— Понимаю, — сочувственно кивнула леди Фоллей.

— В храме я впервые в жизни почувствовала себя… одаренной, даже обласканной. Знаете, сейчас мне кажется, матушка-настоятельница специально покрикивала на меня и требовала невозможного, чтоб я согласилась на учебу. Она ведь еще тогда знала, что у меня за дар, ей об этом наверняка сказал полковник, что привез меня. Он так странно смотрел на меня… сказал, что смерть стольких людей сильно повлияла на меня… Но из-за того, что в приюте со мной обращались, как с бездарностью, в храме Дайда я… расцвела.

Вирджиния улыбнулась и подняла взгляд от углей. Леди Фоллей тоже улыбалась, однако лицо ее оставалось печальным.

— Фланийская роза, Джинни, вы настоящая фланийская роза.

— Спасибо, вы очень добры. Знаете, обучение в храме мне очень помогло. Помогло принять себя и свой дар, научиться иначе смотреть на многие вещи, а еще… Я поняла, что смерть… Смерть — это просто переход в другую форму жизни. Я скорбела по родителям, негодовала из-за несправедливости богини, которая отобрала у меня самых близких людей, но потом… Мой наставник в храме, арвеец по происхождению, как-то сказал, что у меня не просто способности к некромантии, а очень сильный дар, который, несомненно, следствие последнего желания моей матери, и я должна им гордиться. И я горжусь.

Она опять с вызовом подняла подбородок и взглянула на леди Фоллей.

— Интересно… — протянула та. — Но я вижу в ваших глазах отблеск прозелени… Это значит, что вы…

— Да, я молюсь Уршулле, у меня есть благословение богини. И я использую… как бы это объяснить? Вам доводилось когда-нибудь перебирать крупу? Ох… — она осеклась, сообразив, что вопрос глупый. — Простите, ну разумеется, нет, я не то хотела сказать, но…

— Джинни, милая, я работала с цветами. Я не гнушалась и черной работы, особенно, когда выращивала новые цветы или создавала заклинания для королевских садов.

— Когда перебираешь крупу, то отделяешь зерна от плевел. Когда тело мертво, то в нем также… Есть то, что уже мертво, и оно правильно, а есть… плевелы… остатки жизни. Или когда распутываешь старое вязание… Есть нитки, которые истерлись и уже негодны, а есть такие, что можно пустить в ход… Одним словом, я перебираю по крупицам тело и собираю все, что можно связать воедино… Все то, в чем еще осталось искорка жизни… часть души прежнего хозяина… Это несложно, но сам процесс нужно подкреплять чем-то живым… И для этого я обычно использую растения… То, что даст силы мертвому телу продержаться какое-то время… для сбора ягод Жизни.

— Это то, чем вы занимаетесь в Болотном краю?

— Да. Одним словом, я не самый приятный человек со странным даром некромантии…

— … которым вы все равно гордитесь? — с улыбкой закончила за нее леди Фоллей.

— Да.

— Милая моя Джинни, когда-то я была похожа на вас…

— У вас тоже были способности к некромантии? — Вирджиния не смогла удержаться от иронии.

— Нет, не в этом, — махнула рукой леди Фоллей. — Когда-то я тоже гордилась благословением зеленой богини и не думала ни о чем другом. А сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, насколько была самоуверенной. Ни один из моих цветков не может заменить мне семьи. В этом доме так тихо… После смерти мужа, после гибели моей младшей дочери, после того, как племянница вышла замуж и уехала из дома, после того, как мой деверь ушел на войну и не вернулся, в этом доме всегда тихо…

Она замолчала, и Вирджинию внезапно пробрал холод. Ей тоже сделалось одиноко и страшно в пустом доме.

— Когда Рэйчел, моя племянница, приезжает к нам погостить с детьми, в доме делается радостно и шумно, — слабо улыбнулась леди Фоллей. — Но потом она уезжает, и все опять застывает в безжизненном молчании. Я хочу внуков, милая Джинни.

Вирджиния не знала, что сказать. Ей было искренне жаль эту женщину, которая столь радушно приняла ее в своем доме и открыла перед ней душу, но…

— Простите меня за дерзость, леди Фоллей, но все же… Неужели в столице мало невест? Я уверена, что многие с радостью…

— Ох, бросьте. Я же не слепая. С годами учишься разбираться в людях куда лучше, чем хотелось бы. Да и Питер слишком несговорчив и нелюдим, поди еще его заставь. У него придирчивый вкус, хотя я могу его понять. У него сильнейший дар, и он не хочет его разменивать, женившись не на той.

— Но я как раз не та!..

Леди Фоллей подняла палец, призывая к молчанию.

— Я знаю, что вы хотите сказать. Вы бедны, из провинции, со странным даром некромантии. Однако именно ваше письмо впервые заставило моего сына… пойти сфотографироваться.

Вирджиния была обескуражена.

— Правда?

— Да. Более того, он увеличил вашу фотографию и повесил у себя в лаборатории. Чем-то вы его зацепили, и я так радовалась, узнав о вашем приезде, что даже решила, что вы обручились… — она замолчала.

— Мне жаль…

— Питер слишком увлечен своей работой, этой клятой изумруд-птицей… ничего и никого не замечает, а вас заметил.

— Я тоже иногда чересчур увлекаюсь работой и злюсь, когда мне в этом мешают, так что я его понимаю. Человек, увлеченный своим делом, всегда заслуживает уважения.

— Уважение — уже хорошее начало для брака.

— Но замуж мне все же хотелось бы выйти по любви…

— Джинни, милая, любовь — это цветок, который надо пестовать и растить. Она не вырастет сама, понимаете? Сами по себе растут лишь сорняки!

— Не буду с вами спорить, — улыбнулась Вирджиния.

— Я создавала королевскую орхидею три года! Это дольше, чем выносить, родить ребенка и научить его ходить. Но любовь надо растить всю жизнь…

— Вы ее создали? — поразилась Вирджиния. — Королевскую орхидею? Ту самую, что цветет хрустальными лепестками? И хранит в себе солнечный свет?

Леди Фоллей кивнула и горько улыбнулась.

— Тогда я была безмерно счастлива, гордилась собой, а сейчас что мне от нее?.. Пустота…

— Папа на мой день рождения обещал меня свозить в столицу и показать этот волшебный цветок, но в то лето как раз пришла чума…

— Хотите увидеть орхидею?

— Очень, — улыбнулась Вирджиния. — Но я знаю, что это невозможно. Она цветет поздним летом.

— Цветные боги, Джинни, только не для заклинательницы цветов! — леди Фоллей взяла девушку за руку. — У меня она может цвести хоть круглый год! Пойдемте в оранжерею, я выполню обещание вашего папы!..

— Но как же?.. Ведь ее имеют право выращивать только в королевских садах?

— Для меня, ее создательницы, сделано исключение.

В оранжерее было тепло и влажно, что особенно чувствовалось после быстрой прогулки по саду. У Вирджинии глаза разбегались от множества прекрасных, необычных и изысканных цветов, названия которых она даже не знала. Воздух был упоен цветочными ароматами и наполнен жужжанием пчел, чьи ульи стояли в окружении низкорослых яблонь, тоже цветущих.

— Пчелы — это работа Питера, хотя он и не любит возиться с насекомыми, — пояснила леди Фоллей. — Мне они были нужны для опыления, но сейчас я почти цветами не занимаюсь… Пропало вдохновение. Да и дом почти забросила… Ах, как бы я хотела, чтоб однажды вы, Джинни, стали здесь хозяйкой, молодой леди Фоллей…

Они свернули на развилке и вышли к искусственному озерку. В его центре плавал участок дерна со мхом.

— Вам придется немного подождать, Джинни.

Леди Фоллей опустилась на колени, зачерпнула в ладонь воды и закрыла глаза. Вода медленно стекала сквозь пальцы, наливаясь изумрудным свечением. Вирджиния затаила дыхание. Она впервые видела заклинательницу цветов за работой. Изумрудные струи вернулись в озеро и стали сплетаться замысловатыми узорами, подобно змеям, опутывая дерн. Они прорастали темно-зелеными побегами, пожирая мох. А потом Вирджиния охнула и прикрыла глаза от ослепительной вспышки света. Когда она открыла глаза, то посреди озера расцветал цветок из расплавленного золота, самый прекрасный в мире. Его хрустальные лепестки сияли и переливались солнечным светом, и Вирджинии даже показалось, что она чувствует медовый жар, исходящий от орхидеи.