Макси взглянул молодому человеку прямо в глаза.

– Хотя моя свояченица и влюблена в тебя, но иногда, Майкл, ты и святого из себя выведешь. Значит, ты хочешь это для Блонди сделать, пока Кризи тебе помочь ничем не сможет. Сдается мне, парнишка, очень уж ты крутой стал.

Майкл решил было полезть в бутылку, но Макси в примирительном жесте поднял руку, улыбнулся и сказал:

– Ладно-ладно, нет проблем. Я тебя понял. Тебе пора уже самому за дело браться и выходить из-под крыла Кризи. Уверен, с этим делом ты сможешь справиться.

– Да, думаю, я осилю. Слушай, куда Ламонт ходит по вечерам?

– Почти каждый вечер он проводит в одном из своих клубов, как правило в «Черной кошке». Это на улице Лафитт. Ламонт там мальчиков снимает.

Вошла Люсетта и села рядом с ними. Она улыбнулась Майклу и спросила:

– Надеюсь, ты пригласишь меня куда-нибудь сегодня вечером?

– Да, если разрешит твоя сестра. Сегодня вечером мне хотелось бы развлечься, потому что завтра я собираюсь стать голубым.

Вечерами в бистро пара-тройка посетителей всегда засиживалась допоздна. В одиннадцать часов Николь, заметив в глазах сестры искры нетерпения, сказала:

– Вы бы шли уже. Только не буди нас, когда вернешься домой.

Люсетта улыбнулась и, потупившись, ответила:

– Когда приду домой, я вас не разбужу.

Сначала они заглянули в бар сразу за углом и устроились там за слабо освещенным столиком. Майкл заказал шампанское и, продолжая держаться за руки, они выпили.

– Тебе хочется пойти куда-нибудь потанцевать? – спросил Майкл.

Люсетта сильнее сжала его руку и покачала головой.

– Нет.

– Тебе хочется вернуться домой?

– Нет.

– Так куда ты хочешь пойти?

– В большую теплую кровать. Мне хочется в этой кровати провести с тобой всю ночь, а утром посмотреть, как ты откроешь глаза. Я хочу в них увидеть твое наслаждение, потому что, когда они у тебя раскроются, я буду делать тебе что-то очень приятное.

Большая кровать нашлась в расположенной неподалеку маленькой роскошной гостинице. Гостиница эта была предназначена именно для такого рода встреч. Раньше они были близки только раз, случилось это около года назад, но Майкл прекрасно помнил, насколько чувственна была Люсетта к его ласкам.

Она стояла у кровати, а он медленно ее раздевал. Сначала снял с нее мохеровый свитер изумрудного цвета, потом – белую трикотажную блузку. Бюстгальтер она не носила. Грудь ее была небольшой и высокой. Он мысленно провел линию между ее сосками и соединил их с мягко очерченным подбородком – получился равносторонний треугольник. Майкл расстегнул пояс ее черной шерстяной юбки, и она тихо соскользнула на ковер. Люсетта осталась лишь в малюсеньких белых трусиках. Он поднял ее на руки и отнес на кровать.

Она улыбнулась ему и спокойно спросила:

– Ты все помнишь?

Начав раздеваться, он кивнул ей в ответ. Еще бы он не помнил! Он слово в слово помнил все, что она говорила ему в ту ночь.

Сначала это было просто что-то ужасное. Как многие юноши, он полагал тогда, что женщина получает удовольствие лишь от чисто физической стороны полового акта, и поэтому считал, что, чем резче и дольше он над ней трудится, тем лучше. Через пять минут она его остановила, отстранилась от него, а потом, не без доли добродушной насмешки, прошептала ему на ухо:

– Я, наверное, от других твоих подружек чем-то отличаюсь. У тебя была когда-нибудь бельгийская подружка?

– Нет.

– Мы, значит, другие. Скорей всего, мы относимся к аристократии девочек-подружек. Мы нервные, как скаковые лошади. Хотя, конечно, умелому наезднику нас вполне по силам объездить.

Потом она в деталях поведала ему, как должен себя вести умелый наездник. Ее урок он запомнил отлично.

Он ласкал ее очень медленно, бережно, с безграничной нежностью. Потом она, вытянувшись, лежала на кровати, голова ее покоилась на его руке, согнутой в локте, одну руку она перекинула через его грудь. Тихо, как мурлыкающий котенок, она сказала:

– Я люблю тебя потому, что ты все помнишь. Люблю потому, что ты себя считаешь таким крутым, таким умным, таким сильным. А на самом деле ты еще совсем мальчик.

Он уставился на балдахин роскошной кровати, покоившейся на четырех массивных ножках, и спросил:

– Ты действительно считаешь меня мальчиком?

Она переложила голову ему на плечо и повернула ее так, что губы ее оказались рядом с его ухом.

– Да. Тебе кажется, что детство обошло тебя стороной. Все так думают. Моя сестра и Макси говорят, что рассуждаешь ты, как сорокалетний мужчина… Но на самом деле это совсем не так.

– Не так?

– Нет. Тебе девятнадцать лет, но мне ты кажешься еще моложе. Я не имею в виду ни твой разум, ни твое тело. Просто, когда я сжимаю тебя в объятиях, я чувствую твою душу. Душу мальчика.

Она обвила его за шею обеими руками и привлекла к себе. Люсетта ждала ответа, но Майкл молчал. Тогда девушка подняла голову и в слабом свете, пробивавшемся с улицы, посмотрела ему в лицо, заглянула в глаза. Они были бесконечно печальны.

– Ты, наверное, единственный человек, – прошептал он, – который смотрит на меня как на ребенка. Иногда я чувствую себя так, будто прожил тысячу лет. – В его улыбке перемешались горечь и юмор. Он поцеловал ее и сказал: – А ты, точно, умна не по годам. Я – мальчик, но мне позарез надо стать мужчиной. Я хочу быть сам по себе.

В глазах Люсетты промелькнула озабоченность. Она спросила:

– Именно поэтому ты решил один выяснить отношения с Ламонтом?

Он медленно кивнул.

– Даже более того. Я говорил тебе о «Синей сети»… Пока Кризи будет поправляться, я сам ею займусь. По крайней мере, начну ею заниматься и посмотрю, что там можно будет придумать.

Ей хотелось сказать Майклу, чтобы он был очень осторожен и осмотрителен, но хватило ума лишь поцеловать его и промолчать. Ее рука скользнула вниз по его телу и нашла шрам, которого раньше не было.

– Что с тобой случилось? – спросила она.

– Так, ерунда, бандитская пуля.

– Ты этого бандита убил?

– Не помню.

Она улыбнулась и произнесла:

– Макси о своем прошлом тоже всегда так говорит. – Она склонилась к тому месту, где был шрам, и поцеловала его. Потом поцеловала Майкла в губы. – Завтра ты действительно собираешься стать голубым? – спросила она.

– Да, но ненадолго.

Она взглянула на него сверху вниз, ее светлые волосы покрыли его лицо.

– А потом, – прошептала она, – возвращайся опять ко мне. Я тебя приведу в норму.

«Черная кошка» была местом опасным и зловещим. В неярких лучах скрытых светильников повсюду можно было различить хром и черную кожу. Два вышибалы, стоявшие при входе, были несомненно голубыми. Майкл заплатил пятьдесят франков за вход и прошел к бару. В этот вечер Майкл надел потертые синие джинсы с поясом, унизанном металлическими бляшками, оливково-зеленую шелковую рубашку, в левом ухе у него поблескивала золотая серьга.

Он заказал мятный ликер со льдом и стал разглядывать помещение. Здесь было человек шестьдесят в возрасте от семнадцати до пятидесяти лет, причем женщины он не увидел ни одной. У бармена огненные волосы спадали на плечи.

Ламонт сидел за угловым столиком с двумя телохранителями. Майкл его сразу узнал по описанию Макси. Ему было сильно за сорок, он был загорел, не лишен мужского обаяния, одет в деловой костюм спокойных тонов. Майкл поймал его взгляд, потом отвернулся к бармену и завел с ним речь о погоде. Когда он заказал мятный ликер в третий раз и хотел заплатить, бармен подал ему напиток, но деньги не взял. Он подмигнул Майклу и сказал:

– Это тебе за счет хозяина. – Он сделал жест в сторону столика, за которым сидел Ламонт.

Через пять минут Ламонт влез на табурет рядом с Майклом, обезоруживающе улыбнулся и произнес:

– Что-то раньше я тебя здесь не видел.

Майкл попытался отшутиться: