падающей с небес воды охлаждают раскрасневшиеся от высоких температур решётки той темницы, из которой рвётся не знающее сострадания и жалости злобное чудовище.

Именно в надежде на этот успокаивающий эффект Броня и вышла на балкон, однако предусмотрительный архитектор заранее обеспокоился тем, чтобы осадки лишний раз не тревожили тех, кто решит подышать свежим воздухом по непогоде, и добавил на чертёж здания университета козырёк. Так что, девушке пришлось, буквально, перегибаться через перила, чтобы поймать макушкой хоть немного тяжёлых прохладных капель.

Девушка слегка вздрагивала, ощущая, как некоторые из них скользят по шее и скрываются под воротником. Одни спускались вдоль позвоночника и вниз, до самой поясницы. Другие сползали к ключицам, чтобы скатиться по ним прямиком в сокровенное пространство меж грудей. Некоторые капли собирались на голове, вдоль белого обруча, удерживавшего волосы, чтобы затем всем вместе сорваться с высоты, когда некромагичка вдруг вновь решит пошевелиться.

Так Броня провела бы всю перемену, если бы не знакомый звонкий чрезмерно высокий, до карикатурно-мультяшного, голос.

— Не помешаю?

Безродная чуть повернула голову, чтобы краем глаза увидеть уже знакомый силуэт Ёлко Каппек.

— Если только не будете пытаться меня столкнуть, — последовал безразличный ответ.

— Яре-яре, — покачала головой родовитая некромагичка и подошла к перилам, но лишь чтобы опереться, а не смочить голову дождевой водой по примеру синеглазки. — У нас в ковене принято обращаться друг к другу на “ты”. Исключение сделали только для Вика: каждый раз, когда он ведёт себя недостаточно пафосно, где-то в мире умирает один котёнок.

— Но не в те моменты, когда этого не видит пан Маллой, — ответила ей Броня. — Вне поля его зрения мир работает по-старому.

— Все мы — глаза и уши Дарка, — хмыкнула Ёлко. — И если кто-то из внешнего круга ковена этого не понимает, значит он плохо выполняет свою работу.

— Хорошая постановка вопроса: и вот уже у меня появляется моральное право дёргать начальство за рукав и тыкать пальчиком в тех, кто меня обидел, — безродная невесело усмехнулась. — Вот только мир устроен несколько сложней: у меня недостаточно сил, чтобы противостоять даже мелкому дворянству, которое вполне может и отомстить за подобную кляузу. Несмотря на то, что де-юре я являюсь частью ковена, де-факто я всё ещё одинока.

Несколько секунд они обе молчали. Лишь капли дождя отбивали неровный ритм по козырьку балкона над их головами, да по всё ещё густой листве стоящих во дворе деревьев.

— Дарк куда лучше разбирается в людях, чем я, — вздохнула Ёлко. — Я живу в мире формул, расчётов, законов и правил. И мне всё ещё не до конца понятно, почему он выделил тебе место во внутреннем круге: той, кому оно явно не нужно. Более того… ты им брезгуешь. Ты брезгуешь всеми нами.

Броня слегка изогнула бровь. Как будто бы собеседница могла это увидеть.

— Внутренний круг? Ты, должно быть, шутишь. Я никогда не оказывалась во внутреннем круге так быстро.

— Тебе выделили сидение в Даркомобиле, — пожала плечами неформалка. — Так значит, подобное тебе не впервой? Ты раньше входила во “внутренний круг? “Номер один” не ошибся? — Ёлко не выдержала и рассмеялась. — А-ха-ха-ха!!! Он никогда не ошибается! А когда оказия всё же случается, всегда настолько умело делает вид, будто бы всё так и было задумано, что никогда не понять, в какой момент он поднимается после случайного падения, а в какой — специально валится с ног!

Наконец, синеглазка соизволила повернуться к собеседнице лицом. Требовалось просто оттолкнуться одной рукой и перекатиться по перилам, чтобы уже не просто опираться на них, частично свесившись с высоты третьего этажа, а полноценно восседать, глядя сверху вниз на развесёлую дворянку.

— И вот я снова не понимаю этот мир.

— Расслабься, Бронь, никто не понимает, — Ёлко с улыбкой утёрла выступившую в уголке левого глаза слезинку. — Мир — это сложное уравнение с величайшим множеством неизвестных. Их так много, что не имеет ни малейшего смысла предполагать, что кто-нибудь когда-нибудь сможет осознать, как именно работает весь этот балаган.

Она ненадолго задумалась.

— Но ты — не весь балаган, а лишь один единственный артист. Тебя я понимать должна, но не понимаю. Скажи… почему ты отказываешься сближаться с людьми? Разве не тяжело жить, когда ты постоянно ждёшь от каждого встречного удара?

Безродная пожала плечами.

— Удар может нанести только тот, кого ты подпустишь к себе достаточно близко. Если не сближаться ни с кем, то и опасности такой не будет, — девушка задумалась. — Но я понимаю, что один в поле не воин. Толпа способна окружить, лишая пространства для манёвров и возможности отступить. Я знаю, что просто необходимо быть частью чего-то большего, чтобы меня не раздавили. В итоге я вынуждена прибиться к той кучке людей, что выглядит чуточку менее опасной… по крайней мере, в данный конкретный момент.

— И ты совсем-совсем не ждёшь ни от кого ничего хорошего? — сочувственно покачала головой Ёлко.

— Совсем-совсем, — беспечно ответила синеглазка. — Не жди добра, и тогда не познаешь боли разочарования. И даже если ты ошибёшься, тебя это не сломит, а лишь обрадует.

— Ты рада тому, что ковен делает для тебя? — хоть вопрос и был закономерным, Броня ощутила некоторое замешательство. Она, действительно, не ожидала его.

— А… что ковен сделал для меня? — нахмурилась девушка. — О безопасности моей семьи позаботился пан ректор, а не Дарк или Гало. Покамест всё, что я получила от ковена, это груз ответственности, опасность для жизни и социальный статус Шрёдингера, который вроде как есть, но на самом деле его и нет.

— Справедливо, — неформалка задумчиво подняла взгляд наверх, к той самой грани козырька, на которой маленькие капельки дождя собираются вместе, в одну большую тяжёлую каплю, прежде чем сорваться вниз. — Хоть я всё ещё не согласна с тем, что ты отделяешь поступки Маллоя-старшего от поступков Маллоя-младшего, но я осознаю, откуда берётся столь странное мировоззрение: ты ведь в прошлой жизни была частью крайне индивидуалистического общества?

Броня молча кивнула.

— Понятно, — Ёлко ненадолго замолчала. — Теперь становится ясно, отчего ты так отчаянно отказывалась принять помощь ковена, при этом надеясь получить её от ректора УСиМ. Индивидуалистичный взгляд. Мне, человеку, привыкшему рассматривать мир с точки зрения родовой морали, сложно даётся работа с индивидуалистами. Однако, я уже знаю, как нам решить эту проблему.