Ханна Андерсен открыла глаза. Она понятия не имела, где находилась. Девушка быстро приходила в себя – голова раскалывалась, во рту был омерзительный привкус, ни рукой, ни ногой она пошевелить не могла. Сверху нависал грязный, весь в трещинах потолок. Несмотря на боль, она повернула голову сначала в одну сторону, потом в другую. Ханна была в малюсенькой, похожей на коробку комнатенке без окон, с одной тяжелой, серой, железной дверью. За лодыжки и запястья она была привязана к четырем стойкам кровати. На ней было то же самое пламенно-красное платье, которое она надела вчера вечером. Когда девушка попыталась вспомнить, что с ней случилось, ее сковал холодный ужас.

Она вспомнила, как Филипп заехал за ней в гостиницу, отвез в шумный ресторан, где они перепробовали массу разных напитков, начав с вин и закончив текильей. Что случилось потом, она помнила уже как в тумане – пара баров и какой-то задрипанный ночной клуб на улице Сен-Санса. Ей казалось, что она много смеялась, и Филипп тоже ржал, когда они смотрели пляски голых девиц, заводившие ее и одновременно вызывавшие отвращение. Что было дальше, она вспомнить не могла никак.

Прошел час, прежде чем Ханна услышала звук проворачивавшегося в замке железной двери ключа. Вошел Филипп, встал рядом с кроватью и посмотрел на нее сверху вниз. Он был в том же темно-синем костюме, белой шелковой рубашке и коричневато-бордовом галстуке, что и вчера вечером, однако костюм был мятым, а узел галстука ослабленным. Его красивое лицо с резкими чертами покрылось за ночь черной щетиной.

Голос Ханны прозвучал, как кваканье лягушки.

– Филипп, где я? Что случилось?

Его глаза больше не искрились задорными смешинками, озорная, широкая улыбка, освещавшая вчера его лицо, сменилась глумливой ухмылкой. Филипп скользнул взглядом вниз по ее телу, наклонился и задрал красное платье Ханны. Под ним были ее самые открытые белые кружевные трусики. Он взглянул на них и пробормотал что-то по-французски. Хотя она начала учить язык только пару месяцев назад, некоторые слова ей удалось разобрать.

– Жаль… очень жаль… но приказ есть приказ. – Он снова скабрезно осклабился. – Но особенно больно ей не будет.

Он нагнулся, запустил руку под резинку трусиков и положил ее между ног Ханны. Она попыталась было сомкнуть ноги, но они были накрепко привязаны к стойкам и широко раздвинуты. Девушка закричала.

Он сказал:

– Кричать можешь сколько хочешь. Тебя все равно никто не услышит.

Когда он стал засовывать в нее палец, с ней случился непроизвольный спазм и она обмочилась. С выражением отвращения на лице Филипп выдернул руку, брезгливо вытянул ее перед собой и вышел из комнаты.

Через пять минут он вернулся, держа в руках небольшой металлический поднос. На нем лежал шприц, немного ваты и пузырек с бесцветной жидкостью. Он поставил поднос в изголовье кровати, а сам сел рядом с Ханной. Быстро закатав рукав ее платья, Филипп открыл пузырек, вылил немного жидкости на кусок ваты, тщательно протер жидкостью сгиб ее руки с внутренней стороны локтя и взял с подноса шприц.

– Посмотри сюда, – сказал он громким шепотом. – Это – твой друг. Он поможет тебе почувствовать себя хорошо… очень хорошо. От него у тебя пройдет страх и не будет болеть голова. В ближайшие дни твой друг будет часто тебя навещать.

Когда игла вошла в вену, тело ее вздрогнуло. Ханна снова вскрикнула, а Филипп опять осклабился. Через несколько минут ее тело и разум перешли в иную реальность. Головная боль прошла, страх исчез. Она слышала его голос, который, казалось, витал под потолком.

– Скоро придет женщина и обмоет тебя. Она принесет тебе горячий суп. А потом вернусь я… с твоим другом.

Кабинет Йена Йенсена тоже был очень маленьким и без окон. Его стены давно уже нуждались в кисти маляра. Однако, будучи младшим детективом Бюро по розыску пропавших без вести при полицейском управлении Копенгагена, рассчитывать на кабинет больших размеров он не мог. Невысокого роста, с румяным лицом и чуть полноватый, он скорее походил на банкира, чем на полицейского. Одет он был в традиционного покроя серый костюм, кремового цвета рубашку с голубым галстуком и черные ботинки из крокодиловой кожи. Закончив читать отчет, поступивший утром из марсельской полиции, детектив раздраженно вздохнул. Раздражение его внезапно переросло в ярость. Он закрыл папку, встал, вышел из кабинета и решительным шагом пошел по коридору.

Кабинет начальника управления полиции Ларса Педерсена был очень большим, пол его был покрыт ковром, а из окон открывался чудесный вид на сад Тиволи. Начальник полицейского управления был худощавым, седовласым мужчиной, взглянув на которого сразу можно было безошибочно определить его профессиональную принадлежность к числу блюстителей порядка. Как только Йен Йенсен ворвался в кабинет, он поднял на него взгляд, прежде всего обратив внимание на выражение лица подчиненного.

– Что еще стряслось? – спросил он.

Не говоря ни слова, Йенсен положил перед ним папку и отошел к окну, внимательно изучая открывавшуюся за стеклом панораму.

Совсем недавно Педерсен закончил курсы быстрого чтения, и у него ушло всего четыре минуты на то, чтобы вникнуть в смысл отчета.

– Ну и что? – спросил он.

Йенсен обернулся к начальнику и жестко сказал:

– То, что за этот год она уже четвертая. Двое в Испании, одна на французской Ривьере и одна в Риме. А ведь еще только середина мая. Три из них были шведки, две – норвежки, все на средиземноморских курортах, и ни одна из них не найдена. – Его голос дрожал от негодования. – Это всегда происходит по одной и той же схеме: одинокие девушки из Скандинавии, приехавшие туда либо на каникулы, либо на учебу. – Он ткнул пальцем в папку. – Ханна Андерсен, девятнадцать лет, очень привлекательная, занималась французским языком в частной школе в Марселе. В последний раз ее видели около десяти вечера четвертого сентября, когда она выходила из маленькой гостиницы и садилась в черное «рено», за рулем которого был молодой человек, выглядевший как француз, хотя, что именно это значит, понять трудно. Это все, что нам известно.

Педерсен погрузился в раздумья.

– Остальные тоже были привлекательные или даже красивые, все – и шведки, и норвежки. Я вас правильно понял?

– Да, – подтвердил Йенсен. – Вы видели мой отчет и фотографии, а также читали мои рекомендации.

Педерсен вздохнул и оттолкнул папку от себя, как будто хотел от нее избавиться.

– Да-да. Вы предлагали создать специальное подразделение. Вы все носитесь с этой идеей о существовании организованной преступной сети, занимающейся торговлей белыми рабами.

Йену Йенсену было тридцать пять лет. Если бы не его взрывной темперамент и неспособность в любых ситуациях выказывать неизменное уважение к мнению начальства, он бы мог уже далеко продвинуться по службе. Утешением ему была любовь к экзотическим сортам пива и безотчетное очарование, которое он испытывал, глядя на морские паромы. Вот и теперь он не смог сдержать негодование.

– Идеей! – сердито пробурчал он. – Я четыре года проработал в Бюро по розыску пропавших без вести. У меня налажены связи со Стокгольмом и Осло. Я ездил в Париж, Рим и Мадрид на эти нищенские командировочные. – Он обошел вокруг стола начальника полицейского управления. Душивший его гнев нарастал. – И я же еще – та сволочь проклятая, которая должна сообщать родителям этих девушек, что мы ни хрена не можем сделать. – Он рубанул ребром ладони по лежавшей на столе папке. – Сегодня днем мистер и миссис Андерсен должны прийти в мою паршивую конуру, сесть перед моим паршивым столом, который там уже лет сто стоит, и выслушав, как я им буду рассказывать, что дочь их исчезла и сейчас, скорее всего, сидит на игле да еще вынуждена торговать своим телом ради прибылей каких-то гнусных сутенеров.