Я не знаю. С этой мыслью тоже заснула.

Я проснулся от того, что затекла нога. Хорошо, что не та, что с порезом, но все равно было больно. Распахнул веки и попытался двинуться, но почувствовал тяжесть.

На мне, тихо посапывая, спал сын, а на плече, сжав футболку пальчиками, отдыхала Лина.

Я бы их не тревожил, но припекло крепко.

Осторожно коснувшись щеки жены, прошептал:

— Милая, проснись. Милая, ты меня слышишь? Сейчас будет авария, Лина, — я извернулся немного и прижал губы к ее губам. Протолкнул язык между зубов, изучил маленький ротик. Сладкий и желанный. В дремоте жена оказалась податливой и мягкой, а потом распахнула глаза и уперлась руками мне в грудь. Я оторвался от нее и прошептал снова: — Милая, мне нужно пи-пи, а сын все ноги отдавил. Можешь помочь?

— Сам виноват, — холодно ответила она и начала осторожно, бочком, подниматься. — Если бы не твои руки-капканы, нас бы тут давно не было. — Подошла к сыну и нежно провела по светлым волосам: — Сашенька, проснись. Черныш там тебя давно заждался. Надо выгулять жеребёнка. Идём?

— Мам, — сонно заморгал тот и улыбнулся, но, встретившись со мной взглядом, тут же накуксился и быстро спустился на пол. Маленькие пальцы впились в лёгкую ткань Лининого платья: — Хочу к Чернышу.

— Идём, зайка, — ответила жена и, не удостоив меня и взглядом, выплыла из комнаты.

Ее холодность кольнула, насторожила, но я подумал, что это из-за сна и присутствия Сашки. Все-таки с ним еще придется сближаться, а я пока гожусь только для прикроватного коврика. С трудом дохромал до уборной, душ не рискнул принимать, чтобы в рану вода не попала, умылся под краном, прополоснул во рту. Вернувшись в спальню, нашел на комоде сложенные стопкой чистые спортивки и футболку. Мой размер. Отлично.

Переодевшись, долго сидел на краю постели и думал: идти ли за женой или отдохнуть. Пойду к ней, хоть рядом посижу, хоть запах услышу. Соскучился до того, что даже в полуобморочном состоянии возбуждался, хотя понимал, что сейчас нельзя. И ей тяжело, и мне нужно немного сил набраться. И вообще, мне возле нее спокойней, дело не в сексе.

Но Лины в доме не было. Я отреагировал на ее отсутствие немыслимо остро, будто из меня вынули хребет, казалось, что узлом завяжусь от тоски. Знал, что с ней рядом охрана и Дэми, что они костьми лягут, но защитят маленькую, но все равно что-то грызло под ребрами. Царап. Царап. Кусь. Кусь. До того сильно, что я делал глубокий вдох, а воздуха все равно было мало.

Откашлявшись в кулак, побрел в сторону лестницы. Там, должно быть, кухня, а это выход на улицу. Типичный западный домик. Орлов подогнал, скорее всего.

В холле меня встретила сдержанная американка, она представилась, но я в волнении прослушал, шарил глазами по входам и выходам и искал любимую. Женщина передала, что Ангелина с сыном на улице возле лошадей. Точно, к Чернышу пошли, они же говорили. Ладно, не буду мешать, все равно не дойду туда, только лишний раз растревожу Ангела.

Я поблагодарил женщину и, выпив воды на кухне, вернулся в комнату. В доме пахло спиртом и медикаментами. В больницу меня не повезли, я запретил, потому что рискованно, все-таки беглец. И в чужой стране как-то доверять людям оказалось еще сложнее, но я под надежной защитой друзей — они не оставят в беде. Хотя Макс обещал, что рыло мне начистит, когда встану на ноги. Хе, второй раз Орлов спасает меня от смерти и обещает спарринг, и все никак мы до него не доживем.

Ведь впереди еще борьба с Чехом. Борьба до смерти. Кто-то из нас должен умереть, иначе этот узел не порвать.

Какое-то время я просто лежал и смотрел в потолок. Лина не возвращалась. Потом крутился в постели и не мог найти положение, ныло бедро, но по виду шов был не страшным. Воспаление вокруг спало и уже не дергало, как вчера, но я старался не тревожить и поворачивался на другую сторону или валялся на спине. Хотя до ужаса надоело, я же и так три дня провалялся у отца Василия, кости уже ломило от желания двигаться.

Еще через время я задремал, но от каждого шороха подскакивал. Прислушивался к голосам, потому что хотел услышать Лину, хотел с ней говорить, обнимать и быть рядом. Казалось, что прошла вечность. Так и было, желудок урчал от голода, а солнце клонилось к закату, окрашивая спальню пурпурной дымкой.

Где Лина? Она что на меня забила? Не понял.

Осознав, что события идут как-то неверно, нелогично, я встал слишком резко, отчего ногу прострелило, пришлось припасть на одно колено, чтобы не свалиться около кровати. Когда я оглушительно выругался вслух, дверь застенчиво приоткрылась. Сжав кулаки, я стянул с кровати постель и завалил подставку для капельницы, только потом поднял голову.

В проходе стояла молодая девушка в белом халате. Медсестра, скорее всего. Она потупила взгляд, а потом на чистом английском отчиталась:

— Мне нужно поставить вам лекарство, а потом принесу ужин.

— А где Лина? — в горле дрожало раздражение. Обо мне будто забыли. Привыкли жить без меня? Плохие мысли колючими и жестокими иглами впивались в виски.

Девушка хлопнула густыми ресницами, подергала остреньким носом и непринужденно сказала:

— Они с господином Звонарёвым беседуют на улице. Ложитесь, пожалуйста, — медсестра попыталась подойти, но я выставил руку.

— Нет, — и отмахнулся. — Позже. О чем они там беседуют, мне интересно? — доковылял до двери, будто гризли, отодвинул девушку, прошел по пустому коридору метра три, а потом спросил через плечо: — Где они?! Точнее.

Медсестра плелась позади и подпрыгнула от неожиданности, когда я оглянулся. Осторожно показала направление и отодвинулась.

— У южного выхода, — добавила очень сдержанно.

— Что там такого важного они делают? — бросил я мысль в воздух и сжал губы, чтобы не выпустить вдогонку еще и трехэтажных матов.

Попер дальше, подгоняемый ревностью На Стаса время нашла, а ко мне даже не заглянула? Хорошенький расклад. Что снова не так? И сына не привела. И поесть не предложила. В тюряге хоть баланду вовремя носили, а здесь ластилась-прижималась, а потом время нашлось на «беседу со Звонарёвым», но не со мной.

Дверь на улицу я почти выбил. Повезло, что нога больная, и удар получился смазанным, пластик только задрожал глухо.

Сашка с Дэми играли с мячом на газоне, а Лина со Стасом сидели ко мне спиной, и сука-Звонарёв взял мою жену за руку и поцеловал пальчики с долгим взглядом глаза в глаза.

Блять, я его убью!

Наверное, сказал вслух, потому что они оба обернулись.

Сынуля так весело катался на Черныше, а погода была такой хорошей, что постепенно тучи в моём сердце растаяли, и я сама не заметила, как начала улыбаться.

Да, я потеряла близкого человека, но папа всегда говорил, что жизнь быстротечна, и нужно общаться с теми, кто дорог так, будто это ваш последний день вместе. Раньше я не понимала этих слов. Как можно улыбаться, думая о смерти? Обижалась на отца, что мало говорит о маме, а позже смирилась.

Сейчас я поняла папу. Он на самом деле всегда говорил со мной так, будто завтра не будет. Да, Кирсанов вёл бизнес и копил деньги, но никогда не трясся над ними, действуя так, будто это последний день в его жизни. Рисковал легко, неудачи не запивал в баре, победами не хвастался.

Он просто жил.

И в личной жизни так же. Со мной поступал резко, порой жёстко, но всегда говорил правду. И я уверена, что умер папа со спокойной душой, не жалея ни о словах, которые не успел сказать, ни о тайнах, которые не успел раскрыть.

— Привет, красавица! Скучаешь?

Я оглянулась и при виде Стаса с усилием улыбнулась:

— Ты к Лёше? Он ещё спит.

Дочка пихнулась, будто хотела присоединиться к беседе. Я поморщилась и, поглаживая живот, откинулась и глубоко задышала. Моей маленькой танцовщице этого оказалось мало, она ещё и по мочевому пузырь надавила, и захотелось сразу убежать в уборную. Но я сидела, зная, что желание сходить по-маленькому лишь кажется. Как малышка переместится, отступит.